Вообще-то, действительно некоторые старые парни вокруг Виррави, бывшие шахтёры, держат и хорьков, и кроликов, — сказал Гомер. — И не делают между ними особой разницы, а себя обеспечивают мясом.
— Ну вот, видите?! — воскликнул Кевин, садясь на корточки.
Идея была интересной. Но сама я почти ничего о хорьках не знала, кроме разве что того, что их запускали в кроличьи норы, чтобы выгонять кроликов, а выходы из нор при этом закрывали сетями. И хотя здесь, в горах, кролики встречались не часто, их всегда хватало в нашем округе. Так что охота с хорьками была, наверное, возможна... но о ней ли говорил Кевин?
— А вдруг они все уже подохли? — заговорил Крис, вернувшись к исходной теме. — Ну, хорьки? Если их хозяева оказались в плену или погибли, то кто кормит хорьков?
— Возможно, часть и погибла, — заважничал Кевин. — Но вот мой дядя, он живёт за поворотом на Страттон, пускает их гулять на свободе. У него куча хорьков, которых он натренировал так, что они прибегают на свист. Прямо как собаки. Услышав этот сигнал, они знают, что им дадут поесть. Несколько штук, правда, сбежали и одичали, но у него их так много, что ему плевать.
Мы добавили хорьков к списку необходимых вещей, которые следует раздобыть или изучить.
— Давайте всё-таки поспим немного, — вставая и потягиваясь, сказал Гомер. — Может быть, Элли после ланча проведёт ещё одну экскурсию к хижине Отшельника — для тех, кому хочется испытать это уникальное историческое приключение. А я голосую за военный совет в конце дня, чтобы разработать дальнейшие действия.
— Ну, тебе решать, ты же министр обороны, — сказала я.
18
Министр обороны сидел на камне, опустив ноги в ручей. Кевин буквально лежал в холодной воде, и она переливалась через его крупное волосатое тело. Фай сидела на другом камне, над Гомером, и выглядела как маленькая богиня. Она была настолько светлой, что я бы не удивилась, если бы у неё вдруг выросли радужные крылышки и она бы упорхнула. Робин лежала на спине на берегу, читая «Блестящую карьеру».
Крис расположился в нескольких метрах от меня под деревом, положив рядом своё курево. Не знаю, впрочем, следует ли это действительно называть куревом. Крис таращился на большой каменный утёс вдали, который нам было видно сквозь деревья.
Корри сидела рядом с Робин. Она снова принесла радиоприёмник. В Виррави они нашли новые батарейки, и теперь Корри их испытывала. Одна из тех женщин, с кем они разговаривали, сказала, что время от времени в эфир выходят какие-то пиратские радиостанции, передают новости и советы. Корри также проверяла и шкалу коротких волн, но в такое время дня ловилось плохо, к тому же мы находились не в самом удачном месте для приёма.
Я пристроилась рядом с Ли, по-детски прижавшись, положив голову ему на грудь. Большую часть дня мы провели, обнимаясь и целуясь, пока я наконец не почувствовала, что просто рассыпаюсь, — у меня возникло такое ощущение, словно те ткани, что связывают воедино моё тело, постепенно исчезают. И это было странно. Ведь к Гомеру я испытывала скорее чисто физическое влечение... А в Ли меня изначально привлекали его ум, образованность, выразительное лицо и то чувство безопасности, которое я испытывала рядом с ним. От Гомера же чувства защищённости не исходило.
Но под безмятежной внешностью Ли я вдруг обнаружила нечто глубоко страстное. Я была девственницей и знала, что Ли также девственник. Вообще-то, я была уверена, что мы все таковы, кроме, может быть, Кевина. Я не сомневалась в том, что они с Салли Ноук регулярно занимались кое-чем в прошлом году. Но если бы мы с Ли в тот жаркий день на поляне в Аду подольше остались наедине, то вполне могли тоже утратить свою девственность. Я цеплялась за Ли, прижималась к нему так, словно хотела впитаться в него всем телом, и мне нравилось, что я заставляла его стонать и потеть. Нравилось доставлять ему удовольствие, хотя трудно было сказать, где кончается удовольствие и начинается боль. Я испытывала Ли, пробовала его, прикасалась к нему и говорила: «А так больно? А так? А так?» — и он, задыхаясь, отвечал: «Ох боже... нет... да... нет...» Я чувствовала себя всемогущей.
Но Ли мне отомстил. Не знаю, кто посмеялся последним... или вскрикнул. Обычно, когда я теряю над собой контроль, вскипаю, пусть от веселья или от злости, я всё равно наблюдаю за собой со стороны и думаю с улыбкой: «Ну просто маньячка!» Часть моего ума всегда остаётся незатронутой, она способна наблюдать за тем, что я делаю, думать об этом, осознавать. Но в тот день с Ли было не так. Я полностью затерялась в бурном потоке чувств. Если жизнь есть борьба с эмоциями, то я проиграла. И это пугало.
Когда Гомер закричал, что пора начинать совещание, я испытала облегчение.
— Интересная книга? — спросила я Робин.
— Да, вполне, — ответила она. — Нам её нужно прочитать для урока английского.
Мы всё ещё не привыкли к тому факту, что мир изменился и занятия в школе не начнутся в обычный день. Наверное, нам бы следовало радоваться, что не придётся ходить в школу, но мы не радовались. Мне уже хотелось снова начать нагружать мозги, ломать голову над новыми идеями и трудными теориями. Я в тот момент решила, что последую примеру Робин и прочитаю какую-нибудь из самых трудных книг, привезённых в Ад. Была там одна историческая, под названием «Алая буква», выглядела она достаточно сложной.
— Итак, — начал Гомер, — мы должны принять кое-какие решения, ребята. Я каждые пять минут смотрю на небо, всё жду, когда американские военные запустят свои большие зелёные вертушки, но что-то их не видно. И Корри пока не поймала по радио никаких новостей, которые говорили бы, что помощь идёт. Похоже, нам ещё какое-то время придётся обходиться своими силами. Думаю, мы должны сами всё решать, учитывая, что теперь мы чуть больше знаем о ситуации. Первое — мы можем сидеть тихо и ничего не делать. И ничего плохого в этом нет. Всё говорит в пользу такого решения. Мы не готовы для военных действий, и очень важно и для нас самих, и для наших родных, а может, даже и для страны, чтобы мы остались в живых. Второе — мы можем попытаться как-то вызволить родных, а заодно и других людей с территории ярмарки. Дело трудное и, скорее всего, для нас даже невозможное. Я хочу сказать, у нас есть винтовки и пистолеты, но это же просто пугачи по сравнению с тем, что есть у тех турок. Третье — мы можем что-нибудь сделать для того, чтобы помочь хорошим парням. То есть нам, добавлю я, если кто-то здесь запутался. — Он усмехнулся, посмотрев на Робин. — Мы можем включиться в какие-то действия, которые могли бы помочь нам выиграть эту войну и освободить нашу страну. Есть и другое, что мы могли бы сделать, — например, перебраться куда-нибудь или сдаться, но не думаю, что последнее даже стоит обсуждать, разве что всё этого захотят. В общем, на самом деле вариантов три, я так думаю. Три варианта, и мне кажется, пора выбрать один и придерживаться его. — Гомер откинулся назад, сложив руки на груди, и снова опустил ноги в ручей.
Все довольно долго молчали, наконец Робин приняла вызов.
— Я до сих пор не уверена, правильно это или нет, — сказала она. — Но не думаю, что смогла бы сидеть здесь месяцами, ничем не занимаясь. Это чисто эмоциональное — не могу, и всё. Я согласна с Гомером в том, что территория ярмарки для нас недоступна, но мне всё-таки кажется, мы должны отсюда выбираться и что-то делать. С другой стороны, мне совсем не хочется убивать людей. Я читала книги о Вьетнаме, вроде «Падших ангелов», где рассказывается о том, как женщины прятали бомбы в одежде собственных детей, а потом позволяли солдатам взять ребёнка на руки — и взрывали его. У меня и так уже ночные кошмары из-за тех людей, которых мы сбили грузовиком. Но полагаю, мои кошмары — сущая ерунда по сравнению с тем, что приходится переживать другим людям. Мои кошмары — это просто цена, которую я должна заплатить. И несмотря на то, что наши враги говорят о «чистом» вторжении, я всё равно думаю: любая война — дело грязное, подлое и мерзкое. Ничего «чистого» нет в том, что они взорвали дом Корри или убили семью Френсис. Я понимаю, что это противоречит тому, что я говорила чуть раньше, но мне так не кажется. Я могу понять, почему те люди вторглись в нашу страну, но мне не нравится то, что они делают, и я не думаю, что это можно как-то оправдать. Нам эту войну навязали, и у меня нет желания принимать всё смиренно. Надеюсь только, что нам удастся избежать того, чтобы совершать слишком много грязного, и подлого, и мерзкого.
Какое-то время все молчали, не зная, что тут можно добавить. Потом Фай, которая выглядела бледной и несчастной, сказала:
— Я, конечно, понимаю, что мы должны делать и то и это. Но знаю, что у меня сразу кровь носом пойдёт от такого. И по-настоящему мне хочется только одного — сбежать в хижину Отшельника, забраться там под его старую заплесневевшую кровать и сидеть там, пока всё не кончится. Я едва удерживаюсь от этого. Наверное, когда наступит момент, я сделаю то, что должна, но по одной причине: я чувствую необходимость быть рядом со всеми вами. Я не хочу вас отпускать. Мне было бы ужасно стыдно, если бы я не смогла к вам присоединиться, что бы вы ни задумали. Вряд ли нам удастся помочь нашим родным прямо сейчас, так что моя главная задача — просто не опозориться перед вами. Но сильнее всего меня тревожит то, что я мшу не выдержать давления. Просто мне сейчас слишком страшно, и потому может случиться всякое. Я так боюсь, что буду стоять здесь и кричать от страха.
— Равняйся на всех, — посоветовал Ли, сочувственно улыбаясь Фай.
Он повторил любимое выражение нашей классной руководительницы.
— Ну да, конечно, только ты и испытываешь такие чувства, — проворчал Гомер. — А все остальные даже и слова «страх» не знают. Кевин и написать его не сумеет. У нас нет чувств. Мы просто андроиды, терминаторы, робокопы. Мы посланы самим Богом. Мы Супермены, Бэтмены и так далее. — Он продолжил уже более серьёзно: — Да, это действительно проблема. Никто не знает, как отреагирует, когда что-то случится. Я знаю, как это было до сих пор для меня лично, хотя и сделано совсем немного — ну, вроде ожидания в той машине в аллее Трёх Поросят. У меня зубы стучали так сильно, что приходилось стискивать челюсти. Не понимаю, как меня не вырвало. Я был абсолютно уверен в т