– Так, земеля, ты не ранен?
– Нет.
– Вытаскивай раненого, а я прикрою.
– А ты?
– Вытаскивай, б…дь, раненого!!! Это приказ. Нас двоих ты все равно не потащишь. Вперед, боец, выполнять!
Тот помедлил, но все-таки кивнул. Молча вытащил из разгрузочного жилета несколько магазинов и оставил медику. Зацепив ремень автомата за карабин на бронежилете пострадавшего, он поволок его из зоны обстрела.
Егор тем временем поудобнее перехватил свой «Калашников» и открыл огонь короткими очередями. Вот когда пригодился автомат без всякого «тактического обвеса»! С таким более легким, без «наворотов», оружием как раз оказалось удобнее управляться одной рукой. В этом случае и выходила на первый план надежность и простота в использовании «Калашникова», чем он, собственно, и славился во всем мире.
Отстреляв тридцать патронов, Егор перевернул оружие и сменил магазин. Уперев приклад, с силой дернул рукоятку затворной рамы назад. Теперь снова можно было стрелять. Боль немного отпустила, подействовала лошадиная доза анальгетика. Полевой медик ловил на мушку противника или те места, где он прятался, и продолжал бить короткими очередями. Снова неуклюжая, но действенная перезарядка одной рукой. И снова стрельба, чтобы прикрыть товарища, выносящего с поля боя раненого. По нему самому тоже лупили нацисты «Азова», вокруг противно свистели пули, то и дело взметались фонтанчики попаданий. Но Егор не слишком обращал на это внимание. Цель за укрытием в положении лежа поразить очень тяжело.
Хотя, надо признать, «нацикам» один раз это уже удалось…
Но по противникам Егора совсем неплохо отработали автоматические гранатометы АГС-17. «Егерь» слов на ветер не бросал и прикрывал своего медика. Над головой раздался характерный свист минометных мин – и грохнули несколько взрывов. Это уже «Маэстро» подключился…
Внезапно рядом с позицией Егора раздался треск автоматных очередей. «Обошли с фланга, суки!» – медик развернул ствол автомата в ту сторону. В кармане «разгрузки» лежала граната для себя. Похоже, что настал ее черед…
– Не стреляй, свои!
«Свои» – только услышав это, Егор «позволил себе» потерять сознание.
Глава 25«Терпи, чтобы спастись»
Полевой медик пришел в себя от резкого запаха лекарства. Голова кружилась, в глазах все плыло, но здоровая рука уже привычно потянулась за автоматом. Надежный «Калашников» во всем этом враждебном, полном боли и страха мире оставался единственным верным другом. Перебороть страх можно было, только ощущая привычную тяжесть оружия.
В глаза бил неприятный яркий свет, хотелось пить. В правой ноге, по ощущениям, как будто черви шевелились. Конечность почти не чувствовалась.
– Егор, не гони, успокойся… Лежи спокойно!.. – раздался вдруг рядом знакомый голос. – Сейчас еще иголка из вены выскочит…
– Дима?.. – раненый скосил глаза и увидел тонкую прозрачную трубку, торчащую из его руки. Она уходила вверх, к флакону с лекарством.
– Да-да, лежи спокойно, не дергайся. Ты нам мешаешь.
– Я ноги не чувствую, и все плывет перед глазами… Что с моей ногой?!
– Все нормально с твоей ногой, ты ее не чувствуешь из-за проводниковой блокады. Мы ее обезболили и сейчас проводим хирургическую обработку раны. Ну и сильно же пуля тебе бедро распахала! Но кость не задета, а мясо срастется! – лейтенант медицинской службы Громов говорил приглушенно из-за белой маски на лице.
Хирург быстрыми и точными движениями скальпеля иссек рану, вытащил деформированную пулю изогнутым корнцангом, удалил инородные тела, сгустки крови и омертвевшие ткани вокруг раневого канала, обильно промывая полость физраствором, а затем продезинфицировал перекисью водорода. Огнестрельную рану он, как это принято единой доктриной лечения, до конца не ушивал, ограничившись редкими швами стерильной нитью из бараньих жил – кетгута. Рану он закрыл рыхлой тампонадой из смоченных в антибиотике хирургических салфеток, чтобы предотвратить инфекцию и нагноение, поставил дренаж.
Хирургу во время операции в импровизированном полевом лазарете ассистировала фельдшер Юля «Кобра», а помогал им водитель Игорь, «временно мобилизованный» в качестве санитара. Юля в завершение операции сделала укол сильным антибиотиком.
– Все нормально, Егор. Ты хорошо держишься. Сейчас повязку наложим, и я тебе укол сделаю, чтобы сердце поддержать.
– Все будет нормально… – прохладная рука Юли в перчатке легла на лоб раненого.
Егор снова отключился.
В себя он пришел снова от тупой зудящей боли в ноге и от ощущения, что его дергает за левую руку. Дико хотелось пить и в туалет по-маленькому.
Неуклюже, едва не заорав от боли, он все же по стеночке поднялся с брезентовых раскладных носилок на ноги. Вместо костыля приспособил какую-то палку и поковылял до ветру.
Когда вернулся, фельдшер Юля рассерженно зашипела на него, полностью оправдывая свой «змеиный» позывной.
– Егор, мать твою, где тебя носит?!
– В туалет выходил.
– А если бы от нагрузки швы на ноге разошлись?! Вся наша работа насмарку?! Снова на операционный стол захотел?!
– Ценю твой профессиональный подход, Юля, – рассмеялся прооперированный медик. – Что с тем раненым, у него обе ноги переломаны были, взрывная, осколочная, сочетанная травма?
– Эвакуировали, с ним все нормально. Но мы очень сильно переволновались, как же ты под пули подставился?
– А как иначе его вытаскивать с обеими переломанными конечностями, сильнейшим шоком и контузией? Пока возились с ним, «нацики» и приметили… Знаешь, Юля, когда постоянно в таких переделках, утрачиваешь чувство опасности. Казалось бы, в каких передрягах за эти два с половиной месяца мы не побывали!.. Вот и мне прилетело – видимо, исчерпал я запас своего везения… И ты, Юлечка, будь, пожалуйста, осторожнее.
– Нога сильно болит, уколоть?
– Давай, если обезболивающего на меня не жалко, – улыбнулся Егор. – Геройствовать не буду.
– Скоро машина за ранеными придет. Сначала в эвакогоспиталь, а потом «вертушкой» – в Ростов. Там тебя уже капитально подлечат.
– А где Дима?
– Как раз документы на вас заполняет.
Дима Громов протянул раненому Егору прозрачную пластиковую пробирку с кусочком исковерканного свинца внутри.
– Пуля вошла тебе в бедро под каким-то странным углом и вспорола мышцы вместе с кровеносными сосудами, словно мясницким ножом, можешь себе представить! Но кость, к счастью, не задета. Правда, пришлось с обработкой раны повозиться…
– Спасибо, Дима, ты мне жизнь спас!
– А ты спас жизнь тому бойцу, которого из-под обстрела с обеими переломанными ногами вытащил. И не ему одному. Так что выздоравливай там, в Ростове! – улыбнулся военный хирург.
– Дима, помнишь девиз средневековой медицины: Patere ut salveris?
– «Терпи, чтобы спастись»? Помню, конечно.
– Теперь мне, похоже, придется освоить эту нелегкую науку терпеть, чтобы быть спасенным, – слабо улыбнулся раненый полевой медик.
– Да уж, мне Юля уже рассказала, как ты тут на одной ноге скакал!.. Теперь действительно расслабься и выздоравливай.
Санитарный грузовик, который должен был эвакуировать Егора и остальных из зоны боевых действий, ничем не отличался от любого другого армейского транспорта. Обычный «Урал», только что вытянутый капот прикрыт кустарно наваренными на бампер и по бокам стальными листами. На дверцах наброшены бронежилеты, защищая водителя и старшего машины. Никаких красных крестов! Именно по ним так любят упражняться в меткости снайперы и расчеты ПТУРов нацистского полка «Азов».
В кузове грузовика вместе с Егором на носилках лежали еще трое раненых. Тот самый спецназовец, которому взрывом реактивной гранаты перебило ноги и эвакуацию которого полевой медик прикрывал огнем из автомата. Офицер с проникающим ранением в грудь – бронебойная пуля пробила все же пластину жилета… И мотострелок с разорванной брюшной полостью и вдобавок размозженной кистью левой руки и перебитым пулями плечом.
Раненые глухо стонали от боли, хотя анальгетики по возможности сопровождающий в кузове фельдшер им колол. Но ведь так может и сердце остановиться от передозировки. Поэтому приходилось терпеть.
По сути дела, Егор понимал, что, несмотря на пулю, перепахавшую его бедро, как широкий мясницкий нож сочный окорок, ему еще, можно сказать, повезло.
Вокруг были люди, раненные навылет в грудь, которым предстояли сложнейшие операции с перспективой дальнейшей инвалидности. Были бедолаги с разорванным животом и вывалившимися оттуда внутренностями. Егор вдосталь насмотрелся таких картин: кишки в этом случае напоминают клубок черно-красных от крови змей. И они к тому же шевелятся от каждого судорожного вздоха раненого.
Были среди раненых и молодые ребята с обезображенными от взрывов лицами, в том числе и с выбитыми глазами.
Вот это то самое – абсолютно неприглядная и страшная гримаса войны. Ведь в представлениях многих – убит, так наповал, а ранен, значит, в руку или ногу несильно. Или куда-то там… В общем, так, чтобы сама травма не портила «героический образ».
Но вот Егора относительно несильно ранило в ногу. Правда, так, что он едва не истек кровью и сердце у него едва не остановилось навсегда от жуткой боли и от сильнейшего шока.
А если бы пуля перебила кость, то он однозначно остался бы на всю жизнь одноногим калекой-инвалидом.
Вот именно в этом – в страданиях человеческих – весь ужас войны. О таком еще великий русский писатель Лев Толстой говорил в своих знаменитых «Севастопольских рассказах», посвященных войне 1853–1856 годов.
Откровенно говоря, Егору именно сейчас по-настоящему стало страшно. До момента эвакуации, в самом бою он думал и переживал за своих раненых, а потому и не оставалось времени для саморефлексии. Позже, уже во время операции, раненый полевой медик под скальпелем военного хирурга находился под действием сильнодействующих препаратов. Они притупляли не только боль как таковую, но и чувство тревоги и страха.