Одну длинную и гладкую ногу за точно такую же другую.
Всё-таки платье — это тебе не штаны, оценил ростовчанин и непроизвольно сглотнул. Особенно на женщине. А уж если женщина — фея…
— Дыру протрёшь, — усмехнулась Нэла и провела рукой по круглой аккуратной коленке.
— В сапоге? — сделал невинные глаза Валерка, положил щётку, убрал ногу со скамейки и ловко уселся почти вплотную к фее.
— Нэлочка, ты же знаешь, взгляд — это лишь необходимая прелюдия, — он, словно бы ненароком обнял Нэлу за талию. — Опять же, как я могу не любоваться такой неземной во всех смыслах красотой? Это выше моих и любых человеческих сил…
— Кончай трепаться, Ростов. И руку убери, ага?
Валерка убрал руку и вздохнул.
— Слышала? — осведомился он с нарочитой грустью.
— Что? — не поняла Нэла.
— Был такой тихий звон. Только что.
— Звон?
— Звон, — подтвердил Стихарь. — Дзи-инь… И пропало. Знаешь, что это было?
— ?
— Это разбилось моё сердце.
Нэла, не выдержав, прыснула.
Валерка ухмыльнулся с довольным видом, достал сигареты и закурил.
— Так что у нас? — спросил он. — Ты ведь не просто так решила навестить одинокого мужчину, страдающего от неразделённой любви, верно?
— Не просто, — подтвердила фея. — Скажи, Валерочка, почему я обо всём должна узнавать последней?
— В каком смысле? — искренне не понял Стихарь.
— В прямом, — сказала фея. — Значит, когда там, у Высших, вам требовалась помощь, то Нэла пришлась ко двору. А теперь — нет?
— Что-то я, Нэлочка, не очень понимаю, о чём ты. Хочешь с нами, что ли?
— Не то, что хочу, я обязана быть с вами, — заявила Нэла. — Уж здесь мне без вас точно делать нечего.
— Нашла же ты, что делать, когда мы в Германию отправились!
— Ну, ты сравнил! — воскликнула Нэла. — Тогда Аню одну оставлять было нельзя. А сейчас, слава Всевышнему, она не нуждается в моей помощи. — Голос Нэлы окреп, и в нем зазвучали хорошо знакомые Валерке нотки. Именно так начинают разговаривать донские казачки, когда чем-то недовольны. Очень сильно недовольны. — Нет, я не понимаю, — продолжала Нэла. — Что происходит, а? Стоило мне отлучиться по неотложным делам к Охотникам, как тут же выяснилось, что мои друзья-товарищи намереваются сделать ноги и оставить меня одну?!
Валерка открыл было рот, чтобы осведомиться, почему по данному вопросу фея решила наехать именно на него, но тут же закрыл. Ясно было, почему. Как-то вечером, около месяца назад, его, Валеркины, подкаты к прекрасной и неприступной Нэле неожиданно увенчались полным успехом. Настолько полным, что воспоминания о той восхитительной ночи до сих пор будоражили сердце лихого разведчика. Правда, следовало признать также и тот факт, что все последующие попытки Стихаря продолжить столь приятные отношения наткнулись на вежливый, но твёрдый отказ. «Извини, дорогой, — было сказано раскатавшему губы ростовчанину. — Время от времени мне нужен мужчина, и ты для этого отлично подходишь, да и вообще классный парень. Но любить фею — себе дороже, уж поверь. Давай радоваться тому, что есть, и не усложнять жизнь себе и другим».
— Ну и голосок у тебя, Нэла, — добродушно произнесли за Валеркиной спиной. — В Москве слышно. А может, и в Дрездене. Хотя где он, тот Дрезден…
Стихарь и Нэла обернулись.
В двух шагах от них, облаченный в полевую пехотную форму вермахта с Железным Крестом 2-го класса и солдатским «Знаком отличия участника пехотных штурмовых атак» на груди, с руками, заложенными за спину, твердо расставив ноги в сияющих сапогах, стоял обер-лейтенант, командир разведвзвода Хельмут Дитц собственной персоной.
— Привет, Нэла, — поздоровался он. — Я тебя всюду ищу, а ты вон где, оказывается.
— Вот, господин обер-лейтенант, — шутливо пожаловался Валерка. — Обратите внимание. Мы думали — это фея, а это натуральная фурия. Налетела на меня ни за что ни про что. Слова сказать не даёт. А что я? Я вообще…
— За фурию ответишь, — пообещала Нэла.
Стихарь вздохнул и полез за сигаретой. Дитц в три шага обогнул скамейку и уселся рядом с Нэлой с другой стороны.
— Ты зря шумишь, — сказал он. — Когда ты должна была вернуться в расположение лагеря?
— Ещё вчера, — немедленно сообщил Валерка. — Как раз ко дню рождения товарища лейтенанта. Ждали её, ждали…
— Подумаешь, опоздала на день, — пожала плечами фея. — Бывает. Дела задержали.
— Если бы они тебя задержали ещё на день, — сказал Дитц, — то ты бы нас уже не застала. И вряд ли потом нашла. Как там вы, русские, говорите по данному поводу? — посмотрел он на Валерку. — Сколько человек одного не ждут?
— Семеро. Семеро одного не ждут.
— Вот. А уж десятеро — тем более.
— Почему десятеро? — удивилась Нэла?
— Считай сама. И маленькую Лизу не забудь. Десять человек и одна фея. Всего одиннадцать.
— Так я с вами? — Стихарю даже показалось, что Нэла немного растерялась, что было совсем на неё не похоже.
— Разумеется, — кивнул Хельмут и улыбнулся. — Мы своих не бросаем. Если ты не против, конечно.
— Да уж не против, — пробормотала Нэла.
— Тогда иди. Даю тебе два часа на сборы. Мы отправляемся, — он посмотрел на часы, — ровно в девятнадцать ноль-ноль.
— Спасибо! — Нэла порывисто и смачно чмокнула Дитца в щёку и вскочила со скамейки. — Всё, я побежала.
— Давай, — сказал Хельмут. — Твоё место будет с нами, в «Гансе». Это я к тому, что мы, немцы, чуть иначе относимся к дисциплине, чем русские. Особенно в разведрейде. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Не волнуйся, обер-лейтенант. Буду паинькой и не подведу. Обещаю, — Нэла послала обоим воздушный поцелуй и удалилась танцующим шагом.
Дитц и Стихарь проводили её глазами. Льдисто-голубыми и синими, точно море в августе. Но мечтательное выражение и в тех, и в других было совершенно одинаковое.
— Спасибо, Хельмут, — сказал Валерка, когда Нэла завернула за угол бывшего административного корпуса, — Было бы неправильно оставить нашу фею здесь. Если честно, я о ней не подумал. Хотя должен был.
— Я-то подумал, — ответил Дитц. — И Саша подумал тоже. То есть, мы думали вместе.
— Ага, — констатировал Стихарь. — Раз думали, значит, у вас были сомнения?
— Были. Всё-таки она с нами не с самого начала.
— И мы не знаем, можно ли на неё положиться?
— Что-то в этом роде.
— Но вы всё-таки решили, что стоит рискнуть.
— Да.
— И правильно, — одобрил решение командиров Валерка.
— Я рад, что ты оценил, — хмыкнул Дитц. — А почему ты должен был о ней подумать?
— Потому что она мне нравится, — легко признался ростовчанин. — Как женщина, я имею в виду. Ну и как товарищ тоже, — добавил он, подумав.
— Да, — вздохнул Хельмут. — Хотел бы я видеть мужчину, которому она бы не понравилась. Главное, чтобы с этим у нас не случилось проблем. С Аней было проще — она сама быстро выбрала Михаила, и все успокоились.
— Хочешь сказать, теперь ваша очередь, немцев? — нахально подмигнул Хельмуту Валерка. — Ну-ну.
— В «Гансе» больше места, — ровным голосом заметил Дитц. — У вас в «Маше» будет Аня с ребёнком. — Он встал со скамейки, поправил ремень и кепку, повернулся к Валерке и неожиданно подмигнул в ответ. — Но ты прав. Очень может быть, что теперь наша очередь.
И удалился, насвистывая какой-то бравый немецкий марш.
Проводить отряд собралось всё племя Леонида Макаровича, около трёхсот с лишним человек — за время пребывания здесь отряда людей в племени изрядно прибавилось. Жать руки, обниматься и целоваться не лезли, — кто очень хотел, сделали это ещё днём (весть о том, что отряд уходит, распространилась по лагерю быстрее, чем боевая тревога), также ещё днём отряд снабдили съестными припасами, как минимум, на месяц вперёд, и теперь люди просто стояли, образуя молчаливый живой полукруг, с одной стороны которого располагались ворота лагеря, а в центре — чудесные вездеходы с Лоны по имени «Ганс» и «Маша» и те, кто с минуты на минуту должен был отправиться в новый путь, чтобы уже никогда сюда не вернуться.
— Не пойму, чего мы ждём? — хмурым шёпотом осведомился Руди Майер у Михаила Малышева. — Пока местные бабы реветь начнут, что ли? Я, вон, уже вижу, что кое-кто на старте.
Некоторые женщины в толпе и впрямь украдкой вытирали глаза.
— Макарыча, — тихо прогудел в ответ Малышев. — Попросил обождать минутку. Ты в «Гансе» был, пулемёт свой укладывал, не слышал.
— Не люблю я долгих прощаний, — пробормотал пулемётчик, полез, было, в карман за сигаретой, но остановился.
Толпа зашевелилась, расступилась и пропустила к отряду Леонида Макаровича и местного православного священника отца Петра, прижимающего обеими руками к груди какой-то толстый сверток прямоугольной формы.
— Чуть не забыли, — сказал Леонид Макарович. — Хорошо, отец Пётр напомнил.
— О чём? — спросил Велга.
— Отец Пётр, — обратился Леонид Макарович к священнику, — покажите.
Отец Пётр присел аккуратно развернул ткань, и глазам присутствующих явились две иконы в старинных серебряных окладах. На одной была изображена женщина с младенцем на руках, а на другой — всадник, поражающий копьём змея.
— Вот, — сказал отец Пётр, — примите. Пусть Пресвятая Богородица с младенцем Иисусом и святой Георгий Победоносец сохранят вас на вашем долгом и опасном пути и помогут исполнить то, что вам предначертано. Это старые иконы, намоленные, и в них заключена великая сила Господа нашего. Богородица, я думаю, пусть будет в немецкой машине, а Георгий Победоносец в русской. Хотя не настаиваю. И не думайте о том, что кто-то из вас православный, кто-то лютеранин, протестант или вовсе некрещёный. Все мы дети господни, и Бог всех любит одинаково.
Рыжий Руди Шнайдер открыл было рот, чтобы отпустить по данному случаю весёлую солдатскую шутку, но вовремя посмотрел на серьёзные лица товарищей и решил, что сделает это позже. В другой обстановке. Или не сделает вовсе.
Вешняк, Малышев и Аня привычно перекрестились. Чуть подумав, неумело перекрестился и Валерка Стихарь, а Велга посмотрел на Дитца. Обер-лейтенант чуть заметно кивнул головой и прикрыл глаза.