Что же касается скорости и маневренности, то тем кораблям каравос Раво, с которыми Клёнья имел когда-то дело, он мог дать неплохую фору. Этим — не знает. Так что пусть хозяева сами решают, что делать. Но если бы доверили принимать решение ему, то он, Клёнья, поступил бы следующим образом…
— Мне нравится предложение нашего звездолёта, — высказался Велга после того, как они выяснили, что хотели. — Глупо лезть в драку, когда не знаешь силы противника.
— И ещё более глупо в неё лезть, зная его силу, — хмыкнула Нэла.
— А также зная, что драки можно избежать, — добавила Марта.
— По-моему, вы все сговорились, — сказал Дитц.
— У тебя другие предложения, Хельмут? — спросил Александр.
— Нет, — ответил саксонец. — Это я так, из общей вредности, не обращайте внимания. Согласен со всеми. Действуем по плану Клёньи. В любом случае он единственный среди нас профессиональный космонавт.
Пятеро всегда поймают одного. При условии, что скорость и маневренность всех шестерых сравнимы. Правда, есть ещё такая штука, как хитрость и уловка, но тут уж предсказать ничего нельзя, поскольку данные категории с трудом поддаются какой бы то ни было алгоритмизации.
Как раз на то, что его уловка сработает, Клёнья и рассчитывал. Уловка, старая, как мир: притвориться беззащитным и сдавшимся, а потом резко показать зубы и сделать ноги.
Подёргавшись для вида в бесплодных, но весьма убедительных для постороннего взгляда попытках избежать встречи с пятью настырными преследователями, живой звездолёт убрал тягу чуть не до нуля и безвольно завис, якобы в ожидании своей дальнейшей судьбы.
А когда пять чужих кораблей, уверившись в том, что жертва смирилась со своей участью, приблизились на расстояние эффективного выстрела, Клёнья без малейшего предупреждения ударил из деструктора по носу одного, влепил плазменный заряд в скулу второму, врубил полную тягу и сделал вид, что сейчас протаранит на хрен того третьего, который непосредственно загораживает ему путь. Третий сделал вид, что испугался и уступил дорогу, приготовившись сжечь дотла корму наглецу, как только тот её невольно подставит, вырвавшись из сферы окружения.
И сжёг бы, как пить дать, если бы Клёнья, покидая сферу, не хлестанул со всей силы по врагу невидимым никакими приборами психотронным лучом страха и паники.
Не повезло живому звездолёту лишь в одном — кто-то из экипажа третьего корабля то ли оказался каким-то образом защищён от психотронного луча, то ли вовсе не попал под его воздействие и пальнул вслед Клёнье из всех видов бортового оружия, до которых смог дотянуться. А может, — кто знает? — сие и вовсе произошло в автоматическом режиме. Как бы то ни было, факт остается фактом — чуть не половина сенсоров и два маневровых двигателя из четырёх оказались полностью выведены из строя, а маршевый двигатель — он же живой анатомический орган — выдавал лишь 56 % былой мощности, и показатель этот неуклонно падал с каждой минутой, что говорило о необходимости срочного, насколько это возможно, лечения и ремонта.
Всё-таки Клёнье удалось обмануть погоню.
Два, оставшихся целыми и невредимыми, а также исполненных жаждой мести вражеских корабля, кинулись за ним вслед, но звездолёт очень удачно отстрелил «миражи» (один похуже, чтобы через некоторое время стало ясно, что это имитация, а второй получше — не отличишь от настоящего, пока на пяток километров не приблизишься), перешёл в режим невидимости (минимум излучения любого рода), убедился, что противник кинулся за вторым «миражом» и, когда счёл расстояние между собой и врагом достаточным, врубил остатки тяги, проскользнул к планете, немедленно пошёл на посадку и пропал для вражеских сканеров где-то среди бескрайних лесов самого большого материка.
— Это было… незабываемо, — промолвила Марта, отстёгиваясь от кресла и осторожно поднимаясь на ноги. — Куда там тренажёрам… Все целы, надеюсь?
На то, чтобы проверить, им потребовалось не боле пяти минут. Все и впрямь оказались целы. За исключением самого Клёньи, который нуждался в серьёзном лечении и ремонте одновременно.
— Так, чтобы всё было слава богу и не бывает, — заметил Никита. — Вернее, бывает, но редко и не с нами. Скажем спасибо, что все живы.
— Спасибо, — сказала Марта. — Всё-таки наш Клёнья храбрец и умничка. А где мы сели, ты заметил? Далеко от города, который нам нужен? Этого, как его…
— Брашен, — подсказал Мартин. — Далеко. Хорошо ещё материком не промахнулись. Однако полторы тысячи километров без малого — не хрен собачий. Особенно с учётом того, что в ближайшие несколько дней наш звездолёт к передвижению не способен. Он и так сел на одном, считай, отчаяньи. Ну и самолюбии тоже. Теперь надо раны зализывать.
— Что вокруг-то посмотреть можно? — осведомилась Марта. — Или мы и ослепли тоже?
— Можно, — сказал Никита и включил обзорный экран. — Смотри.
— Болото, — вздохнула Марта, оглядев ближайший пейзаж с влажно поблёскивающей жирной трясиной и сплошной стеной леса в отдалении. — Не люблю болото. Хорошо ещё с головой в него не нырнули, забот меньше.
— Нам татарам один хрен, — сообщил Никита. — Болото даже лучше — замаскироваться легче, ежели что. — Да и полторы тысячи километров, как я понимаю, не такое уж большое расстояние для тех вездеходов, что имеются у нас на борту.
— Точно, — сказал Мартин. — У нас же есть «Ганс» и «Маша». Чуть было не забыл.
— Забудешь ты, как же, — пробормотала Марта. — Значит, будем снаряжать что-то вроде таёжной экспедиции?
— А чего её снаряжать, — сказал Велга, входя в рубку вместе с Хельмутом Дитцем. — Сядем да поедем, всё давно готово.
— Сильно наш звездолёт пострадал? — спросил Дитц. — Мне показалось, что в нас попали. И не один раз.
— Так и есть, — подтвердил Никита. — Не смертельно, но некоторое время на восстановление и ремонт потребуется.
— Долго?
— Пара дней как минимум. Может, больше.
— Это много, — сказал Велга. — За пару дней с нашими друзьями всё, что угодно случиться может.
— Согласен, — кивнул Мартин. — Особенно с учётом новых обстоятельств.
— Значит, действуем согласно разработанному именно для подобного случая плану, — помолвил Хельмут. — Экипаж остаётся на борту корабля и делает всё, чтобы привести его в порядок как можно скорее. А мы, десант, садимся в «Машу» и «Ганса» и отправляемся за нашими друзьями. Благо есть пеленг, и мы знаем в какой стороне и на каком расстоянии отсюда находится Брашен. Я ничего не упустил?
17
— Всё-таки странное это место, Карл, — в двадцатый, вероятно, раз за последнюю неделю заметил сержант Сергей Вешняк ефрейтору Карлу Хейницу. — Не могу я его понять, хоть ты меня убей.
Они сидели после обеда в мягких удобных креслах и курили каждый свой табак: Карл Хейниц кубинскую сигару, Сергей Вешняк папиросу «Казбек».
Трудно было найти двух менее похожих друг на друга людей, чем Вешняк и Хейниц.
Тем не менее, кряжистый двадцатидевятилетний крестьянин и прирождённый скептик с Рязанщины и худощавый любознательный двадцатитрёхлетний бывший студент-берлинец прекрасно ладили между собой.
И не только потому, что вместе прошли жаркий огонь и глубокую воду. Вечное любопытство Хейница каким-то удивительным образом дополняло крестьянское здравомыслие Вешняка и оба эти качества сочетались друг с другом практически в любых пропорциях и в любое время.
— И что же в нём странного? — осведомился ефрейтор. — Как по мне, мы и в более странных местах бывали. Вспомни тот же Замок. Жуть. Вот уж где всё было по-настоящему странно, страшно и непонятно.
— Умирать всегда страшно, а там мы как раз и умерли, — промолвил сержант. — Но. Там у нас было дело, которое надо было сделать даже ценой нашей жизни. А здесь что?
— Да что тебе не нравится, не пойму? — удивился Хейниц. — Ворчишь, как старый дед. Это тебе не так, то тебе не эдак. В чём проблема, сержант? Неуютно, что нас тут одних оставили?
— Если б я знал… Взять Оскара этого. Какой-то он скользкий, не кажется тебе? Не доверяю я ему.
— Так он же не человек, — пожал плечами ефрейтор. — Искусственное разумное существо, что с него взять? Мы же встречались с подобными. Забыл? На Лоне. Этот… как его… — Хейниц щёлкнул пальцами, стараясь вспомнить имя.
— Арнольд, — подсказал Вешняк.
— Точно, он самый. Арнольд. Наш мажордом. И девушки ещё. Эх… — Карл мечтательно закатил глаза. — Жаль, здесь таких нет.
— В Арнольде мне всё было ясно-понятно. Как и в девушках. А этот…
— Ну уж прямо и всё. Вспомни, как ты его пытал на предмет наличия души!
— И что? Этого Оскара и пытать не надо. Кобыле рязанской понятно, что никакой души у него нет. Уверен, наплачемся мы ещё с ним.
— То есть, нашей Анечке ты, значит, не доверяешь?
— Наша Анечка — чистое золото. Как я могу ей не доверять?
— Аня — колдунья, не забывай. Настоящая. И беду заранее чует, что неоднократно доказала. Если бы Оскар нёс в себе угрозу, она бы давно это заметила.
— Да я не про угрозу тебе толкую! — с досадой махнул рукой Вешняк. — Ладно, может, мне и впрямь от безделья всякая чушь блазнится. — Он закурил ещё одну папиросу и вздохнул. — Скорей бы наши вернулись, что ли. Хуже всего это — ждать и догонять. Сижу в этой Пирамиде, как сыч…
— А мне здесь хорошо, — Карл откинулся на спинку дивана, выпустил клуб дыма и взгромоздил ноги на журнальный столик. — Столько всего интересного! И, кстати, насчёт искусственных, но, тем не менее, весьма живых и человекообразных существ. Как думаешь, может, если поискать, то и здесь девушки найдутся? Типа тех, на Лоне, а?
— Вот мне интересно, а как ты на войне без девушек обходился?
— Так на войне я в отпуск ездил, — вздохнул Карл. — Домой, в Берлин. Девушек там хватало. А ты?
— А мне и в отпуск ездить не надо было, я на своей земле был, — ухмыльнулся Вешняк. — В отличие от некоторых. Забыл, кто из нас немцко-фашистский захватчик, а кто защитник Родины?
— Ты знаешь, и правда забыл, — признался Карл. — Столько потом всего случилось, что теперь эта война кажется далёкой, как сон.