– Нам-то что с того?
– Пока не много. Ясно, что хозяин мурина – богат и чудаковат, либо сам иноземец, либо с иноземцами знается. Точно не лиходей из обычных, наверняка колдун. Чует мое сердце – Огнегор, но тут не поручусь.
– Если не Огнегор, выходит, тут еще какой-то колдун завелся? – Алеша поморщился, будто кислого попробовал. – Расплодилось-то…
– Ну да, ну да. Добычу твою в Китеж с нарочным отправим, самим нам не разобраться. Ты хорошо глядел, точно никакой худ не ушел?
– Разве что шишко. Следы текрей я счел и до ближайшей грязи проследил, девять их было, как и луж. Девять текрей и три шишко.
– Девять худов много не навоюют. Значит, либо следили за кем-то, либо искали чего… а что в Тригорье может нечисть искать?
– Проход в Лукоморье? Так это мы знаем, что оно в Тригорье, а Огнегору-то невдомек.
Только произнеся это, Алеша вспомнил, что недавно и сам думал, мол, а вдруг Огнегор вслепую искать примется? Неужели и впрямь?
– Кто ж его разберет, – Стоян дернул щекой. – Может, прикинул как-то, в каких землях оно расположено, но не знает, где проход? Вот и посылает нечисть, надеясь, что она место волшебное учует? Одно ясно – отряд точно не боевой, а мурины при них, чтобы послания передавать.
– Слушай, но текри же тупые, куда таких в поиск гнать?
– Тупые да исполнительные, что скажут, то и сделают. Скажет им Огнегор идите туда, найдите то-то, пошлите мурина, они пошли, нашли и послали. Только один мурин не долетел, а второй уже не долетит… – Стоян оборвал себя и резко обернулся, и то сказать, пыхтенье Кита не расслышал бы лишь глухой.
– Уф! – Старый воевода вздохнул и утер рукой лоб. – Ну вы и забрались… Мне сказали, ты вернулся.
– Как видишь, – улыбнулся Алеша.
– Очень устал? – быстро и как-то неучастливо переспросил Кит. – А то дело тут у нас такое… Лукьян, дурак, пропал. Как бы не учудил чего со злости… Не поищешь? Чего тебе на заставе торчать, с Несмеяной вы, говорят, как кошка с собакой, а Устинья извелась вся…
– Ну да, ну да, – подтвердил Стоян и с нажимом добавил: – Алеша, ты ступай, Несмеяне доложись, а то как бы и впрямь не разобиделась.
Богатырь закатил глаза. Ох, ну разок поиграли в старшего-младшего – ладно. Но на кой ляд теперь-то скоморошничать?
– А может, ну его, доклад-то? – насупился Кит. – Вы, Охотники, люди вольные, вам заставный воевода не указ. Приехал, со своим старшим переговорил, да и дальше, по делам. Чего время тратить?
– Ты молодца мне с пути не сбивай. Дела малые у нас и впрямь разные, а большое – общее и одно на всех. Алеша, давай к Несмеяне, она на борбище быть должна. Мешок со сластями не забудь.
Рассказавший напарнику обо всем, кроме кладовика, богатырь возражать и ерепениться и не подумал. Новостей про Огнегора все еще не было, и Охотники могли с чистой совестью ждать ответа на Стояновы письма, только в одно лукошко все яйца лучше не складывать.
Что втолковывал Меченый новой воеводе, пока Алеша гулял на свадьбе, напарник не сказал. Только усмехнулся невесело и бросил: «Уж больно правильная она, сложно придется. С такой лучше без спешки». Конечно, если нужда придет, тот же десятник Данила пойдет оборонять Лукоморье, даже если Несмеяна упрется, отпускать не захочет, но лишние свары одной Тьме на руку. Надо говорить и договариваться, и найденный клад не худший повод для беседы.
Подхватив мешок с головой василиска, Алеша пошел к борбищу. День был в самом разгаре, и жизнь в крепости кипела. Бездельников и безделья что старый воевода, что новый не терпели, дел же в хорошем хозяйстве всегда невпроворот, а уж в последние погожие деньки и подавно. И стены в жилых избах проконопатить, и кровлю проверить, и капусту наквасить, чтоб на всю зиму хватило. Летнее перестирать да просушить, зимнее перетряхнуть и проветрить. Чем богаче живешь, тем больше работы, а тригорцы жили и богато, и дружно, правда особого веселья на лицах ратников, пускавших стрелы в дощатые мишени и бросавших друг друга в яме с песком, Алеша не заметил. Ну так они и не на отдыхе, вот задор – имелся, а это главное.
Охотник завертел головой, разглядывая копошащееся борбище, и приметил стоящего к нему спиной высокого, выше прочих, ратника, наблюдавшего за парой борцов. Со спины нипочем не скажешь, что девка, но латный доспех – знакомый, рост – богатырский, а рядом еще и давешний юнец-чародей торчит. Алеша, не торопясь, обошел вспыхнувшего – не с того ли ему и имя дали? – Бежана и спокойно произнес:
– Здрава будь, воевода. Узнал я то, что и тебе знать надобно. Выслушаешь или потом прийти?
– Выслушаю, – решила поленица, едва удостоив Охотника взглядом, – только не здесь.
– Как скажешь, – плечами Алеша не пожал, хоть и хотелось.
Несмеяна махнула рукой, подзывая десятника, не Данилу, другого. Торчать над душой Охотник не стал, отошел в сторону и повернулся к стрелкам. На мгновенье захотелось взять лук, засадить одну стрелу в яблочко да другой ее расщепить, но зачем смущать лучников и дразнить воеводу, и так ведь дерганая. Шаги за спиной китежанин, само собой, услыхал, он бы их услыхал, даже не скрипи песок, но обернулся только на голос, в котором вдруг послышалась насмешка:
– Побороться не хочешь?
– Так ведь не с кем, – с ленцой ответил Охотник, не забыв, однако, оглядеться.
Чародейчик стоял, где и прежде, вот и хорошо, лишних ушей не будет.
– А со мной? – Лицо поленицы оставалось смурным, так что не поймешь, шутка или нет.
– Если поддамся – не поверишь.
– Зачем поддаваться?
– Негоже воеводу при ратниках на спину класть, а я положу.
– Размечтался.
Они замерли, буравя друг друга взглядами. Он – с усмешкой, она – набычившись.
– Ладно, – наконец скривила губы Несмеяна. – Бороться не хочешь, пойдем говорить.
Молчала воевода громче, чем иные рычат, то есть как раз не молчала. По дороге поленица не удостоила Охотника и словечком, зато встречным подчиненным приходилось солоно. Досталось паре зацепившихся языками на перекрестке болтунов, криво и не до конца загрузившему свою тачку мастеровому и не заступившему начальству дорогу часовому, во взгляде которого мелькнули удивление и обида. Ой, не так новая метла метет, ой не так, да еще и самой себе не в радость.
В бывших Китовых покоях тоже было нерадостно, чисто и пусто, будто и не жил там никто. Хоть бы ветку какую в кувшин поставила или плащ на лавку бросила. Небось все по сундукам да вьюкам разложено. По-походному живет новая воевода, словно задерживаться не собирается и завтра – снова в путь.
– Ну? – садиться Несмеяна не стала, хотя лавок в горнице хватало. – Что сказать-то хотел?
– Клад в пещере богатый сыскался, – не хочешь сидеть, слушай стоя. – Телеги нужны, не меньше трех.
Несмеяна подняла брови.
– И все? Не мог про то на борбище сказать?
– Лишним ушам про золото слушать не след.
– Невысокого ты мнения о дружине…
– Люди разные бывают.
– То верно, – она прищурилась, как показалось Алеше – зло, – разные. Бывают и те, кто дело свое предает… и не только дело.
– Вот видишь.
Он нарочито широко зевнул, хотя должен был признать, что воевода бьет сильно, в былые времена в груди бы екнуло, а в голову кровь прихлынула. Да только миновали те времена, и на столичные слухи нынешнему Алеше плевать. Пусть поленица ершится, с него всякая хула, как с гуся вода.
– Клад, значит, – равнодушие к нападкам Несмеяну, похоже, слегка охладило. – И куда его везти велишь, Охотник?
– Великому Князю по нынешним временам золото всяко не помешает, да и оружия там хватает, с Кощеевых времен лежит, похоже. А как именно кладом распоряжаться – то не мое дело.
– Не твое? – странно, глаза у нее сухие, а жальче, чем Алену. – А что тогда твое?
– Да хотя бы это.
Стол был чистый, выскобленный добела, ни крошечки, ни пятнышка, пачкать его Алеша не стал. Развязал мешок и вытащил за «корону» василискову голову. Несмеяна, надо отдать ей должное, даже не поморщилась.
– На лавку положи. Что за тварь это… была?
– Василиск, – на лавку так на лавку. – Золото караулил.
– Как ты его добыл и с чего в пещеру полез?
– Разбойников твоих искал, – это она поймет. – Выяснить нужно, откуда у них волколак взялся и один ли был. Мы ведь не всех положили…
– Разбойников в Тригорье больше не будет. – Сказала – как отрезала. Лязг железа в голосе, уверенность. Опыта бы еще да сноровки, и разбойникам местным точно конец будет… через пару лет. – Хорошо, Охотник. Клад я изыму и Великому Князю о делах твоих отпишу.
– Незачем, – отмахнулся Алеша; вышло невежливо, пришлось пояснить: – Я не княжий человек, свои у меня дела и долги свои. Отпиши про клад – и ладно.
– Ну нет! – Она опять насупилась, раздула ноздри. – Так выйдет, что я твою славу краду, а мне чужого не надо!
– Своя слава нужна?
– Да!
Как в воду Громослав глядел, когда речь про гордость богатырскую завел. Ох, поленица, поленица.
– А зачем тогда ты сюда ехала? – резко бросил китежанин. – На кой вообще на службу шла? Ты уж выбери, что тебе важнее, твоя слава или наше дело? Оно-то у нас общее.
– Что выбрала, то выбрала, – поленица сверкнула глазами, что твой василиск, – тебя не спрашивала. Не тебе меня поучать.
Эх, никому его советы не нужны, кроме кладовика. Раньше-то девицы Алешеньке в рот смотрели, внимали, а тут, выходит, как снял он богатырскую броню, так и растерял все свое обаяние. Или не растерял, а просто с собеседницами не везет? Упрямая мертвячка, упрямая поленица…
– Поучать иногда приходится, – зашел с другой стороны Алеша. – Да только не всякий слушать готов. Ты поостынь да в слова вдумайся. Что славы хочешь – то я понимаю, лучше многих. Всякому богатырю слава и почет важны, нас так с детства учат. Родился богатырем – изволь стать таким, чтоб песни о тебе слагали. Только самолюбие это все да самолюбование. Приятное, но никчемное. Потому мне до славы дела и нет. А коли она и тебе не нужна, то назови добытчиком клада хоть кого. Хоть клячу какую, мне без разницы. А еще лучше – никого не называй. Нашли клад – и дело с концом.