— Живой! — Она всхлипнула, уткнувшись носом мне в плечо. — Я так волновалась, Лёша! Мы ничего не знали! От тебя ни звонка, ни сообщения…
— Тише, Тань, — я приобнял ее за плечи, поглаживая по спине. — Всё хорошо. Я вернулся. Живой и здоровый…
Из-за двери в гостиную вошла матушка. Обычно безупречно сдержанная, сейчас она позволила себе редкую теплоту. В её глазах читалось облегчение, а в улыбке — что-то гораздо большее, чем просто радость встречи.
— Алексей, — она подошла ближе, пристально оглядев меня с ног до головы. — Надеюсь, ты не собираешься сказать мне, что это была просто случайно затянувшаяся прогулка?
Я улыбнулся.
— Почти. Скажем так, немного заблудился.
Матушка, разумеется, не поверила, но ничего не сказала. Она чуть склонила голову набок, словно примеряя мои слова на действительность, а затем велела Тане:
— Иди наверх и переоденься, дочка. Скоро обед. Я хочу посмотреть на тебя в том розовом платье от Ворта.
— Но… — Таня не хотела отпускать меня.
— Татьяна, — мягко, но непреклонно повторила матушка.
Таня вздохнула и нехотя отпустила меня. Я проводил её взглядом, а когда за сестрой закрылась дверь, матушка жестом велела мне следовать за ней. Мы прошли в отцовский кабинет.
Я вошёл вслед за ней, запах старых книг, бумаги и чуть уловимый аромат дорогой кожи окутали меня с головой. Здесь почти ничего не изменилось с моего последнего визита — разве что появилось несколько свежих газет и журналов.
Матушка закрыла за нами дверь и, не тратя времени, перешла к делу.
— Коллеги твоего отца из Гельсингфорса взбудоражены инцидентом на границе. — Она посмотрела на меня испытующе. — Твоя работа, сынок?
Я помедлил, но затем качнул головой:
— Матушка, я не могу говорить об этом.
— Алексей, — её голос стал чуть мягче. — Я не спрашиваю деталей. Только хочу знать — всё ли прошло удачно? И не грозят ли тебе последствия?
Я выдержал её взгляд и уверенно ответил:
— Всё в порядке. Вам не о чем беспокоиться. Но я не имею права распространяться.
Матушка сверлила меня взглядом ещё несколько секунд, после чего кивнула, словно взвесив мои слова и придя к выводу, что их достаточно.
— Хорошо, — она сделала шаг к окну, потом обернулась. — Иди переоденься к обеду. И ещё — звонили из ювелирного дома Фаберже. Заказ готов. Тебя приглашают взглянуть на кольцо для Иды.
Я вздёрнул бровь.
— Так скоро?
— Кузен императора и Черный Алмаз всегда будет в приоритете, — невозмутимо ответила матушка. — Чем раньше ты заберёшь кольцо, тем лучше. Нам еще нужно успеть всё подготовить.
Я усмехнулся.
— Вам с Юсуповыми так не терпится выдать поженить нас с Идой?
Матушка чуть приподняла бровь, но в её глазах мелькнуло что-то похожее на лукавство.
— Ты — самый сильный перспективный молодой человек, Алексей. А Ида — богатейшая и красивейшая невеста Империи. Вы — идеальная пара. Зачем тянуть неизбежное?
Я вздохнул. В глубине души я знал, что она права. Ида мне нравилась, и я считал ее разумным человеком. А самое главное — это было взаимно.
— Я не против помолвки, — признался я. — Но торопиться с браком не хочу.
Матушка кивнула, приняв мои слова, но добавила:
— Всё же надень кольцо ей на палец в ближайшее время. Это вселит в неё уверенность. И укрепит наш союз с Юсуповыми…
Кабинет ювелира Льва Карловича Фаберже в салоне Дома Фаберже был просторным, но заставленным всевозможными резными шкафами, стеклянными витринами и длинными столами, на которых лежали драгоценные камни, оправы и всевозможные инструменты. От воздуха веяло терпким запахом полировочных паст, смешанным с тонким ароматом старого дерева и металла.
Я сидел перед большим столом, разглядывая увитые виноградной лозой резные ножки, и терпеливо ожидал, когда мастер представит мне свое творение. Лев Карлович, наконец, появился, держа в руках небольшую бархатную подушечку, прикрытую темной тканью. Он неспешно подошел ко мне и, задержавшись на мгновение, словно давая мне подготовиться, откинул ткань.
— Алексей Иоаннович, извольте взглянуть…
На подушечке лежало кольцо, которое буквально приковывало к себе взгляд. Центральный изумруд — глубокий, насыщенный, с оттенками темной зелени и лёгкой синевы — был огранен в строгий прямоугольник. По бокам его обрамляли два крупных бриллианта, сияющих холодным, безупречным светом. Когда лучи солнца, пробивающиеся через оконное стекло, коснулись камней, на столе рассыпались крошечные радужные блики.
Кольцо выглядело так, словно его создали не человеческие руки, а сама природа, вложившая в него все великолепие северных лесов и ледяных рек.
Я задержал дыхание. В этом перстне было нечто большее, чем просто ювелирное искусство. Оно было сильным, благородным, достойным своей будущей владелицы. В тот момент я понял: этот перстень действительно создан для Иды.
— Великолепно, — выдохнул я наконец.
Лев Карлович довольно улыбнулся и, склонив голову набок, спросил:
— Вы довольны, ваше сиятельство? Все ли соответствует вашим чаяниям?
Я удовлетворенно кивнул.
— Вы превзошли сами себя, Лев Карлович. Это, без преувеличения, шедевр. Смогу ли я забрать его прямо сейчас?
— Разумеется, заказ полностью готов, — кивнул Фаберже. — Позвольте мне подобрать для него достойное оформление.
Мастер бережно снял перстень с подушечки и подошёл к одному из шкафов. Там, среди множества футляров, он выбрал небольшую коробочку из красного дерева, обтянутую темно-синим бархатом. Щелчок замка — и кольцо исчезло внутри, покоясь на шелковой подкладке. Он протянул мне коробочку с тем же видом, с каким антиквар передает ценнейший экспонат.
Я не стал пользоваться родительским счетом — этот заказ я оплатил сам. Быстрым движением выписал чек, передал его ювелиру и убрал коробочку во внутренний карман пальто. Теперь кольцо было со мной.
— Благодарю вас, Лев Карлович. Вы превзошли все ожидания.
— Для меня честь создавать подобные украшения, ваше сиятельство, — с улыбкой ответил он. — Если пожелаете, я могу изготовить полный гарнитур, дополняющий этот перстень. Такой подарок идеально подойдет вашей невесте.
— Обязательно заеду позже, уже после помолвки, — заверил я его.
Мы обменялись рукопожатием, уже почти по-дружески, после чего я покинул уютный кабинет и вышел на улицу.
Петербург встречал меня промозглым ветром, гуляющим по широким улицам. Остановившись на крыльце салона, я плотнее запахнул пальто и только собрался было идти к машине, когда краем глаза заметил знакомую фигуру.
Невысокий, худощавый мужчина с резкими чертами лица стоял неподалёку, засунув руки в карманы длинного темного плаща. Как только он увидел меня, сразу направился в мою сторону.
— Алексей, — тихо произнёс он, подходя ближе.
Я вздохнул, глядя на профессора Толстого. Этот человек редко появлялся без причины. И, судя по его взгляду, дело действительно было серьезным.
— Профессор, рад вас видеть, — я пожал ему руку, косясь на прохожих. — Что-то случилось?
Толстой быстро огляделся, словно проверяя, не подслушивает ли кто-то наш разговор, и понизил голос:
— Мне нужна твоя помощь, Алексиус.
Глава 22
Толстой-Стагнис стоял у фонаря, вскинув воротник старого пальто и глядя куда-то в сторону Невского, на зажженные огни, на надвигающуюся ночь. Воздух дрожал от сдержанной тревоги, словно сам город пытался предупредить меня: будь осторожен.
— Алексиус, — повторил он негромко. — Нам нужно поговорить. Увы, это не может ждать.
— Конечно, друг мой, — отозвался я, хотя уже не ожидал от столь внезапного появления Стагниса ничего хорошего.— Что случилось?
Он не предложил мне прогуляться, не позвал в кафе — просто пошёл, и я последовал за ним. Мы шли по еще морозному Петербургу, шаги отдавались гулким эхом от мостовой. В центре было на удивление пусто, только редкие автомобили катились по улицам, унося светских дам и господ в направлении театров и дворцов.
Я молча ждал, когда старый товарищ заговорит.
— Я знаю, что вы взяли Юрьевского, — сказал Толстой-Стагнис внезапно. — Знаю, где его будут держать. У тебя есть доступ в Петропавловскую крепость?
Я остановился. Быстро же птички ему нашептали. Вот только эта информация была секретной и просто так профессор с державного химфака бы ее не узнал. И вряд ли ему рассказала Марина — она и сама не была в курсе.
— Мне нужно попасть к нему, — продолжил Толстой. — Срочно. До официального допроса. До того, как с ним поговорит Император или великий князь…
— И зачем? — сухо спросил я. — Ты же не юрист. И даже не маголекарь. Как ты себе представляешь повод, под которым тебя можно туда провести?
Толстой остановился на шаг впереди. Молчал. Долго. Потом обернулся. Его лицо, искажённое жёлтым светом фонаря, показалось мне старым. Усталым. Словно за эти дни он прибавил десяток лет.
— Юрьевский сдаст меня, Алексиус, — сказал он глухо. — Он расскажет, что я участвовал в его махинациях. Что я поставлял ему прототипы и работал на него. Что я… Я не могу этого допустить, Алексиус. Ты понимаешь? Будь я один, но у меня же семья… У тебя самого теперь есть близкие. Ты должен понять меня.
Я застыл, не веря своим ушам. Нет, конечно, у меня не раз возникали подозрения, но я не ожидал, что Стагнис вот так просто выложит все сам.
Я уставился на него, и всё во мне молчаливо говорило: понимаю. Но не принимаю.
— Предположим, я смогу это сделать, хотя это почти невозможно, — проговорил я. — Чтобы ты… что? Чаю с ним попил? Подкорректировал его психоэфирно? Вычистил воспоминания? Убрал пару неудобных истин из его головы?
— Я знаю, что это ты вытащил Юрьевского из плена и привез в Питер, — глухо ответил профессор. — И представляю, каких усилий это тебе стоило. Знаю, что прошу слишком много, но черт возьми, Алексиус, дело в моих детях!
Я резко к нему развернулся.
— А когда ты влезал в заговор, о детях не думал? — прошипел я.