– Все это никуда не годится, – сказал Помпей-младший Цицерону, бросив взгляд на лежавшие в беспорядке пожитки своего приятеля.
– Никто не сказал мне, что надо взять, – ответил синий от холода Цицерон, клацая зубами.
– У тебя что же, ни матери, ни сестры? Они всегда знают, что собрать в дорогу, – сказал Помпей.
– Сестры нет, только мать. – Цицерон не мог унять дрожь. – Но она меня не любит.
– У тебя что, нет штанов? И рукавиц? И двойной шерстяной туники? И теплых носков? И шерстяной шапки?
– Только то, что здесь. Я не подумал. Конечно, у меня есть все это, но дома, в Арпине.
«Какой семнадцатилетний мальчишка подумает о теплой одежде?» – спрашивал себя Цицерон спустя годы – и опять становилось тепло на душе, когда он вспоминал, как Помпей, не дожидаясь согласия остальных контуберналов, заставил каждого поделиться с Цицероном чем-нибудь из теплых вещей.
– Хватит хныкать, у вас всего достаточно, – сказал им Помпей. – Возможно, Марк Туллий кое в чем и полный идиот, но в других отношениях он умнее всех нас, вместе взятых. К тому же он мой друг. Благодарите свою счастливую звезду, что у вас есть матери и сестры, которые знают, что собрать вам в дорогу. Волумний, тебе не нужно шесть пар носков, ты все равно их не меняешь! Дай сюда эти рукавицы, Тит Помпей. Эбутий, передай тунику. Фундилий – шапку. Майаний, у тебя столько одежды, что ты можешь всем поделиться. Я тоже. И запросто.
Армия продиралась сквозь метели и снежные заносы, поднимаясь все выше в горы. Цицерон беспомощно тащился в самом хвосте – что будет, если они наткнутся на врага, что ему тогда делать? Он не знал. Одно было хорошо: ему было тепло. Как всегда и бывает, враг показался неожиданно. Армия Помпея Страбона как раз переправилась через замерзшую реку возле Фульгина, когда им навстречу вышло четыре легиона пиценов – не воинов, сброда, – которые перебирались из Южного Пицена в Этрурию, очевидно, с намерением поднять там какую-то смуту. Для пиценов стычка закончилась разгромом. Цицерону участвовать в схватке не довелось – он сопровождал обоз в самом хвосте колонны. Помпей-младший решил, что Марк Туллий должен присматривать за повозками с пожитками контуберналов, и Цицерон отлично понимал, что Помпей таким образом освободился от необходимости приглядывать за своим новым товарищем во время перехода по вражеской территории.
– Чудесно! – Помпей чистил свой меч в палатке контуберналов. – Все убиты. Когда они захотели сдаться, отец рассмеялся в ответ. Потом мы загнали их на самый верх, не дав пробиться к обозу. Если они не передохнут от холода, скоро их настигнет голод. – Он поднес лезвие к лампе, чтобы убедиться, не осталось ли на клинке пятен.
– А нельзя было взять их в плен? – спросил Цицерон.
– Ты забываешь, кто тут командует. – Помпей засмеялся. – Отец не берет пленных.
Смелости Цицерону было не занимать, и он продолжал настаивать:
– Но ведь это же италики, а не чужеземцы. Разве нам не нужны будут легионеры, когда эта война закончится?
Помпей задумался:
– Да, согласен, может, и будут нужны. Но теперь слишком поздно беспокоиться об этом! Отец был в ярости, а если что-то его разозлит – пощады не жди. – Голубые глаза Помпея-младшего смотрели прямо в карие глаза Цицерона. – Я буду таким же.
Еще долгие месяцы Цицерон не мог избавиться от страшного сна, в котором пиценские крестьяне замерзали в снегу. Иногда они лихорадочно разрывали снег под дубами в поисках желудей – единственной пищи, которую могли предложить им скованные холодом горы. Еще одна кошмарная подробность, которая лишь усиливает отвращение к войне у тех, кто ее ненавидит.
К тому времени, когда Помпей Страбон достиг Фан-Фортуны на Адриатике, Цицерон научился быть полезным и даже привык к кольчуге и мечу. В палатке контуберналов он отвечал за ведение хозяйства – готовил и убирал; в шатре командующего взял на себя всю бумажную работу, которая была не по зубам пиценским писцам и секретарям Помпея Страбона. Составлял донесения, писал письма в сенат, делал записи о битвах и стычках. Когда Помпей Страбон прочел письмо к городскому претору Азеллиону – первое из составленных Цицероном, он окинул тощего юношу взглядом своих жутких глаз и словно бы призадумался:
– Неплохо, Марк Туллий. Возможно, привязанность моего сына к тебе не пустой каприз. Не знаю уж, как это выходит, но он всегда оказывается прав. Поэтому я и позволяю ему поступить по-своему.
– Благодарю тебя, Гней Помпей.
Командующий махнул рукой в сторону заваленного свитками стола:
– Посмотри, что можно с этим сделать, мальчик.
Наконец они остановились на привал в нескольких милях от Аскула-Пиценского. После кончины Секста Цезаря его армия оставалась на прежних позициях, поэтому Помпей Страбон решил расположиться несколько дальше.
Время от времени Помпей Страбон вместе с сыном устраивали вылазки. Они брали с собой лишь столько людей, сколько считали необходимым, и пропадали по несколько дней. Тогда командование поручалось Сексту Помпею, младшему брату Гнея Помпея, на долю Цицерона оставалась текущая канцелярская работа. Эти периоды относительной свободы должны были радовать Цицерона, но выходило наоборот. С ним не было его защитника, Помпея-младшего, а Секст Помпей открыто презирал его, опускаясь до прямых оскорблений: то за ухо оттреплет, то даст пинка под зад, то ножку подставит.
Пока земля была еще скована морозом, а весна давала о себе знать лишь намеками, Помпеи с небольшим отрядом отправились на разведку к побережью. Следующим утром на рассвете, когда Цицерон стоял возле палатки командующего, потирая зад, в который его только что пнули, в лагере показались марсийские конники, которые держались так, словно были у себя дома. Они излучали такое спокойствие и уверенность, что никто не помчался за оружием. Отреагировал на их появление лишь брат Помпея Страбона Секст, который вышел вперед и поднял руку в знак приветствия, когда отряд остановился перед палаткой командующего.
– Публий Веттий Скатон, марс, – представился старший, спешиваясь.
– Я – Секст Помпей, брат Гнея Помпея Страбона, временно исполняю обязанности командующего в его отсутствие.
Лицо Скатона вытянулось.
– Жаль. Я приехал, чтобы увидеть Гнея Помпея.
– Увидишь, если согласен подождать.
– Сколько?
– От трех до шести дней, – отвечал Секст Помпей.
– Накормите моих людей и коней?
– Конечно.
Заниматься устройством марсов на постой досталось Цицерону, единственному контуберналу, оставшемуся в лагере. К его большому удивлению, все – начиная с Секста Помпея и кончая последним нестроевиком, то есть те люди, которые совсем недавно обрекли пиценов на голодную смерть в ледяных горах, – теперь вели себя по отношению к врагу исключительно радушно. «Мне никогда не понять, что такое война», – думал Цицерон, наблюдая, как Секст Помпей и Скатон по-приятельски прогуливались вместе или отправлялись поохотиться на кабанов, которых зима заставила искать пропитание рядом с лагерем. Когда же Помпей Страбон вернулся из своего рейда, он бросился в объятия Скатона, словно тот был его дорогим другом.
Потом начался грандиозный пир. Цицерон во все глаза наблюдал за Помпеями. Так они и живут в своих неприступных и необъятных владениях в Северном Пицене, так себя и ведут: огромные кабаны жарятся на вертелах, блюда ломятся от еды, гости расселись вокруг столов на лавках, вместо того чтобы возлежать на ложах, мечутся слуги, подливая в кубки все больше вино, а не воду. Родившемуся в самом сердце латинских земель Цицерону этот пир в шатре Гнея Помпея казался варварским. Нет, в Арпине пиры были другие, даже в доме Гая Мария. Цицерону, конечно, и в голову не приходило, что, когда в полевых условиях приходится принимать сотню, а то и больше, человек, о хороших манерах и деликатесах редко вспоминают.
– Наскоком ты Аскул не возьмешь, – сказал Скатон.
Помпею Страбону было не до разговоров: он вгрызался в кусок поджаристой свиной кожи. Когда с ней было покончено, он вытер руки о тунику и усмехнулся.
– Не важно, сколько времени это займет, – сказал он, – рано или поздно Аскул падет, и тогда его жители пожалеют о том, что подняли руку на римского претора, клянусь.
– Крупная была провокация, – легко согласился Скатон.
– Мне все равно, крупная или мелкая, – ответил Помпей Страбон. – Я слышал, там теперь Видацилий. Аскуланцам придется кормить больше ртов.
– Не придется, – как-то странно ответил Скатон.
– О! – Помпей Страбон поднял лицо, все в свином жире.
– Судя по всему, Видацилий сошел с ума, – объяснил Скатон.
За столом все замерли в предвкушении интересного рассказа.
– Он появился перед Аскулом с двадцатитысячным войском незадолго до смерти Секста Юлия, – начал Скатон. – Очевидно, он собирался действовать заодно с аскуланцами. Его идея была в том, чтобы осажденные, как только он нападет на Секста Юлия, открыли бы ворота и атаковали римлян с тыла. Хороший план. И мог бы сработать. Однако, когда Видацилий атаковал римлян, аскуланцы просто смотрели. Тут Секст Юлий разомкнул строй, пропустив Видацилия с войском, так что у аскуланцев не оставалось выбора, кроме как открыть ворота и позволить Видацилию войти.
– Я и не знал, что Секст Юлий был таким искусным полководцем, – сказал Помпей Страбон.
– Это могло выйти и случайно. – Плечи Скатона вздрогнули. – Хотя я так не думаю.
– Полагаю, мысль, что им придется кормить еще двадцать тысяч человек, не очень-то обрадовала горожан?
– Они были вне себя от ярости! – ухмыльнулся Скатон. – Видацилия ждала не радостная встреча, а холодный прием. Тогда он отправился на Форум, взошел на трибуну и сказал аскуланцам, что он думает о людях, которые не подчиняются приказам. Выполни они свой долг, армия Секста Юлия Цезаря была бы разбита наголову. И очень возможно, он был прав. Но аскуланцы не были готовы принять эту правду. Тут на трибуну вскарабкался главный магистрат и сказал то, что думал он: спросил Видацилия, понимает ли тот, что город не сможет прокормить его армию, потому что продовольствия осталось слишком мало.