великий соблазн! – Он поиграл с пером и сурово взглянул на Мамерка своими прекрасными глазами. – Повторяю, я стар. И я – единственный оставшийся Скавр среди Эмилиев. У меня молодая жена, дочь одиннадцати лет и пятилетний сын. А еще я – единственный распорядитель крупнейшего частного состояния Рима. Если со мной что-то случится до совершеннолетия сына, то кто распорядится состоянием моих любимых близких и этих трех маленьких Сервилиев? Мы с тобой – распорядители имущества Друза, значит и так уже отвечаем за Порциев. Ты не откажешься выступить моим доверенным лицом и душеприказчиком после моей смерти? Ты – урожденный Ливий, ты усыновлен Эмилиями. Мне будет спокойнее жить и умирать, Мамерк, если ты ответишь согласием. Мне нужен за спиной надежный честный человек.
Мамерк не колебался ни секунды:
– Я согласен, Марк Эмилий.
На этом разговор завершился. От Скавра Мамерк направился прямиком к Сервилии Гнее и ее матери. Они жили в прекрасном месте – на склоне Палатина, выходившем на Большой цирк, но Мамерк быстро заметил, что, разрешая женщинам жить в этом доме, Цепион явно скупился на его содержание. С оштукатуренных стен отслаивалась краска, на потолке атрия темнели пятна сырости и плесени; в одном месте штукатурка так отсырела, что вовсе отвалилась, обнажив паклю и дранку. Некогда прекрасные фрески потускнели от времени и небрежения. Однако, дожидаясь в саду перистиля, пока его примут, Мамерк убедился, что женщины не лентяйки: красивый цветник был ухожен, прополот.
Он просил встречи с обеими, обе и явились, причем Порция явно сгорала от любопытства. Она знала, конечно, что он женат: римская мамаша с дочерью на выданье наводила справки обо всех мужчинах брачного возраста – своего сословия, разумеется.
Обе были смуглы и черноволосы; Сервилия Гнея превосходила мать и смуглостью, и простоватостью облика. У матери был настоящий нос Катонов – большой, орлиный, тогда как у дочки носик был маленьким. Лицо Сервилии Гнеи было усыпано прыщами, близко посаженные глазки напоминали поросячьи, а тонкогубый рот казался слишком большим. Мать была горделива и высокомерна, строгость же дочери, при полном отсутствии чувства юмора, видимо, способна была отпугнуть и гораздо более отважных молодых людей, чем Мамерк.
– Мы с тобой родня, Мамерк Эмилий, – дружелюбно начала мать. – Моя бабка была Эмилией Терцией, дочерью Павла.
– Конечно, – отозвался Мамерк и сел туда, куда ему указали.
– Кроме того, нас связывают родством Ливии, – продолжила она, садясь напротив него на кушетку; рядом с ней опустилась безмолвная дочь.
– Я знаю, – сказал Мамерк, еще не придумавший, как приступить к теме своего визита.
– С чем ты пожаловал? – спросила Порция, разом разрешив его затруднение.
Мамерк все изложил без утайки, хотя красноречие не было его сильной стороной, что казалось странным для сына Корнелии из рода Сципионов. Порция и Сервилия Гнея слушали его со всем вниманием, никак, однако, не выдавая своих мыслей.
– Итак, ты предлагаешь нам прожить в доме Марка Ливия Друза тринадцать-четырнадцать лет? – спросила Порция, когда он закончил.
– Да.
– После этого моя дочь, располагая приданым в двести талантов, сможет выйти замуж?
– Да.
– А как же я?
Мамерк заморгал. Он всегда считал, что матери остаются жить в доме paterfamilias, – но этот дом Скавр намеревался продать. Надо обладать редкостной смелостью, чтобы пустить под свою крышу такую тещу, подумал Мамерк, про себя улыбаясь.
– Ты сможешь жить на приморской вилле в Мизене или Кумах, получая достойное для пожилой матроны содержание.
– Хорошо, – ответила без раздумий Порция.
– В таком случае, если все это будет закреплено надлежащим договором, могу я рассчитывать, что вы обе согласны взять на себя присмотр за детьми?
– Можешь. У детей есть наставник?
– Нет. Старшему мальчику только десять лет, он учится в школе. Цепиону-младшему еще нет семи, Катону-младшему только три, – сообщил Мамерк.
– Тем не менее, Мамерк Эмилий, я считаю жизненно важным, чтобы ты подыскал для этой цели подходящего человека, – продолжила Порция. – Необходимо, чтобы в доме был мужчина, который пользовался бы у детей уважением, и это должен быть свободный человек, не раб. Педагог подошел бы идеально.
– Ты совершенно права, Порция. Я немедленно этим займусь, – сказал Мамерк, поднимаясь.
– Мы прибудем завтра, – пообещала Порция, провожая его к выходу.
– Так скоро? Я очень рад, но как же дела, сборы?
– У нас с дочерью ничего нет, Мамерк Эмилий, не считая одежды. Даже слуги в этом доме принадлежат Квинту Сервилию Цепиону. – Она открыла дверь. – Всего доброго. Спасибо, Мамерк Эмилий. Ты спас нас от нищеты.
«Что ж, – думал Мамерк по пути в базилику Семпрония, где рассчитывал купить педагога, – остается радоваться, что я не принадлежу к числу этих бедных шестерых детей! Но для них эта участь предпочтительнее жизни с моей Клавдией».
– У нас числятся несколько подходящих людей, Мамерк Эмилий, – сообщил Луций Дуроний Постум, владелец одного из двух крупнейших заведений Рима, предлагавших услуги педагогов.
– Сколько нынче стоит хороший педагог? – спросил Мамерк, впервые в жизни вынужденный заняться таким делом.
Дуроний пожевал губами:
– От ста до трехсот тысяч сестерциев или даже больше за самого лучшего.
Мамерк присвистнул:
– Катон Цензор пригорюнился бы!
– Катон Цензор был старым скрягой! – махнул рукой Дуроний. – Даже в его времена хороший педагог обходился гораздо дороже жалких шести тысяч.
– Но я приобретаю наставника для трех его прямых потомков!
– Либо соглашайся, либо скатертью дорога, – сказал со скучающим видом Дуроний.
Мамерк тяжело вздохнул. Шестеро детей обходились в кругленькую сумму!
– Ладно, ладно, ничего не поделаешь, я согласен. Когда можно взглянуть на кандидатов?
– Всех готовых к продаже рабов я держу непосредственно в Риме. Утром я пришлю их к тебе в дом. Каков твой верхний предел?
– Ну, не знаю… Подумаешь, лишняя сотня-другая тысяч сестерциев!.. – Мамерк вскинул руки. – Делай свое черное дело, Дуроний! Но гляди, если пришлешь тупицу или разиню, я с великим удовольствием тебя кастрирую!
Он не сказал Дуронию о своем намерении освободить купленного раба, потому что это еще сильнее повысило бы цену. Он собирался освободить педагога самостоятельно и сделать его своим клиентом. После этого наставник будет связан с ним обязательствами крепче, чем раб. Клиент-вольноотпущенник – слуга своего благодетеля.
В конце концов пригодным оказался один-единственный человек, вдобавок самый дорогой. Дуроний знал свое дело. Учитывая проживание в доме двух женщин в отсутствие отца семейства, наставник должен был обладать высокой нравственностью, быть человеком приятным и понимающим. Одобренный кандидат по имени Сарпедон происходил из Ликии, что на юге римской провинции Азия. Как многие его собратья, он добровольно продался в рабство, рассудив, что будет иметь больше шансов на обеспеченную старость, если до того попадет в услужение к знатным римлянам. Таким способом он добьется либо свободы, либо приличного содержания. Поэтому он обратился в отделение компании Луция Дурония Постума в Смирне и был принят. Сейчас он поступал в услужение в качестве раба. В свои двадцать пять лет он был прекрасно начитан по-гречески и по-латински; греческий у него был воистину аттический, латинским же он владел настолько свободно, что мог сойти за римлянина. Но место досталось ему не поэтому. Причина была в его ужасающем уродстве: ростом он едва доходил Мамерку до груди, был болезненно тощ и весь в рубцах – последствие пожара, в который угодил в детстве. Зато он обладал чарующим голосом и чудесными добрыми глазами, заставлявшими забыть об изуродованном лице. Узнав, что будет немедленно освобожден и получит имя Мамерк Эмилий Сарпедон, он счел себя счастливейшим из людей; ему положили высокое жалованье и даровали римское гражданство. Когда-нибудь он сможет удалиться на покой в родной Ксанф и вести там зажиточную жизнь.
– Я изрядно потратился, – пожаловался Мамерк Скавру, кладя ему на стол свитки документов. – Предупреждаю тебя как душеприказчика Сервилиев Цепионов: тебе не удастся выйти сухим из воды, ведь мы оба – душеприказчики Друза. Полюбуйся на счет. Предлагаю поделить его пополам.
Скавр развернул бумаги:
– Наставник – четыреста тысяч!
– Сам ступай к Дуронию! – возмутился Мамерк. – Я сделал все, как ты сказал. В доме будут жить две знатные римлянки, о добродетели которых надлежит печься, поэтому смазливый наставник исключался с самого начала. Новый педагог ужасно уродлив.
Скавр хихикнул:
– Хорошо-хорошо… Верю тебе на слово. Боги, ну и цены в наше время! – Он развернул следующий документ. – Приданое для Сервилии Гнеи – двести талантов. Ну, здесь ворчать не приходится, я ведь сам это предложил. Годовые траты на дом, не считая ремонта и прочего, – сто тысяч сестерциев, терпимо… Так-так-так… Вилла в Мизене или Кумах – это еще с какой стати?
– Для Порции, когда Сервилия Гнея получит право выйти замуж.
– О, merda! Об этом я не подумал… Конечно, ты прав. Ни один зять не согласится на такой довесок, как она, к такому сокровищу, как Сервилия Гнея… Да, будь по-твоему, поделим расходы пополам.
Они довольно улыбнулись друг другу, и Скавр встал:
– Выпьем вина, Мамерк! Очень жаль, что твоя жена проявила строптивость. Если бы не она, мы оба, как исполнители двух завещаний, сэкономили бы кучу денег.
– Мы платим их не из своего кармана, величина наследуемых состояний позволяет это, Марк Эмилий, так чего сетовать? Мир в доме – бесценное сокровище. – Он взял кубок с вином. – Так или иначе, я покидаю Рим. Пора исполнить воинский долг.
– Понимаю, – молвил Скавр, снова садясь.
– Пока была жива моя мать, я считал своим главным долгом оставаться в Риме и помогать ей с детьми. После смерти Друза она сильно сдала. Сердце не выдержало удара. Но теперь дети пристроены, и у меня не осталось отговорок, придется ехать.