роптивость жлоба как рукой сняло. Пыря довольно осклабился и принялся подбирать необходимое снаряжение. Мимо всяких амулетов, котлов для зелий, кристаллов, блюд и прочей дребедени шутик прошел равнодушно, выпятив в знак недовольства нижнюю губу: ни к чему все это, он таким пользоваться не умеет, да в его деле оно и не поможет.
А вот у волшебных метел, ступ и мешков остановился надолго. После некоторых раздумий выбрал неказистую с виду торбу, добытую у кого-то из хапунов, – эти при себе вечно таскают такие вот зачарованные мешки, чтоб в них похищенных детей пихать. Зачарованные, безразмерные – что ни сунь, все уместится, хоть дивоконь! Нелегко, видать, было такую прелесть добыть: хапуны – существа злобные, летать умеют, невидимками оборачиваются, поди такого поймай! Но поймали и суму отобрали, а теперь пусть Пыре послужит: с ее помощью девчонку похитить – плевое дело.
Ступку шутик подобрал небольшую, себе под стать, зато быстроходную, с защитой невидимости: самое оно, чтоб по Руси странствовать. Откуда она в закромах Огнегора – неведомо, наверное, у какой-то яги украли.
– Ты имущество, гляди, не попорти, вернешь все, как взял, – пробурчал ключник, когда Пыря с выбранными вещами направился к выходу.
Вот ведь зловредная тварь, прошлогоднего снега без расписки не даст. Жучару создавали по другим магическим лекалам, и получившееся существо было много выше, толще и сильнее любого шутика. При этом Жучара отличался скверным характером, а за вещами зачарованными следил в оба своих глаза, наглых и красных.
– Не бейспойкойся, за мной не зайжавейет, – осклабился Пыря.
– Знаю вас, остолопов, – Жучара фыркнул, как чихнул. – Третьего дня Пуня взял ступку каменную. Вот что надо было делать, чтобы каменная ступка расплавилась? Только липкое место осталось. От Пуни тоже, – подмигнул кладовщик. – А отвечать кому? Как списывать? В конце года, как положено, или после высочайшей проверки?
Но Пыря озабоченного невосполнимыми утратами Жучару уже не слушал. Батюшка Огнегор долго ждать не любит, еще передумает и пошлет кого другого. Нельзя допустить, чтобы его обошли тот же Шибзик или, не приведи Тьма, Линяло.
Сунув хапунский мешок под мышку, Пыря запрыгнул в ступку и помчался к выходу из кладового подземелья.
Ступа оказалась и впрямь быстроходной, да только не так-то просто оказалось отыскать подходящую по возрасту и виду девицу. Пыря проверил с пяток ближайших к Бугор-горе деревень, никого приличного так и не нашел. Возле Деверы, небольшого селения в Ретивом лесу, шутик оказался лишь к полдню следующего дня.
Конечно, в городе найти подходящую девку проще – выбор больше, да только русичи свои города стенами обносят, а на стенах тех – руны враждебные, для колдовских служек смертельно опасные. А вот в деревушке небольшой и знахаря толкового порой не сыскать, девицы же там попадаются не хуже городских боярышень да дочек купеческих. А честь свою блюдут лучше. Батюшке Огнегору, известное дело, только невинная девица нужна, такая перечить не станет.
Шутик выбрал место засады у источника рядом с Деверой – за водой сюда постоянно ходят. Чистые звонкие струи били прямо из расщелин в камне и стекали ручьем вниз, в небольшое озерко. Местные говорят, что вода тут целебная. Брешут наверняка.
Пыря спрятал ступу в небольшой пещерке, чуть повыше источника, а сам уютно устроился на нагретых солнцем камнях, подложив под бок мешок. Отсюда можно без помех рассмотреть лица поселянок, оставаясь незамеченным. Поначалу местные красотки шутика разочаровали. Как ни мало понимал он в женских прелестях, но точно знал, что ни пожилая вдова в черном одеянии, ни кособокая молодка, ни высоченная тощая деваха его хозяина не заинтересуют.
Впрочем, что Пыря умел, так это ждать. И терпение его было вознаграждено: сперва послышался нежный голосок, напевающий песню об удалом молодце, готовом отдать горы золота за ласки своей избранницы, а затем по тропе легко скользнула девушка, несущая коромысло с двумя ведрами. Это была настоящая, крупная удача! Взору шутика предстали длинные иссиня-черные волосы, заплетенные в косу с ленточками, нежный легкий румянец на щеках, веселые голубые глаза. Под легким облегающим сарафаном и вышитой сорочкой угадывались округлости молодого тела. И главное – исходило от девушки будто бы сияние. Все, как любит батюшка Огнегор!
Певунья спустилась к роднику; слышно было, как тугая струя прохладной влаги ударила в днище ведра. Пыря лихорадочно соображал, что же делать дальше. Пожалуй, взять мешок на изготовку, напрыгнуть, а дальше уж само пойдет. Селянка меж тем все так же легко поднималась по тропе, не подозревая, что за ней наблюдают. Покачивались большие деревянные ведра на узорчатом коромысле, ладные колени приподнимали легкую ткань летнего сарафана, плескалась наполненная небесной синевой вода, звенела-переливалась песня, на сей раз о цветущей у ручья калине и влюбленной девушке.
Пыря возник перед ней неожиданно, спрыгнул на тропу, держа раскрытую суму наготове, – не рассчитал немного, хотел прямо на голову красавице прыгнуть, да колченогость подвела. Девушка отшатнулась, вскрикнула, холодная вода выплеснулась на тропинку и на шутика. Ух, ледяная!
– Тьфу ты, нечистая сила! – Девица в изумлении смотрела на невысокое, ей в пояс, лохматое существо с желтыми немигающими глазами, отвисшей нижней губой, разодетое в яркий наряд, но босое – и верно, зачем обувь на собачьи лапы?
– Ты кто таков, чудо лесное?
– Пыря я! Слуйшай, посейлянка, тойроплюсь я, а пойтому спройшу прямо – хочешь бойшой люйбви?
В голубых глазищах мелькнули озорные искорки.
– Да кто ж ее не хочет!
– Тойгда пойлезай в эйтот мейшок.
– Ась? Это еще зачем?
– Я отвейзу тейбя к вейликому чародею Ойгнегору, – отчаянно замахал руками Пыря, описывая величие хозяина. – Он мудр и спрайведлив, и на твое счайстье – любит тайких, как ты. Даст тейбе все, что пойжелаешь!
– А коли не хочу я за твоего Ойгнегора, тогда что? – лукаво прищурилась девица.
– Как не хойчешь? – от возмущенного потрясения шерсть на загривке у Пыри вздыбилась еще больше, а шапка чуть не слетела с остроконечной головы. – Он вейликий чародей, самый луйчший из людей!
– Так пускай приезжает сюда, посватается, все чин чином, я печь буду колупать, потом рушники[12] сватам поднесу, ну или гарбуза[13], уж как получится…
– Кайкого арбуза? – растерялся шутик. – У нейго вреймени нет глуйпостями зайниматься.
– А мне нет времени лясы точить со всякими… недоразумениями, – девица попыталась пройти мимо Пыри, но тот заступил ей дорогу.
И куда бы ни сворачивала девушка, повсюду на ее пути оказывался ушлый шутик.
– Да уберись ты! – в сердцах воскликнула селянка. – Как мне избавиться от напасти?
– Полезай в мейшок, – кивнул Пыря на хапунову торбу, растягивая горловину на всю ширину своих лап.
Девушка задумчиво посмотрела на мешок.
– Разве ж я там помещусь? – удивилась она. – Это для дитенка грудного – и то маловато будет.
– Помейстишься, мейшок бойше, чем кажется. Да пойставь ты эти ведра, все штайны мне выймочила, дуйреха!
Девушка аккуратно пристроила коромысло с ведерками на тропе и, уперев руки в боки, прищурилась:
– Врешь ты! Мал мешок, не помещусь я туда. Даже ты не поместишься, а ты много меньше меня!
– Гойворю же – безрайзмерный он, – в который раз объяснил Пыря и сплюнул, насупив густые брови. – Ну, ты и тупийца!
– Не всем умными быть, – пожала она плечами. – Сам говоришь, жених мой будущий мудрый, так что на двоих разума достанет. А вот тебе – веры никакой нет. Врешь ты все.
– Не вру!
– Нет, врешь!
– Нет, не вру!
– А коли правду говоришь – докажи!
Пыря вздохнул и сунул голову в мешок.
– Ну? Довольна? – глухо донеслось из мешка.
– А дальше? – капризно потребовала девица. – Так-то и я могу!
Помянув недобрым словом глупую девку и всех ее ближних и дальних родичей, шутик окончательно нырнул в торбу. В тот же миг он почувствовал сильный толчок, потерял равновесие и упал. Плотная ткань надежно охватила его со всех сторон, свет померк, а потом и воздуха стало мало. Пыря попытался задом выбраться назад, не получилось, свернулся клубком, перевернулся, но голова упорно утыкалась в мешковину.
– Эй, поймоги мне выйпутаться! – завопил незадачливый шутик.
Только звонкий заливистый смех… а потом Пыря ощутил весьма крепкий пинок под зад.
Мешок сдвинулся с места, покатился по тропе вниз, к роднику, там подпрыгнул на кочке и понесся еще быстрее – к ручью внизу. Каждый камешек, каждый корень, каждую шишку прочувствовал на своей шкуре несчастный посланец Огнегора. И еще этот смех! Подлая девка!
Ох, так и без зубов можно остаться! Торба в последний раз подпрыгнула на валуне и с громким плеском свалилась в воду. Теперь Пыря прочувствовал и все прелести принудительного купания в горном ручье. Вода была не просто холодной – ледяной, а камней и коряг в неглубоком быстром потоке оказалось куда больше, чем на тропе. Костеря на чем свет стоит коварную девицу, Пыря судорожно дергался, пытаясь выбраться, но безуспешно – так и плыл мешок по воде, пока наконец не застрял на плоском камне посреди стремнины…
Плюх был водяником серьезным, беспорядков на своем ручье не терпел. Особенно раздражали его люди, сбрасывающие в воду всякую дрянь: то старые вещи прямо на берегу свалят, то жижу навозную спустят, а однажды корзинку с котятами додумались утопить, негодяи! Каждое утро Плюх проверял вверенное ему хозяйство: резал сети, если в нерест поставлены, счищал зелень с покрывающихся водорослями камней, растаскивал самопроизвольные завалы в русле речушки. В жаркие дни заставлял сильнее бить подземные ключи, в половодье следил, чтобы не подмыло корни прибрежных деревьев и кустов. Да мало ли дел в хорошем хозяйстве!