Алёша торопливо развернулся боком, хватаясь за рукоять меча. Теперь отшагнуть от обрыва, пока ближайший худ – текря с уродливой кривой мордой – подергивая единственной ноздрей, ошалело таращится красноватыми глазенками на появившихся из оврага чужаков. Лежа таращится, похоже, дрых в тенечке и пробудился, лишь когда Стоян оказался наверху, вот и раззявил от изумления широкий зубастый рот. И не он один: чуть дальше хлопают зенками еще несколько рогатых вояк. Стоят удобно, но начинать придется с того, что под ясенем, и лучше не медлить.
– Там… – одними губами шепнул Стоян, указывая взглядом вглубь поляны.
Алёша глянул и едва не выругался. «Там», то есть у серых корявых стволов, сложив за спиной могучие кожистые крылья, стояло с полдюжины копитаров. Сейчас всё их внимание занимали качающиеся без ветра сучья, чей скрип до поры глушил прочие звуки, но шума драки он не забьет. Копитары в корне меняли дело, и рвавшийся в бой богатырь малость охолонул. Чаробой вертким летунам не особо и страшен, что уж говорить про меч – им до крылатых не дотянешься, как ни прыгай! И с мозгами у копитаров в порядке, это текри у нас хоть и смелые, но тупые.
Текри, словно подтверждая свою тупость, топтались на месте, надо думать, соображали. Замерший на краю оврага Стоян, видать, тоже решал, что делать, а глядя на него, сдержал себя и Алёша. На короткое мгновение поляну словно льдом сковало… затем кто-то громко лязгнул оружием, и тут же текря у ясеня схватил лежавший в траве топор и попытался вскочить на ноги.
Алёша не дал. Прыгнул вбок и со всего маху саданул сапогом прямо в незащищенную шлемом безухую голову – точно мыском под подбородок. Худа аж подбросило и унесло в сторону. Шага на три, не меньше. Рухнув в клочковатую пыльную траву, он больше не поднялся – богатырский удар сломал недотепе шею. Зато завопил другой текря – длинный, костлявый и с лазоревым бабьим ожерельем поверх кольчуги. Это послужило сигналом. Нечисть заметалась, гремя доспехами, торопливо надевая шлемы и подхватывая оружие, самое разное – от привычных топоров и шипастых палиц до каких-то дурацкого вида трезубов.
– Готов? – Меченый неторопливо направил основание посоха на ближайшую кучку худов.
– Готов. – Ты хотел увидеть чаробой в деле, сейчас увидишь. Если будет время глядеть.
Волшебные камни меж рукоятями налились тревожной синевой; и тут же не то запело, не то застонало наполненное чарами дерево, солнечным осколком вспыхнула руна. Так и есть, «огненные стрелы»! Одна за другой они срывались с почерневшего за множество боев оконечника, пламенными росчерками устремляясь в самую гущу вопящей нечисти.
Доспехи не спасали, китежанские чары пробивали железо, будто холстину, оставляя в броне опаленные дыры. Никто и понять ничего толком не успел, а с пяток худов уже валялись на земле. Трое смирно, двое бились в предсмертных корчах. Начало вышло отличным, оставалось продолжить, но Стоян отрывисто бросил:
– Вниз! Живо!
Богатырь Алёша счел бы подобный приказ трусостью и полез бы в драку. Неважно, что один! Удаль молодецкая с вражьей силой совладает, а нет, так мертвые сраму не имут! Алёша-Охотник, хоть кровь и кипела, а душа горела, послушно рванул в овраг. Потом спросим, а может, и поругаемся, если ответ дурным будет, но сейчас кто старший, тот и прав.
Лестница из корней услужливо подставила словно бы щупальцами оплетенные «ступени», над головой вновь закружила ясная осенняя листва, и тем неуместней и омерзительней показался ударивший в спину похабный вой, разом перекрывший отдаляющийся древесный скрип.
Прикрывавший отступление Стоян задержался на краю обрыва, припал на колено, водя зачем-то левой рукой по земле, и, дважды выстрелив в уже невидимых врагов, турьими прыжками ринулся вниз.
– Бегом! – велел он, подавая пример, и Алёша вновь послушался.
До поворота они домчались под крепнущий шум и лязг – при таком численном преимуществе худы просто не могли не броситься в погоню. Кто-то полетел с обрыва вниз башкой, но большинство как-то спустилось, только вот считать их, да и вообще оглядываться, было некогда.
Удирали по своим же следам, причем Стоян несся первым, да так, что более молодой и легкий Охотник еле поспевал за разогнавшимся напарником.
– Засаду… в узости… устроим… – на бегу отрывисто объяснял Меченый. – Оторвемся… и в чащу… копитарам сверху не разглядеть… … нам… главное… за собой… вражин… не притащить.
– Лады… – выкрикнул в ответ Алёша.
Затеряться в лесу нетрудно: из текрей следопыты, что из собачьего хвоста сито, а их крылатым вожакам помешает все еще густая листва. Придется, конечно, побегать, ну и пусть.
Поворот. Под Стояновой ногой с хрустом переламывается толстенный сук. Напарник мчится по иссохшему дну оврага и не оглядывается: то ли не считает нужным, то ли оставил эту заботу младшему, да вот беда – предупредить забыл. Вертеть на бегу головой еще то удовольствие, но деваться некуда, и Алёша вертит.
Пока и на земле, и в мелькающем сквозь еще не сомкнувшиеся кроны небе спокойно. Текри, спускаясь, приотстали, а умные копитары то ли опасаются чаробоя и не лезут на глаза, то ли сочли, что с пары трусов хватит кого попроще, но что они вообще тут забыли? Если худы объявились в Балуйкином лесу не просто так, а по каким-то своим поганым делишкам, тогда еще и это разведать нужно… Или всё совсем просто? Пригодное для волшбы дерево чернобоговым колдунам тоже лишним не будет; узнали как-то про скрипунов и послали сборщиков. Многовато, правда, послали… А вдруг они с ягами снюхались? Пусть не с Марфой, но ведь в Балуйкином лесу и другие «сестры» болтаются.
Становится темней. Склоны оврага сошлись уже так, что древесные кроны окончательно закрывают небо от беглецов и беглецов от копитаров, если твари собрались-таки полетать. Стоян не останавливается, бежит дальше. Овраг здесь почти прямой, последний поворот был сотни полторы шагов назад, вот сейчас из-за него и выскакивают преследователи.
– Текри! – кричит в спину напарнику Алёша. – Трое пока… Остальные, надо думать… здорово отстают!
– Отлично… – одобряет Меченый, еще прибавляя ходу, хотя куда уж больше. – Наддай!
Удирать и противно и непривычно, но куда денешься, наддадим. Проскочив самую «узость», Стоян внезапно шарахается к склону, вернее, к свалившемуся в овраг обломку толстенной сосны.
– Здесь, – отдуваясь, решает он и пристраивается со своим посохом за поваленным стволом. – Первые – твои.
– Лады.
Меченый вглядывается во вспыхнувшие руны; передовая троица худов, не сбавляя прыти, несется вперед, а из-за поворота, глотая поднявшуюся пыль, вываливает целая орава нечисти. Бей не хочу.
Уроды торопятся, несутся со всех ног, но время вытащить меч и перевести дух все же есть. Алёша успел и лицо утереть и даже китежскую науку вспомнить. Пока всё сходилось: сильные, бесстрашные, неутомимые, но не шибко умные текри, размахивая оружием, мчались прямо на ждущих их людей. Мало того, при виде вставшего на их пути богатыря они еще и завопили. Обрадовались.
Ни сбавить ход, ни пойти на противника с трех сторон в рогатые головы, само собой, не пришло, так и бежали кто во что горазд, закономерно растянувшись в цепочку. Утруждать себя уловками и ухватками? Вот ещё! А вот Алёша начало схватки прикинуть успел. Самого быстрого богатырь решил класть сразу, второго – пропустить мимо себя и заняться последним, ну а дальше… будет дальше.
Передовой худ был уже рядом. Размерами паршивец вышел поменьше прочих, видать, потому и спустился быстрей, и на ногу оказался легче, но топор у него был не хуже, чем у приятелей. Хороший топор, острый, на длинной черной рукояти. Им текря-недомерок и замахнулся – обеими лапами, норовя прямо с ходу располовинить глупого человечка. Но «человечек», пригнувшись, шагнул влево и вперед, под удар, и встретил опускающиеся худовы руки мечом. Не выдерживают толстые наручи, не выдерживает плоть нечисти, и отсеченные чуть ниже локтя лапы валятся на землю вместе с зажатым в них топором. В последнее, тщательно рассчитанное мгновение Алёша успевает проскользнуть мимо еще не понявшего, что произошло, текри, тем самым избегая столкновения грудь в грудь.
Низко и протяжно, не так, как в первый раз, урчит за спиной чаробой. Взглянуть бы, но некогда: у нас тут в двух шагах новый худ. Этот просто не успевает свернуть; пробует тыкнуть своим трезубцем Алёше в лицо – не выходит. Китежанин ныряет под острие, кувыркается вперед, и текря проскакивает мимо. Результат – лучше не придумать: разогнавшийся второй неловко поворачивается, пытаясь уследить за Алёшей, и с налета врезается в спину ошалевшего первого. Оба валятся с ног, а богатырь, не вставая с колен, колющим ударом снизу вверх пробивает подоспевшему третьему худу нагрудник вместе с сердцем.
Теперь вскочить, ударом ноги сбрасывая обмякшее тело с клинка, и повернуться. Вскинуть меч над головой и одним махом снести башку успевшему встать, но не защититься второму. Столб вскипевшей черной крови отбрасывает рогатую голову в сторону, и сразу же – новый удар. Обезрученный текря, так и не сумев подняться, подыхает с разрубленным затылком.
Снова низко стонет чаробой, и это явно не те «огненные стрелы», которыми Стоян поджаривал нечисть на поляне. Можно бы и глянуть, благо своя часть дела выполнена, но сперва понять бы, что творится с основной погоней.
А с погоней не творилось ничего. Толпа в полтора десятка харь как показалась из-за поворота, так и продолжала бежать, как бежала, и теперь была в самой узкой части оврага. Перестроиться рвущиеся в бой текри и не подумали, неслись кучей, да так, что крайние плечами задевали глинистые стены. Богатырю даже показалось, что крутой склон как-то задрожал, затрясся. Сзади опять простонало, и мимо Алёшиного плеча пролетело нечто серо-дымное и лохматое, наподобие гигантской гусеницы. Пролетело и врезалось в склон, шагах в десяти перед бегущими худами. Неужто Стоян промахнулся? Да нет, не может быть: заклятие, направленное в цель, бьет без промаха, если только его не отразить другой волшбой. Текрям такое не под силу, значит стрелял Меченый не по ним.