– Ясно, – ответил Марий. – Глупо, но ясно. Вот тебе не ясно, Луп, что к западу от земель марсов очень велика вероятность наткнуться на италийские легионы.
– Никаких италийских легионов западнее земель марсов нет, – возразил Луп. – Пелигны, напавшие на Перперну, опять ушли на восток.
Марий пожал плечами:
– Как знаешь. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Через восемь дней они выступили. Первым повел свои два легиона Луп, Марий двигался за ним до того момента, пока не пришла пора сворачивать на север. Лупу же предстоял короткий переход до моста через стремительный холодный Велин, вздувшийся от таяния снегов. Когда колонна Лупа скрылась из виду, Марий завел свою в ближний лес и приказал устроить привал, не разводя костров.
– Мы двигаемся вдоль Велина до Реате, за которым высятся горы, – сказал он своему старшему легату Авлу Плотию. – Если хитрые италики мечтают разгромить Рим – а я на их месте воспользовался бы нашей необдуманной ретивостью, – то разумно было бы посадить самых зорких наблюдателей вон на той вершине и следить за движением войск на этом берегу реки. Италики не могут не знать, что Луп провел в Карсиолах несколько месяцев, так почему бы им не ждать его выступления и не подстеречь войско? Первую его нелепую попытку они пресекли и теперь ждут следующей, попомни мои слова. Лучше мы пересидим в этом лесочке до темноты, ночью опять двинемся, на рассвете снова засядем в какой-нибудь чаще. Я не намерен подставлять своих людей, пока они не перейдут через мост.
Плотий, несмотря на молодость, неплохо проявил себя как младший трибун в кампании против кимвров в Италийской Галлии; там он подчинялся Катулу Цезарю, но, как все, кто прошел через ту кампанию, знал, кого надо благодарить за одержанную победу. Сейчас, внимая Марию, он радовался, что оказался в его колонне, а не в колонне Лупа. Перед уходом из Карсиол он принес шуточные соболезнования легату Лупа Марку Валерию Мессале, тоже хотевшему попасть под начало Мария.
Гай Марий подошел к мосту на двенадцатый день мая. Двигался он очень медленно по вине безлунных ночей и бездорожья; имевшейся извилистой тропой он пренебрег. Он действовал обдуманно и осторожно, хотя знал, что с вершин на другом берегу за ним не наблюдают, – об этом донес побывавший там патруль. Два легиона были бодры и охотно подчинялись всем приказам Мария; его солдаты ничем не отличались от тех, что с ворчанием поднимались с Перперной на западный перевал, сетуя на холод, – уроженцы тех же городов, тех же краев. Но они уже обрели уверенность, были готовы ко всему, включая смертельный бой, и со всем тщанием исполняли приказания, когда ступили на узкий мост. Это потому, думал Авл Плотий, что они солдаты Мария, хотя это значило, что они превратились в его безропотных мулов, несших всю поклажу на себе. Марий, как всегда, двигался налегке, в отличие от Лупа, тащившего за собой обоз.
Плотий спустился к реке южнее моста, чтобы найти удобное место для наблюдения за ладными парнями, под бодрыми шагами которых стонали и раскачивались бревна моста. Уровень бурной реки был очень высок, но Плотий нашел мысок, за которым вода была спокойной. Там он увидел тела и сначала смотрел на них, ничего не понимая, но потом вытаращил глаза. Убитые солдаты! Он насчитал сначала две, потом три дюжины трупов. Судя по перьям на шлемах, это были римляне.
Он тут же побежал к Марию, и тому хватило одного взгляда, чтобы все понять.
– Луп, – мрачно произнес он. – Ему навязали бой на другой стороне его моста. Ну-ка, помоги.
Плотий спустился вместе с Марием к воде и помог ему вытащить на берег одно тело. Вглядевшись в белое как мел лицо, на котором застыла маска ужаса, Марий сказал:
– Это было вчера. – Он отпустил тело, которое сползло обратно в воду. – Хотелось бы мне задержаться и похоронить этих бедняг, но времени в обрез, Авл Плотий. Строй войска на другом берегу в походно-боевом порядке. Когда будешь готов, я к ним обращусь. Живее! Думаю, италики не знают, что мы здесь. Если так, мы сумеем поквитаться с ними за это.
Публий Веттий Скатон, командовавший двумя легионами марсов, ушел от Эсернии месяц назад, чтобы присоединиться у Альбы-Фуценции к Квинту Поппедию Силону, осаждавшему этот хорошо укрепленный и не собиравшийся сдаваться латинский город. Сам Силон решил остаться на марсийской земле и действовать решительно, хотя разведка уже давно доносила о подготовке новых римских войск в Карсиолах и в Варии.
– Иди туда и посмотри, – приказал он Скатону.
Встретив у Антина Презентея с пелигнами, Скатон получил исчерпывающий отчет о разгроме Перперны на западном перевале; Презентей снова шел на восток, чтобы передать трофеи на нужды новобранцев. Скатон двинулся на запад и сделал именно то, чего Марий ждал от хитрого италика, – расставил зорких наблюдателей на вершинах горного хребта вдоль восточного берега Велина. Между двумя мостами через реку он разбил лагерь и уже подумывал, как подобраться к Карсиолам, когда лазутчик донес ему, что римская армия ступила на южный мост.
Сам удивляясь охватившей его радости, Скатон следил, как Луп ведет своих солдат на другой берег реки, совершая все до одной возможные ошибки. Перед мостом он позволил им нарушить строй, на другом берегу они тоже скапливались беспорядочной толпой. Всю свою энергию Луп посвятил обозу; он стоял на мосту в одной тунике, когда Скатон бросил на его армию своих марсов. Смерть приняли восемь тысяч римских легионеров, в их числе сам Публий Рутилий Луп и его легат Марк Валерий Мессала. Примерно двум тысячам удалось спастись: столкнув с моста запряженные волами фургоны и побросав доспехи, шлемы и мечи, они бежали в Карсиолы. Это произошло в одиннадцатый день июня.
Бой – если это можно было так назвать – грянул под вечер. После боя Скатон решил остаться на месте, а не отправлять людей ночевать обратно в лагерь. На рассвете им предстояло снять с трупов все, что на них было, сложить голые тела штабелями и предать огню, а брошенные фургоны и повозки перегнать на восточный берег. Они, без сомнения, были полны зерна и прочего провианта, а также захваченного раньше оружия. Прекрасная добыча! Громить римлян, самодовольно думал Скатон, легче, чем расправляться с младенцами. Они даже не умеют защищаться, двигаясь по вражеской территории! Что было, по правде говоря, весьма странно. Как такие неумехи умудрились завоевать полмира, а другую половину держать в постоянном страхе?
Ждать ответа пришлось недолго. Марий был уже близко. Настала очередь Скатона подвергнуться неожиданному нападению.
Сначала Марию попался на пути обезлюдевший лагерь марсов, откуда он забрал буквально все: содержимое обоза, провиант, деньги. Все происходило организованно: тех своих людей, кто не должен был идти в бой, он оставил в захваченном лагере сортировать и грузить добычу, а сам повел легионы дальше. К полудню он достиг поля вчерашнего сражения и застал на нем войско марсов, занятое раздеванием убитых солдат.
– Чудесно! – проревел он, обращаясь к Авлу Плотию. – Мои люди приобретут опыт самым завидным способом – громя врага! Это наполнит их уверенностью. Они моргнуть не успеют, как сами станут ветеранами!
Это действительно был полный разгром. Скатон скрылся в горах, лишившись двух тысяч марсов и всего имущества. Но лавры, мрачно размышлял Марий, все равно достались италикам, убившим гораздо больше римских солдат. Долгие месяцы вербовки и обучения пошли насмарку. Восемь тысяч славных парней погибли, потому что – и это было неизбежно – попали под начало дурака.
У моста они нашли тела Лупа и Мессалы.
– Марка Валерия мне жаль, из него вышел бы толк, – сказал Марий Плотию. – Но я очень рад, что Фортуна отвернулась от Лупа! Останься он в живых, мы продолжили бы терять людей.
На это нечего было ответить, и Плотий промолчал.
Марий отправил тела консула и легата обратно в Рим под охраной единственного своего конного эскадрона, приложив объяснительное письмо. Пора Риму испугаться, подумал Гай Марий. Иначе никто там не поверит, что в Италии разразилась война, тем более в то, что от италийцев исходит серьезная угроза.
Принцепс сената Скавр ответил двумя письмами – от сената и от себя лично.
Я искренне опечален тем, что говорится в официальном письме, Гай Марий. Уверяю тебя, в этом нет моей вины. Но беда в том, что у меня уже нет сил единолично разворачивать в нужную сторону собрание из трехсот человек. Более двадцати лет назад, когда мы воевали с Югуртой, у меня получалось, но прошедшие двадцать лет кое-что значат. Правда, сенаторов нынче набирается не больше сотни. Те, кому нет тридцати пяти, несут военную службу, как и некоторые старички, включая небезызвестного Гая Мария.
Твоя маленькая траурная процессия, достигнув Рима, вызвала сенсацию. Весь город заголосил и принялся рвать на себе волосы и царапать грудь. Война вдруг оказалась настоящей! Наверное, ничто иное не смогло бы преподать им такой урок. От боевого духа ничего не осталось – улетучился в одно мгновение, молния и та ударяет не так быстро. Пока на Форум не привезли тело консула, все в Риме, включая сенаторов и всадников, относились к войне как к синекуре. И вдруг они видят труп Лупа, убитого кем-то из италиков на поле боя в считаных милях от самого Рима! То был душераздирающий момент: мы высыпали из Гостилиевой курии и уставились на мертвых Лупа и Мессалу – это ты приказал страже раскрыть тела перед въездом на Форум? Держу пари, твои проделки!
Словом, весь Рим погрузился в траур, – куда ни глянь, всюду черные одежды. Все, кто остался в сенате, сменили тогу на сагум и latus clavus на узкую всадническую полоску, курульные магистраты сняли свои знаки отличия и даже пересели на простые деревянные табуреты в курии и в своих трибуналах. Стоит кому-то появиться в пышных одеждах, как тут же слышатся намеки на закон о роскоши! После полного безразличия Рим ударился в противоположную крайность. Я только и слышу повсюду причитания: неужто нас разгромят?