Так оно и было, Публий Рутилий. Нахальная девчонка положила меня на обе лопатки, оставив единственный выбор – исполнить угрозы, которые никак не послужат моему намерению стать консулом вместе с Квинтом Помпеем. От девчонки мне нет никакого прока: ни от мертвой, ни от проданной в рабство, и никакого прока от нее не будет Квинту Помпею, если придется приневолить ее к замужеству. Так что же мне делать? Я спрашиваю тебя совершенно серьезно и, верь мне, в полном отчаянии: как же мне поступить? Я помню слухи о том, что ты помог разрешить трудности Марка Аврелия Котты, когда ему пришло время искать мужа для Аврелии. Вот тебе и еще одна брачная задачка, о достохвальный и глубокочтимый советник!
Должен признать, дела тут у нас такие, что знай я, как мне выдать дочь замуж за того, за кого нужно, я бы не стал тебе писать вовсе. Но раз уж я начал, думая, что у тебя есть решение для моей задачки, расскажу и остальное.
Я только что от нашего принцепса сената, которого оставил за письмом к тебе, так что мне нет нужды сообщать о катастрофе, постигшей Гая Мария. Напишу лишь о моих надеждах и опасениях относительно будущего, когда я надену toga praetexta и сяду в курульное кресло из слоновой кости, ибо я рассчитываю стать консулом. Сенат повелел курульным магистратам облачиться во все регалии в ознаменование победы Гая Мария – и моей! – над марсами Силона. К счастью, глупым и никчемным выражениям скорби и тревоги положен конец.
Консулами в следующем году будут, скорее всего, Луций Порций Катон Лициниан и Гней Помпей Страбон – вот уж представить страшно! Воистину ужасная парочка! Вздрюченный кошачий зад и наглый косоглазый варвар, не способный видеть дальше кончика своего носа! Вынужден признать: я совершенно не понимаю, как и почему некоторые получают консульские полномочия. Быть хорошим городским претором или претором по делам иноземцев, очевидно, недостаточно. Да и список военных побед – такой же длинный и славный, как родословная царя Птолемея, – для этого не важен. Я утверждаюсь во мнении, что действительно важна лишь поддержка всаднического сословия. Если всадники тебя невзлюбили, Публий Рутилий, то, будь ты хоть самим Ромулом, никаких шансов победить на консульских выборах у тебя нет. Шесть раз всадники сажали Гая Мария в консульское кресло, причем трижды – in absentia. И до сих пор он пользуется их любовью. С ним хорошо вести дела. Да, им нравится, когда у претендента есть родословная, однако пока он не раскошелится как следует или не предложит им чего-нибудь заманчивого – упрощенного получения займов или внутренних сведений из стен сената – голосовать за него они не станут.
Я давно уже должен был получить консульство. Стань я претором в свое время. Принцепс сената нарушил мои планы. И в этом ему помогли всадники, которые ходили за ним, блея, словно ягнята. Ты бы не ошибся, сказав, что мое отвращение к всадническому сословию все сильнее. И разве не прекрасно будет – спрашиваю я себя – оказаться в положении, когда я смогу сделать с ними все, что пожелаю. О, я с ними поквитаюсь. За себя и за тебя.
Что же до Помпея Страбона, он только и делал, что трубил на каждом углу о том, как он покрыл себя славой в Пицене. По-моему, за эту небольшую победу благодарить следует Публия Сульпиция, который перебросил свою армию из Италийской Галлии и разбил объединенные силы пиценов и пелигнов еще до того, как воссоединился со Страбоном. Наш косоглазый друг, разрази его гром, с большим удобством устроился на лето в Фирме-Пиценском. А теперь, выбравшись из своей пиценской резиденции, не мешкая присвоил себе лавры в победе над Титом Лафрением, погибшим вместе со всеми своими людьми. О Публии Сульпиции, который там был и сделал чуть не всю работу, – ни словечка. И если бы только это: агенты Помпея Страбона в Риме приукрашают его победу, выставляя ее куда более значительной, чем действия Гая Мария против марруцинов и марсов.
Наступает переломный момент в войне. Я чувствую это нутром.
Уверен, нет нужды посвящать тебя в подробности нового закона о предоставлении гражданства, который Луций Юлий Цезарь собирается огласить в декабре. Думаю, Скавр не преминул поделиться этой новостью. Когда несколько часов назад я принес ему весть об этом законе, я ждал, что он взревет от ярости. Но нет, он был вполне доволен. Он видит много преимуществ в том, чтобы обещать гражданство союзникам, исключая тех, кто пошел против нас с оружием в руках. Его беспокоят Этрурия и Умбрия, и он считает, что волнения там улягутся, как только этрускам и умбрам предоставят право голоса. Я пытался, как мог, убедить его в том, что Луциев закон – только начало. Не успеем мы оглянуться, как каждый италик будет римским гражданином, – не важно, успела ли обсохнуть кровь римлян на его мече и скольких наших он убил. За что мы сражались, Публий Рутилий, спрашиваю я тебя?
Отвечай тотчас, посоветуй, как решить дело с девчонкой.
Сулла вложил свое письмо к Рутилию Руфу в пакет принцепса сената; в Смирну его доставит особый гонец. Значит, Рутилий Руф получит пакет где-то через месяц, а его ответ придет с тем же гонцом еще через тридцать дней.
В конце ноября Сулла получил ответ. Он по-прежнему оставался в Кампании, в распоряжении выздоравливающего Луция Цезаря, которого угодливый сенат удостоил триумфа за победу над Мутилом при Ацеррах. Решение было принято уже после того, как обе армии вернулись к Ацеррам, где стычки с врагом продолжались, но этого сенат предпочел не замечать. Триумфа, как было объявлено в сенате, Луций Цезарь был удостоен потому, что войска провозгласили его императором. Когда весть об этом дошла до Помпея Страбона, его агенты подняли такой шум, что сенат присудил триумф и ему. «Можно ли пасть ниже? – думал про себя Сулла. – Победа над италиками – вовсе не триумф».
Луций Цезарь к оказанной чести остался равнодушен. Когда Сулла спросил его, какие будут распоряжения по организации триумфа, тот посмотрел на него с удивлением и просто сказал:
– Раз трофеев нет, то и организовывать нечего. Я пройду во главе своего войска через Рим, и все.
С приходом зимы все замерло: у ворот Ацерр стояли две громадные армии, но жителям города это как будто не доставляло особенного беспокойства. Оставив Луция Цезаря биться с проектом закона о гражданстве, Сулла уехал в Капую помочь Катулу Цезарю и Метеллу Пию Свиненку переформировать легионы, обескровленные – тогда погиб каждый десятый, если не больше, – во время второй операции в теснине Мелфы. Там и нашло его письмо Рутилия Руфа.
Дорогой мой Луций Корнелий, отчего это отцы не могут найти правильный путь в руководстве дочерями? Я просто в отчаянии! С моей девочкой, скажу я тебе, все прошло как по маслу. Когда я выдал ее за Луция Кальпурния Пизона, она была вне себя от счастья. Конечно, бедняжка уродилась далеко не красавицей, да и приданое за ней я давал небогатое, больше всего на свете она боялась, что ее дорогой tata не сможет подыскать ей хоть какого-нибудь мужа. Приведи я ей этого мерзкого сына Секста Перквитиния, ей стало бы дурно. Когда же я нашел Луция Пизона, она решила, что он – просто дар богов, и с тех пор только и делает, что благодарит меня. Этот союз оказался таким удачным, что следующее поколение, весьма вероятно, последует примеру родителей: дочь моего сына выйдет за сына моей дочери, когда они достигнут брачного возраста. Да-да, я помню, что любил повторять старый Цезарь, но это будет первый брак в семье, заключенный между двоюродной родней, так что в этом помете будут отличные щенята.
Решить твою задачку, Луций Корнелий, до смешного легко. Нужно лишь заручиться согласием Элии, потому что сам ты должен притвориться, что никакого отношения к делу не имеешь. Пусть Элия для начала заронит в голове девочки мысль, что ты переменил свои намерения относительно этого брака и собираешься подыскать ей мужа в другом месте. Элии следует упомянуть – словно бы между прочим – нескольких совершенно отвратительных молодцов, как этот сын Секста Перквитиния. Девочке это очень не понравится.
Тяжелое состояние Гая Мария, прости за каламбур, очень облегчает дело, потому что Марий-младший не может заключить брак, пока paterfamilias недееспособен. И вот еще: необходимо, чтобы Корнелия Сулла встретилась накоротке с Марием. После она поймет, что муж ее может оказаться куда хуже Квинта Помпея. Пусть Элия возьмет девочку с собой – навестить Юлию, а время выберет такое, когда Марий-младший будет дома, и пусть проследит, чтобы ничто не помешало их встрече – лучше ввести Юлию в курс дела.
Молодой Марий очень избалован и самолюбив. Поверь мне, Луций Корнелий, он не скажет и не сделает ничего, что воспламенило бы чувство твоей влюбленной дочери. Помимо болезни отца, первая его мысль сейчас о том, кому же достанется терпеть его при себе контуберналом. Он довольно умен, достаточно, чтобы понимать: никто не спустит ему и одной десятой того, что спускал отец, хотя некоторые командиры куда терпимее других. Из письма Скавра можно понять, что никто не хочет брать его к себе, никто не собирается лично просить за него, и его судьба целиком и полностью в руках комиссии контуберналов. От доверенных людей я знаю, что Марий-младший увлекся женщинами и вином, причем не обязательно в таком порядке. Назову еще одну причину, по которой встреча с Корнелией Суллой не вызовет восторга у Мария. Корнелия Сулла – подруга его детства, к которой он совсем еще юношей питал нежные чувства, возможно злоупотребляя ее добрым нравом, о чем она не подозревала. С шестнадцати лет он не сильно изменился. Разница в том, что он уверен, что сделался совсем другим, а она не сомневается, что он остался прежним. Поверь, Луций Корнелий, он допустит все возможные ошибки, и вдобавок она будет раздражать его.
Как только Корнелия Сулла с ним встретится, пусть Элия заведет песню о том, что ты, по ее мнению, совсем отказался от мысли о союзе с Помпеем Руфом и что ты ищешь покровительства очень богатого всадника.