Памятник Владимиру Ленину из карельского кварцита (того же материала, из которого сделан Мавзолей Ленина в Москве) был установлен на бульваре Шевченко напротив Бессарабского рынка в декабре 1946 года. Однако эта статуя работы Сергея Меркурова была создана еще до войны и уже в 1939 году служила экспонатом советского павильона на Всемирной выставке в Нью-Йорке: расположенная рядом с такой же статуей Иосифа Сталина, она встречала входящих в павильон. В советской и постсоветской Украине статуи Ленина входили в перечень памятников национального значения, пока в 2009 году их не исключили из реестра наряду с памятниками прочим лицам, причастным к репрессиям и организации массового голода. Многие годы у подножия памятника традиционно проходили мероприятия Коммунистической партии Украины.
Вечером 8 декабря 2013 года во время массовых протестов в центре Киева, получивших название «Евромайдан», памятник Ленину был сброшен с постамента и сильно поврежден. Затем его разбили на куски при помощи кувалд. Это событие стало одним из решающих в повороте Евромайдана к радикализации. Ответственность за снос памятника взяла на себя националистическая партия «Свобода». Опросы общественного мнения в столице Украины показывали, что две трети горожан не одобряли уничтожения памятника[97], но с помощью атаки на монумент активисты захватили инициативу. Эта акция помогла радикалам начать определять повестку дня протеста, буквально захватить в нем лидерство, придать ему символическое целеполагание. В следующие месяцы по центральным и восточным регионам Украины прокатился «ленинопад» (на западе он прошел гораздо раньше), ставший символическим содержанием идейной эволюции государства в условиях кризиса.
Интересно, что «парный» киевскому Ленину памятник Сталину, стоявший в Москве после войны у выставки трофейного вооружения в ЦПКиО и демонтированный в период борьбы с культом личности, сохранился в запасниках и сегодня установлен в московском Парке искусств «Музеон» на Крымской набережной.
Снос памятника как прямое действие
В контексте политической борьбы ценностью обладает само обращение к символам прошлого: любой снос или установка памятника оказывается в фокусе внимания общества и помогает политикам перехватить инициативу и начать диктовать порядок действий. Для мобилизации сторонников политику необходимо организовать и возглавить коллективное выступление, способное привлечь большое количество людей. При этом для начала процесса поддержка большинства не является критически важной. Действие, направленное на символ, способно пробуждать эмоции и при «попадании в нерв» легко создает волну сочувствия и подражания, при этом не переходя грань физического насилия, неприемлемого для большинства людей в современных обществах. Именно поэтому в августе 1991 года митингующие в Москве снесли памятник Дзержинскому, но не стали штурмовать здание КГБ СССР[98].
В периоды массовой протестной активности указание на понятную символически нагруженную и близкую цель создает коллективное действие, в свою очередь формирующее из толпы политическую силу. Важным элементом этого процесса является переопределение символического значения памятника. Так, памятник Ленину, традиционно рассматривавшийся как символ коммунистической идеи и Советского государства, в Украине был переосмыслен как «символ империи, символ тирании, символ оккупации»[99]. Развернувшийся в стране «ленинопад» (начиная с декабря 2013 года было демонтировано более тысячи памятников Ленину) развивался и в рамках декоммунизации, и как борьба с наследием «российской оккупации». Защитники памятников в подобных случаях (в Украине — местные коммунисты) оказываются скомпрометированы как поддерживающие идею, за которую на самом деле не вступались.
Во время таких вспышек активизма символическая мишень наделяется свойствами, которые выходят за рамки замысла ее создателей. Так, памятники солдатам и деятелям Конфедерации могли иметь для значительной части населения положительные коннотации, однако атакующие дискурсивно наделяли памятник исключительно негативным смыслом и сносили его как воплощение этого смысла. Показательно, что одним из главных аргументов сторонников сноса памятников стал тот факт, что особенно много их было установлено в период усиления сегрегации около 1910 года и битв против нее в 1960-е, что, по их мнению, является доказательством расистского характера всей коммеморации Юга. Альтернативное объяснение — например, юбилейные даты, 50-летие и 100-летие событий, — редко упоминалось в ходе этой полной эмоций кампании.
Переосмысление символического значения памятников происходит с разных сторон. Даже те памятники, которые были поставлены в память о погибших южанах, за прошедшие десятилетия использовались белыми расистами и теперь символически связаны не только с намерениями их создателей, но и с последующим переосмыслением их содержания. В 2017 году куратор Смитсоновского музея американского искусства Элеанор Харви осторожно заметила: «Если белые националисты и неонацисты теперь объявляют [эти памятники] частью своего наследия, они присваивают эти образы и эти статуи так, что становится невозможно сделать их снова нейтральными»[100].
В этой многозначности символов россияне могут узнать собственные споры вокруг портретов и памятников Сталину. То, что для многих россиян (вероятно, для большинства) является символом репрессий и жестокости политического режима, для других символизирует нечто иное: могущество страны, быстрое развитие, альтернативу современному государству, которое воспринимается как коррумпированное. Лидер псковского отделения партии «Яблоко» Лев Шлосберг рассказывал о своем разговоре с людьми, назвавшими себя сталинистами, которые сообщили, что поддерживают его деятельность — ведь он «тоже за справедливость». Этот пример показывает, что сталинизм в России не обязательно связан с одобрением репрессий, хотя и воспринимается как таковой. Портрет Сталина в руках пожилого человека (как когда-то на ветровом стекле грузовика) является в этом смысле функциональным эквивалентом флага Конфедерации в руках современного американца.
«Родс должен пасть»
Параллельно с американской историей борьбы с памятниками деятелям Конфедерации подобные события развернулись и в Южной Африке, перекинувшись оттуда в Великобританию. В марте 2015 года студенты Кейптаунского университета потребовали снести памятник Сесилю Родсу, британскому колониальному деятелю, руководителю Капской колонии в конце XIX века, магнату, благотворителю и основателю университета. Ранее против этой статуи, установленной в 1934 году, выступали студенты-буры (потомки голландских переселенцев), видевшие в Родсе символ ненавистного им британского господства, но в 2015 году инициативу проявили студенты-африканцы.
В ходе протестов активисты захватили административное здание университета и добились решения о сносе памятника Родсу. Уже 9 апреля 2015 года его демонтировали. События в Кейптауне подняли по всей стране волну протестов с требованиями «деколонизации образования». Статуи белым колонизаторам и деятелям образования стали центром атак, но основная цель движения «Родс должен пасть» (Rhodes Must Fall) была вскоре переформулирована как ликвидация «белого превосходства» (supremacy) в области образования.
Уже летом 2015 года движение «Родс должен пасть» достигло Великобритании. Часть студентов Оксфордского университета потребовала удалить статую Сесиля Родса с фасада колледжа Ориел и дать оценку связи университета с колониальным прошлым страны. В своем завещании Родс оставил университету стипендии своего имени, по которым ежегодно в Оксфорд приезжают сто студентов из-за рубежа. Среди стипендиатов были, например, будущий президент США Билл Клинтон и его друг и советник по российским делам Строуб Тэлботт, будущие главы государств и правительств Канады, Австралии, Пакистана, Мальты, Ямайки, видные деятели науки и культуры разных стран. В 2015 году движение не добилось успеха, а опрос, проведенный в 2016-м, показал, что 59 % жителей Великобритании не хотят удаления статуи Родса в Оксфорде (причем 44 % заявили, что «надо гордиться британским колониализмом»)[101], но протесты Black Lives Matter в 2020 году вновь привлекли к вопросу общественное внимание. Летом 2020 года колледж создал комиссию для принятия решения об удалении статуи[102].
Родс оставил о себе разную память в Оксфорде, в Кейптауне и в когда-то носившей его имя («Родезия») Зимбабве, но чем значительнее заслуги противоречивой личности, тем больше внимания привлекает активистская волна, связывающая коммеморацию с неприглядными сторонами ее наследия.
Несчастная судьба Христофора Колумба
Неожиданным и болезненным для многих американцев стало переосмысление американским обществом роли Христофора Колумба. Открытие Америки, в соответствии с современными представлениями, несло коренным жителям Нового Света уничтожение, покорение, вытеснение и нищету, и празднование традиционного Дня Колумба, как и монументальная коммеморация первооткрывателя, на глазах становится неприемлемым.
Еще в начале нынешнего века опросы показывали, что подавляющее большинство американцев, включая коренных жителей (индейцев), разделяли традиционный взгляд на Колумба как на первооткрывателя Америки, в то время как активисты индейского движения, а также университетские учебники уже изменили свои оценки и сосредоточились на анализе проблем, которые принесло коренному населению Америки прибытие Колумба[103].
Однако День Колумба в США был не только празднованием духа первооткрывательства, важной части американской системы ценностей, но традиционно еще и центральным праздником итальянской общины. Итало-американцы видели в великом путешественнике, первым достигшем Американского континента, своего предшественника, а праздник использовали как повод для самопрезентации и утверждения своей идентичности (как, например, ирландцы празднуют День святого Патрика). Борьба с чествованием Колумба создала новый конфликт между этническими группами в США[104].
Тем не менее именно статуи Христофора Колумба оказались среди главных объектов новой атаки на памятники, последовавшей за убийством полицейскими при задержании афроамериканца Джорджа Флойда в мае 2020 года. В разных городах США летом 2020 года были демонтированы властями или разрушены протестующими десятки памятников деятелям конфедерации — и 35 статуй Христофора Колумба[105].
Расширение списка мишеней протеста с памятников Конфедерации до Колумба и других деятелей прошлого (пострадали даже несколько памятников Аврааму Линкольну) отражает не только радикализацию активистов, но и появление у них более широкой цели — ревизии американской истории. Специально созданная при мэре округа Колумбия (то есть города Вашингтона) комиссия осенью 2020 года рекомендовала удалить или переименовать памятники 153 знаменитым американцам, чьи имена были связаны с рабовладением, включая Томаса Джефферсона, Бенджамина Франклина и самого Джорджа Вашингтона, либо другим способом обозначить неприемлемость их чествования[106].
И здесь перед американцами встает вопрос: чем будут заменены эти памятники, что придет им на смену? В начале конфликта казалось, что одним из решений станет замена статуй Роберта Э. Ли на памятники Аврааму Линкольну, но в 2020 году статуи Линкольна тоже пострадали — в нескольких городах протестующие возмущались, что в скульптурных композициях его фигура возвышается над изображением освобожденных рабов, а в Портленде, штат Орегон, статую измазали красной краской и повалили, написав на постаменте «Дакота 38» в память о 38 индейцах, повешенных с согласия Линкольна за участие в конфликте с белыми поселенцами в Миннесоте[107].
Было и другое предложение — установить памятники афроамериканцам, боровшимся против рабства (черным аболиционистам, таким как Фредерик Дуглас и Гарриет Табмен, или солдатам армии Севера времен Гражданской войны)[108]. Третьим вариантом была идея заменить памятники Роберту Э. Ли монументами деятелей черного движения 1960-х: «Почему через 50 лет после убийства Мартина Лютера Кинга на Старом Юге нет ни одной его статуи? Почему ни один город или штат не установил его 15-футовую статую на 50-футовом пьедестале в центре города?»[109] Помимо Кинга активисты используют изображения Малкольма Экса, лидера афроамериканской мусульманской общины 1960-х, или основателя партии «Черных пантер» Хьюи Перси Ньютона[110]. Нетрудно понять, что эти предложения рождены разными представлениями об американской истории и о современном американском обществе. В логике протеста замена Ли на Линкольна выглядит как сохранение «истории белых людей», в которой черные американцы остаются жертвами и получают свободу из чужих рук. Установка памятников черным аболиционистам означает признание афроамериканской субъектности, но оставляет за Гражданской войной (главную роль в которой играли все же белые) статус центрального события американской истории. А вот возведение памятников деятелям Движения за гражданские права середины XX века не только переносит осевое событие американской истории на сто лет вперед, но и означает признание того, что история США принадлежит не только белым американцам — афроамериканцы также имеют на нее право.
Другие обсуждаемые варианты — реконтекстуализация памятников (дополнение существующих монументов текстами или дополнительными скульптурными или архитектурными элементами, меняющими их восприятие), ротация памятников на неизменном постаменте[111]. Американская историческая ассоциация рекомендовала относиться к удаляемым памятникам всего лишь как к историческим документам и предлагала создать отдельный парк удаленных скульптур наподобие будапештского парка «Мементо», где собраны монументы социалистической эпохи[112].
Замена исторических символов коснулась и американских денег. Несколько лет в США идет упорная борьба за размещение изображения афроамериканки на банкноте. В том же 2015 году, когда началось движение за удаление символов Конфедерации из публичных пространств, американцы озаботились и отсутствием женщин на своих бумажных деньгах. Опрос, кого бы граждане хотели увидеть на банкнотах в первую очередь, привел к победе той же черной аболиционистки Гарриет Табмен, и тогдашний министр финансов объявил, что вскоре она займет на 10-долларовой купюре место Александра Гамильтона.
Однако случилась незадача: в том же году чрезвычайно популярным стал мюзикл «Гамильтон» (до сих пор бьющий рекорды популярности). Тогда министр финансов объявил, что Гамильтона пока трогать не будут, а Табмен появится на 20-долларовой купюре вместо Эндрю Джексона. Объявили и дату — к 2020 году. Но снова случилась незадача: в 2016 году президентом США избрали Дональда Трампа, которого многие сравнивали с Эндрю Джексоном. Он вернул портрет Джексона в Овальный кабинет, а новый министр финансов заявил, что люди привыкли к изображению на купюрах, а Табмен, безусловно заслуживающая помещения на деньги, может в будущем попасть на какую-нибудь другую банкноту. Это заявление, правда, вызвало нешуточный скандал, и министр вскоре изменил позицию, заявив, что планы размещения Табмен на 20 долларах (с переносом Эндрю Джексона на оборотную сторону купюры) остаются в силе, но «по техническим причинам» не могут быть выполнены ранее 2026 или 2028 года.
Однако смена президента помогла и здесь: уже на пятый день президентства Байдена его пресс-секретарь Джен Псаки объявила, что администрация ускорит замену изображения Джексона на Табмен на 20-долларовой купюре[113].
Смена памятников как замена одного насыщенного символического пространства на другое имеет параллели и в российском опыте.
Новые памятники — кому?
Каждый революционный режим стремится увековечить свои идеалы в памятниках, заменяя пантеон героев прошлого на новый с целью воспитания масс в революционном духе. По свидетельству современников, основатель Советского государства В. И. Ленин ссылался на описание «Города Солнца» Томмазо Кампанеллы, готовя свой «план монументальной пропаганды». Декрет «О памятниках Республики» от 12 апреля 1918 года предписывал избавиться от монументов, «воздвигнутых в честь царей и их слуг», а летом того же года Совнарком утвердил «Список лиц, коим предложено поставить монументы в г. Москве и других городах Рос. Соц. Фед. Сов. Республики», состоящий из 66 имен. Почти половину списка (31 имя) составили революционеры, начиная со Спартака, Тиберия Гракха и Брута. Также в него попали писатели и поэты, философы и ученые, художники, композиторы и артисты. На установленном в честь 300-летия Дома Романовых в московском Александровском саду обелиске имена царей были заменены на список революционеров. Постепенно памятники революционерам заполонили улицы и площади советских городов. После Великой Отечественной войны, и особенно с середины 1960-х, к этим памятникам добавились военные мемориалы.
Процесс десталинизации, начатый на XX съезде КПСС докладом Хрущева «О культе личности», включал в себя не только вынос тела Сталина из мавзолея, переименование городов и улиц, но и демонтаж многочисленных памятников Сталину, развернувшийся в начале 1960-х. С 1952 года у первого шлюза Волго-Донского канала имени Ленина на южной окраине Сталинграда стоял на 30-метровом постаменте самый высокий в мире памятник Сталину — бронзовая статуя высотой 24 метра работы скульптора Евгения Вучетича. Вскоре после переименования города в Волгоград в 1961 году памятник демонтировали, а постамент сохранился и оставался пустым более 10 лет. Наконец, Министерство культуры приняло решение использовать постамент для памятника Ленину, также заказанного Вучетичу. 27-метровая статуя Ленина из напряженного железобетона появилась на этом месте в 1973 году, и он снова оказался самым большим в мире памятником реальному человеку. Данный случай — один из примеров сложности осуществления мемориального переворота внутри не меняющейся в целом исторической политики: удаление одной из фигур не открывало возможности включения кого-то нового, результатом становилось умножение памятников Ленину — главному сохранившемуся авторитету.
Пространство городов имеет разную символическую ценность: чем ближе к центру, особенно в столице, тем больше внимания его наполнению уделяют политики. В Будапеште в 1996 году установили на площади рядом с парламентом памятник Имре Надю, руководителю венгерского правительства периода восстания 1956 года, казненному после его подавления, а в 2018 году его перенесли на несколько кварталов дальше. Это решение связывают с тем, что у власти в стране находятся правые силы, для которых Надь — неприемлемая фигура: коммунист, хоть и вставший в 1956 году на сторону народа.
Спустя столетие новое российское руководство вернуло Александровскому саду в Москве его монархическое содержание: обелиск вновь стал напоминать о юбилее императорской династии, неподалеку появились памятники патриарху Гермогену (одному из патриотических героев времен Смуты) и Александру I, а совсем рядом — монумент великому князю Владимиру. В результате после реконструкции Александровского сада вокруг Кремля образовалась зона монархических монументов, в свою очередь окруженная артефактами советской эпохи. Ситуация с памятниками, сложившаяся в современной России, служит иллюстрацией отсутствия консенсуса в обществе по поводу оценки прошлого. В стране сохранилось огромное количество памятников Ленину и другим революционерам, однако их уже практически нет в центре Москвы ближе Октябрьской площади. В разных городах страны поставлены памятники деятелям белого движения, например адмиралу Александру Колчаку или генералу Сергею Маркову. Орловские власти осенью 2016 года установили памятник Ивану Грозному, очевидно, вкладывая в коммеморацию кровавого царя содержание, отличное от привычного.
Если в США на протяжении полутора веков поддерживалось территориальное разделение между Севером, где стояли памятники Линкольну, и Югом, сохранявшим памятники Роберту Э. Ли, то в России пространства разных коммеморативных систем перемешаны. В Санкт-Петербурге неподалеку от памятников царям висят мемориальные знаки в честь убивавших царей революционеров. Так, на 11-й линии Васильевского острова табличка напоминает о «подпольной динамитной мастерской партии „Народная Воля“», едва ли не являясь примером преследуемого законом в современной России «оправдания терроризма».
Более четверти века, прошедшие после распада Советского Союза и исчезновения государственной идеологии, не привели мемориальный ландшафт к единству. Его нынешнее состояние является хорошей демонстрацией отсутствия единообразия в подходе к прошлому страны и, соответственно, невозможности употребления событий прошлого в качестве одинаково понятного всем россиянам «языкового кода».
В период между концом советской власти и возвращением монархических памятников Александровский сад был украшен скульптурами работы Зураба Церетели на тему русских сказок. Царевна-лягушка и Аленушка воплощали попытку деидеологизации «монументальной пропаганды». Таким образом власть 1990-х пыталась заменить исторический миф государства сказочным мифом русского прошлого.
Российский союз промышленников и предпринимателей против «Последнего адреса»
Зимой 2020–2021 года в России разгорелся конфликт вокруг проекта «Последний адрес» — общественной инициативы по увековечению памяти жертв политических репрессий в СССР путем размещения на стенах домов, известных как последние адреса репрессированных, небольших (11 × 19 см) латунных табличек с краткой биографической информацией[114]. 2 декабря 2020 года исполнительный вице-президент Российского союза промышленников и предпринимателей Дмитрий Кузьмин опубликовал статью в «Московском комсомольце». В ней он утверждал, что деятельность «Последнего адреса» надо остановить, иначе «наши города станут похожи на кладбища»[115]. В январе 2021 года к атаке на проект подключилась «Комсомольская правда», опубликовав статью под заголовком «„Последний адрес“ отворяет „врата ада“?», лейтмотивом которой стало утверждение, будто таблички устанавливают «не тем»: якобы репрессированные сами могли быть замешаны в терроре, а их реабилитация не означает, что их надо прославлять[116]. От имени проекта РСПП ответили сотрудница «Последнего адреса» Оксана Матиевская и координатор проекта журналист Сергей Пархоменко, объяснив, что смысл установки табличек — в напоминании о том, что жертвами репрессий становились обычные люди[117].
Проект «Последний адрес» существует с 2013 года, и его идея была вдохновлена немецким проектом Гюнтера Демнига «Камни преткновения» (Stolpersteine), начатым в 1994 году. В Германии память о жертвах холокоста восстанавливается путем монтирования небольших латунных табличек в мостовую напротив дома. В обоих случаях инициаторы проектов хотят вернуть в общественное пространство память о жертвах репрессивных режимов. «Большие формы» коммеморации в виде установки памятников, мемориалов или мемориальных досок на стенах домов требуют специальных решений властей и строго регламентированы, поэтому организаторы пошли по пути размещения маленьких информационных табличек, получив общее разрешение на такую деятельность и заручившись поддержкой части жильцов каждого из домов, на стене которых появляется знак.
Особенностью «Последнего адреса» стало то, что он восстанавливает память не о каких-то замечательных людях, входящих в национальный пантеон, а о простых жертвах режима. В «бытовом» употреблении часто смешиваются две функции (и два типа) памятников и памятных знаков. Первая из них — сохранение памяти о человеке. Наиболее понятный пример — кладбищенские памятники-надгробия. Вторая — увековечение памяти, то есть прославление события или человека, внесение его с воспитательными целями в круг «актуальной» памяти. Таблички «Последнего адреса» не являются ни тем ни другим или, вернее, совмещают в себе задачу сохранения памяти и воспитательную цель, напоминая о недопустимости государственного террора.
В этом смысле проект «Последний адрес» неожиданным образом сближается с одной из линий американских протестов против памятников вождям Конфедерации и «отцам-основателям»: в обоих случаях коммеморация безымянных жертв, под какими бы знаменами они ни сражались, противопоставляется официальной мемориализации «великих людей». Таким образом, происходит переформатирование отношения к прошлому в разных странах, но этот процесс только набирает силу.
Завоевание пространства
Инициаторы «Последнего адреса» в своей борьбе за восстановление имен жертв и создание моральной нетерпимости к репрессиям соперничают за присутствие в общественном пространстве с другими «мнемоническими акторами». Размещение памятников, табличек и других знаков является одним из способов «разметки» пространства в соответствии с той или иной исторической и политической системой координат. В 2001 году митрополит Волгоградский и Камышинский Герман высказывался о необходимости строить церкви и устанавливать поклонные кресты именно в контексте контроля над пространством: «Чтобы русские не уходили с приграничной территории… нужно церкви строить… Полагаю, что восстановление собора Александра Невского — событие важное для нашего времени, для нашего населения. Ему нужны символы, которые обозначат, кому принадлежит эта земля. Не Казахстану, не чеченцам, а нам, русским»[118].
За пространство городов России активно борется и Российское военно-историческое общество, размещающее таблички и устанавливающее памятники по всей России. В разделе «Монументальная пропаганда» на своем сайте РВИО сообщает, что установило уже более 250 памятников в России и за ее пределами[119].
Не все свои мемориалы Военно-историческому обществу удается отстоять. В июне 2016 года в Петербурге в присутствии тогдашнего главы президентской администрации Сергея Иванова и министра культуры и руководителя РВИО Владимира Мединского была торжественно открыта памятная доска Карлу Маннергейму. Будущий маршал и президент Финляндии до 1917 года служил в Русской армии и закончил Первую мировую войну в звании генерал-лейтенанта. Именно этот период его биографии и хотели отметить инициаторы установки. Мединский сообщил, что эта доска лишь часть большой программы РВИО, «наша попытка преодолеть в канун столетия русской революции трагический раскол в нашем обществе. Именно поэтому мы устанавливаем по всей стране памятники героям Первой мировой войны, которые потом оказались по разные стороны баррикад»[120]. Однако в Петербурге нашлись активисты, считающие, что Маннергейм, командовавший финскими войсками во время Второй мировой войны, несет часть ответственности за трагедию блокады Ленинграда. За три месяца доску обстреляли из пневматического оружия, порубили топором и трижды облили красной краской[121]. В результате в октябре памятную доску Карлу Маннергейму сняли и перенесли на территорию музея Первой мировой войны в Царское Село[122].
Демонтаж мемориальных досок тоже является политическим жестом. 7 мая 2020 года со стены Тверского государственного медицинского университета были сняты мемориальные доски, напоминающие, что в 1935–1953 годах в этом здании размещалось управление НКВД по Калининской области и его внутренняя тюрьма, где совершались массовые бессудные казни. Одна доска, в память о советских гражданах — жертвах государственного террора, была установлена в 1991 году. Вторая — «Памяти поляков из лагеря Осташков» — в 1992-м. Демонтаж знаков был произведен по предписанию прокуратуры, причем предлогом для демонтажа первой доски, «В память о замученных…», стало то, что в решении Тверского горсовета о ее установке значится старый адрес, а нумерация домов с 1991 года изменилась. Ликвидировать памятный знак расстрелянным полякам прокуратура потребовала, поскольку не обнаружила документальных свидетельств, удостоверяющих, что поляков из Осташковского лагеря расстреливали именно по этому адресу[123]. Решение было оспорено в суде, который затянулся.
30 июня 2020 года в Адлере на месте, где в 1837 году российские войска соорудили форт Святого Духа, был установлен Монумент подвигу русских солдат. В тот же день черкесские активисты начали сбор подписей под письмом, в котором назвали памятник «глумлением над исторической памятью народов Северного Кавказа». В федеральных СМИ на протяжении предшествовавшего этому месяца доминировали новости о сносе памятников в США и Европе, и, видимо, поэтому местные власти отреагировали незамедлительно: памятник был демонтирован уже через неделю, а на официальных сайтах появилась информация, что он был установлен самовольно[124]. Черкесские активисты уже давно развивают собственную версию истории Кавказской войны как геноцида черкесских народов, и памятник попал в болевую точку растущего здесь напряжения.