– Будем надеяться, Луций Корнелий, что, когда этот день настанет, Риму будет нужен всего лишь хороший полководец. Ты согласен?
– Как скажешь, – ответил Луций Корнелий Сулла.
Сильнее всего Суллу раздражало то, что план Мария был безукоризненным. Со своими двумя легионами Сулла добрался до Соры, не натолкнувшись на неприятеля, потом произошла небольшая стычка с отрядом пиценов Тита Геренния, который был разбит. Между Сорой и истоком Лириса Сулле попадались только латинские и сабинские крестьяне, приветствовавшие его появление с такой искренней радостью, что он воздерживался от выполнения приказа Мария убивать всех встречных. Прятавшиеся у Соры пицены могли бы сообщить, что видели его, но он просто обманул их, сказав, что сюда его направил Луций Цезарь, с которым он воссоединится позже восточнее ущелья Мелфы. Сулла надеялся, что остатки пиценов Тита Геренния и пелигны поджидают его вовсе не там, куда он идет.
Постоянно поддерживая связь с Марием, Сулла знал, что тот, как и обещал, вышел за Карсиолами на Валериеву дорогу. Там закипел бой с марруцинами Герия Азиния, окончившийся для них сокрушительным поражением, потому что Марий обманул их, сначала сделав вид, что не готов к бою. Погиб и сам Герий Азиний, и бо́льшая часть его армии. Выйдя к западному перевалу уже совершенно беспрепятственно, Марий повел на Альбу-Фуценцию четыре легиона уверенных в победе воинов – как они могли проиграть, ведомые старым Арпинским Лисом? Вкусив крови, они жаждали еще.
Два легиона Суллы двигались параллельно Марию по Валериевой дороге до тех пор, пока разделявший их водораздел не сменился марсийским нагорьем вокруг Фуцинского озера; но и там Сулла не подходил к Марию ближе чем на десять миль, успешно прячась. За это он благодарил пристрастие марсов к производству собственного вина, невзирая на мало пригодную для этого местность. К югу от Валериевой дороги тянулись сплошные виноградники, представлявшие собой маленькие участки, защищенные высокими каменными изгородями от холодных ветров, дувших с гор как раз во время цветения винограда, когда насекомым для опыления требовалось безветрие. Здесь Сулла уже убивал всех, кто попадался у него на пути, – в основном это были женщины и дети: все мужчины из приозерных селений и ферм, кроме стариков, ушли в армию.
Он узнал о завязавшемся бое между Марием и марсами благодаря северному ветру, принесшему в виноградники такие отчетливые звуки сражения, что казалось, будто все происходит где-то рядом, у них под носом. Еще на заре гонец сообщил Сулле, что днем грянет бой. Сулла выстроил свои силы за десятифутовыми изгородями, линией глубиной в восемь рядов, и стал ждать.
Часа через четыре после того, как начался, судя по звукам, бой, через каменные изгороди стали перелезать марсы, падавшие прямо на обнаженные мечи легионеров Суллы, жаждавших принять участие в сражении. Кое-где отчаявшиеся марсы вступали в бой, но порядкам Суллы нигде не грозила опасность.
«Как всегда, Гай Марий отвел мне роль своего прислужника, – думал Сулла, наблюдая с бугорка за происходящим. – Он все это задумал, разработал стратегию, предложил тактику, его воля предрешила успех. Я всего лишь стою по другую сторону жалкой стенки и подбираю остатки, как голодный – объедки. Как хорошо он знает себя – и как хорошо изучил меня!»
Когда порученная ему часть боя осталась позади, Сулла сел на мула и, далекий от ликования, потрусил кружным путем на Валериеву дорогу, чтобы доложить Гаю Марию, что все прошло строго по плану и что всех до одного участвовавших в бою марсов настигла смерть.
– Я столкнулся с самим Силоном! – сообщил, вернее, проревел Марий, всегда переходивший после боя на радостный рев. Хлопнув своего бесценного помощника по спине, он повел его в командирскую палатку. – Вообрази, они спали! – ликовал он. – А почему? Потому что здесь они дома! Я обрушился на них, как гром с небес! Похоже, им не приходило в голову, что Азиния могут разбить. Никто им об этом не сообщил, они знали только, что он движется, раз я вышел наконец из Реате. И тут из-за угла являюсь я! Они выступали на помощь Азинию. Я отошел подальше, как будто не собирался ввязываться в бой, поставил людей в каре и притворился, что намерен обороняться, а не нападать. «Раз ты такой великий полководец, Гай Марий, то сразись со мной!» – крикнул с коня Силон. «Раз ты такой великий полководец, Квинт Поппедий, так сделай меня!» – крикнул я в ответ.
Мы так и не узнаем, что он собирался предпринять, потому что его люди клюнули, закусили удила и бросились в атаку, не дожидаясь его приказа. Чем облегчили мою задачу. Я знаю, что и когда делать, Луций Корнелий, а Силон нет. Почему я говорю это в настоящем времени? Потому что он ушел невредимым. Когда его люди запаниковали и дрогнули, он развернул коня и пустил его галопом на восток. Вряд ли он остановится, пока не доберется до Мутила. А я заставил марсов отступать в одном направлении – через виноградники. Я знал, что там их поджидаешь ты. Так и вышло.
– Отлично сработано, Гай Марий, – сказал Сулла, ничуть не покривив душой.
На пиру в честь победы кроме Мария, Суллы и их подчиненных присутствовал и Марий-младший, сиявший от гордости за отца, чью науку начинал осваивать. «Только этого щенка здесь недоставало!» – подумал Сулла и отвернулся.
Бой повторился – теперь в рассказах, причем занял больше времени, чем на деле; но постепенно, когда вина в амфорах плескалось гораздо меньше, разговор неизбежно перешел на политику. Темой стал грядущий закон Луция Цезаря, оказавшийся для подчиненных Мария неожиданностью, потому что он не говорил им о своей беседе с Суллой во Фрегеллах. Все реагировали по-разному, но сама уступка ни у кого не вызвала одобрения. Здесь сидели солдаты, мужчины, воевавшие уже полгода, тысячами терявшие товарищей, а главное, считавшие, что слабоумные трусы в Риме не дают им возможности победить. Засевшую в Риме знать здесь уподобляли высохшим девам-весталкам, самой суровой критике подвергался Филипп, а за ним следом и Луций Цезарь.
– Юлии Цезари – породистые неврастеники! – грохотал багровый Гай Марий. – Жаль, что старшим консулом в этом кризисе оказался один из них. Я знал, что он даст слабину.
– Послушать тебя, Гай Марий, мы не должны делать италикам никаких уступок, – сказал Сулла.
– Да, я против уступок, – подтвердил Марий. – Пока не грянула война, я был другого мнения. Но народ, объявивший себя врагом Рима, – мой враг. Враг навсегда.
– И мой, – сказал Сулла. – Однако если Луцию Юлию удастся убедить сенат и народное собрание принять его закон, то это уменьшит вероятность перехода на сторону наших врагов Этрурии и Умбрии. Как я слышал, подстрекатели есть и там.
– Верно. Потому-то Луций Катон Лициниан и Авл Плотий увели войска Секста Юлия: Плотий – в Умбрию, Катон Лициниан – в Этрурию, – сказал Марий.
– Чем сейчас занят Секст Юлий?
На это, бесцеремонно вступив в разговор, ответил Марий-младший:
– Лечится в Риме от болезни груди, как написала мне в последнем письме мать.
Если бы Сулла мог, он бы прикончил этого щенка одним взглядом. Если ты всего лишь контубернал, не встревай, пусть твой папаша даже главнокомандующий!
– Кампания в Этрурии, без сомнения, сильно поможет избранию Катона Лициниана консулом на следующий год, – сказал Сулла. – Если, конечно, он не ударит в грязь лицом. А он, думаю, не ударит.
– И я того же мнения, – сказал Марий, икая. – Дел-то с гулькин нос, как раз для такого гульки, как Катон Лициниан.
Сулла усмехнулся:
– Ты от него не в восторге, Гай Марий?
Марий заморгал:
– А ты?
– Еще чего! – Сулла решил, что с него довольно вина, и перешел на воду. – Что теперь делать нам? На носу сентябрь, мне скоро назад в Кампанию. Я бы хотел использовать оставшееся время с максимальной пользой.
– Не могу поверить, что Луций Юлий позволил Эгнацию обмануть его в ущелье Мелфы! – опять вмешался Марий-младший.
– Ты еще не вырос, мальчик мой, чтобы постигнуть людскую дурость, – сказал Марий, скорее одобряя, чем осуждая, выскочку. Обращаясь к Сулле, он продолжил: – На Луция Юлия теперь нет никакой надежды: он во второй раз уполз обратно в Теан Сидицийский, положив четверть своей армии. Так зачем тебе туда спешить, Луций Корнелий? Держать Луция Юлия за руку? Там и без тебя полно желающих этим заниматься. Лучше пойдем вместе на Альбу-Фуценцию. – И он издал звук, похожий и на смех, и на отрыжку.
Сулла замер.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – хрипло спросил он.
Марий только что сидел багровый, а тут посерел. Но он быстро пришел в себя и как ни в чем не бывало расхохотался:
– Отлично, Луций Корнелий, учитывая, что это был за день! Вот я и говорю: освободим Альбу-Фуценцию, а потом прогуляемся по Самнию. Ты не против? Пускай Секст Цезарь осаждает Аскул-Пиценский, а мы подразним самнитского быка. Осада – скучное занятие, это не по мне. – Он пьяно хихикнул. – Разве не заманчиво нагрянуть в Теан Сидицийский, неся в своей тоге подарочек Луцию Юлию – город Эсернию? Представляешь его благодарность?
– Представляю, еще как, Гай Марий.
Компания разбрелась. Сулла и Марий-младший увели Гая Мария и уложили в постель. Марий-младший удалился, бросив мстительный взгляд на Суллу, который задержался рядом с бесформенной массой на кровати, пристально в нее вглядываясь.
– Луций Корнелий… – проговорил Марий, растягивая слова. – Утром разбуди меня, только приходи один. Мне надо потолковать с тобой с глазу на глаз. Сейчас не смогу, перебрал вина.
– Выспись, Гай Марий. Утром так утром.
Но утром все сложилось иначе. Когда Сулла – ему тоже нездоровилось – приплелся в командирскую палатку, масса на кровати выглядела точно так же, как с вечера. Нахмурившись, он быстро подошел вплотную к кровати, гоня страшное предчувствие. Нет, то был не страх, что Марий умер: его шумное дыхание было слышно издали. Но, опустив глаза, Сулла увидел жалкое подергивание его правой руки, вцепившейся в одеяло, и живые, вытаращенные глаза Мария, кричавшие об ужасе, граничившем с безумием. Вся его левая сторона, от обвисшей щеки до дряблой ступни, окаменела, разбитая параличом. Лесной гигант безропотно рухнул, не сумев отразить коварное нападение неслышно подкравшейся судьбы.