– Понимаю, – спокойно сказал Марий. Вид у него был совершенно невозмутимый. – Хорошо, Юлия, ты знаешь, что было дальше. Я – нет. Продолжай.
– Тот юноша рассказал, что наш сын пытался убедить Луция Катона дать команду к отступлению. Но Луций Катон разъярился и обозвал его сыном италийского предателя. Консул отказался отступать и заявил, что лучше все его люди полягут на поле боя, чем будут жить в бесчестии. После этого он повернулся к Марию спиной в знак отвращения. И тут наш сын – так рассказывает тот контубернал – обнажил свой меч и вонзил его в спину Луция Катона по самую рукоять! После чего он принял командование и отдал приказ отступать. – Конец рассказа потонул в рыданиях.
– Неужели Квинт Лутаций не мог дождаться меня, вместо того чтобы взвалить на тебя это бремя? – резко сказал Марий.
– Времени у него и в самом деле не было, Гай Марий. – Юлия смахнула слезы, пытаясь успокоиться. – Его вызвали по срочному делу в Капую, так что он должен был немедленно отправляться туда. Он говорит, ему никак нельзя было задерживаться, и он специально сделал крюк, заехав к нам, в Рим, так что мы должны быть благодарны ему за это. Еще он сказал: ты знаешь, что делать. И когда он это говорил, я поняла: он не сомневается, что наш сын убил Луция Катона. О, Гай Марий, что нам делать? Что ты предпримешь? Что имел в виду Квинт Лутаций?
– Я должен ехать в Тибур вместе с моим другом Гаем Юлием. – Марий встал.
– Но ты не можешь! – Юлия едва выговаривала слова.
– Могу, разумеется. А сейчас успокойся, жена, и вели Стофанту послать кого-нибудь к Аврелии за Луцием Декумием. Он позаботится обо мне в пути и снимет с мальчика часть его бремени.
При этих словах Марий крепко сжал плечо Цезаря – не для того, чтобы опереться, а словно бы подавая знак молчать.
– Пусть Луций Декумий едет с тобой один. Гай Юлий должен вернуться домой к матери, – сказала Юлия.
– Да, ты права, – согласился Марий. – Иди домой, юный Цезарь.
Но Цезарь не соглашался.
– Мать приставила меня к тебе, – сказал он сурово. – Если бы я бросил тебя при таких обстоятельствах, она бы очень на меня рассердилась.
Марий стал было настаивать, но Юлия, которая знала характер Аврелии, вдруг уступила:
– Он прав, Гай Марий. Возьми его с собой.
Поэтому час спустя Гай Марий, юный Цезарь и Луций Декумий покидали Рим через Эсквилинские ворота в повозке, запряженной четырьмя мулами. Опытный возница, Луций Декумий, пустил мулов бодрой рысью, – так мулы могли проделать весь путь до Тибура, не выбившись из сил.
До самой темноты Цезарь, которому никогда еще не доводилось путешествовать в такой спешке, с восхищением разглядывал проплывавшие мимо него пейзажи со своего места между Марием и Декумием. Надо признаться, в душе он всегда любил быструю езду.
Хотя разница между двоюродными братьями составляла девять лет, юный Цезарь хорошо знал Мария-младшего. Он помнил его с самого младенчества; в его воспоминаниях Марий занимал куда большее место, чем другие дети, и Цезарь не любил его. Нет, Марий-младший никогда не обращался с ним дурно, никогда не смеялся над ним. Причина была не в нем, а в других, в тех, над кем Марий издевался и насмехался. Сколько бы Цезарь ни наблюдал за постоянным соперничеством между Марием-младшим и Суллой-младшим, его симпатии всегда оказывались на стороне Суллы. Двуличие Мария проявлялось и в отношении Корнелии Суллы: с ней он был всегда нежен и обходителен, но стоило ей выйти за порог, как он становился желчным и злым. Он выставлял ее на посмешище перед своими кузенами и сплетничал о ней с приятелями. Поэтому бесчестие, ожидавшее Мария-младшего, никак не взволновало бы Цезаря, если бы не Гай Марий и тетя Юлия. За них он тревожился.
Когда совсем стемнело и лишь половинка луны освещала им путь, мулы перешли на шаг. Мальчик вскоре уснул: голова его покоилась на коленях Мария, тело расслабилось, и он забылся тем сладким сном, какой бывает только у животных и детей.
– Что ж, Луций Декумий, давай-ка поговорим, – предложил Марий.
– Пожалуй, – весело отозвался Луций Декумий.
– Мой сын попал в большую беду.
Луций Декумий задумчиво пощелкал языком:
– Что ж, мы не должны этого допустить, если только это возможно.
– Его обвиняют в убийстве консула Катона, – продолжал Марий.
– Если судить по тому, что я слышал о консуле Катоне, Мария-младшего следовало бы наградить травяным венком за спасение армии, – заметил Луций Декумий.
Марий затрясся от смеха:
– Я совершенно с тобой согласен. Если то, что рассказывает моя жена, верно, дело обстоит именно так. Этот дурак Катон был сам виноват в своем поражении! Думаю, оба его легата уже давно были убиты, а трибуны, по всей видимости, носились по полю боя, передавая его приказы, возможно ошибочные. Вся свита консула Катона, очевидно, состояла из одних контуберналов. И моему сыну выпало на долю посоветовать командующему отступить. Катон отказался и обозвал Мария-младшего сыном италийского предателя. Поэтому, как утверждает другой контубернал, добрый римский меч вошел в спину консула по самую рукоять, а мой сын, Марий-младший, отдал приказ к отступлению.
– Неплохо, Гай Марий!
– И я так считаю – с одной стороны. С другой стороны, жаль, что Катон стоял к нему спиной. Но я знаю своего сына. Он горяч и ему известно, что такое честь. Я редко бывал дома, когда он рос, а не то бы выбил из него эту горячность. Кроме того, он всегда был достаточно умен, чтобы не показывать свой норов при мне. Или при матери.
– Сколько же свидетелей, Гай Марий?
– Один, как я слышал. Большего мне не узнать, пока я не увижусь с Луцием Корнелием Цинной, который командует там теперь. Конечно, мой Марий должен ответить на обвинение. Если свидетель упрется, моего сына накажут палками, а потом обезглавят. Убийство консула – не просто преступление, это еще и святотатство.
Луций Декумий опять прищелкнул языком, но промолчал. Разумеется, он знал, почему его взяли в это путешествие, цель которого – вызволить Мария-младшего из чудовищной переделки. Он был в восторге от того, что сам Гай Марий послал за ним. Гай Марий! Самый прямой, самый достойный человек из всех, кого Луций Декумий знал. Как это Луций Сулла сказал о нем несколько лет назад? Даже выбрав нечестный путь, Гай Марий пойдет честно? Но по всему выходило, что сегодня ночью Гай Марий решил пойти нечестно нечестным путем. Как это на него не похоже! Были ведь и другие пути. Пути, которые Гай Марий должен был хотя бы испробовать.
Луций Декумий повел плечами. В конце концов, Гай Марий всего лишь отец. И у него только один сын. Зеница его ока. Неплохой мальчик, если, конечно, вам по нраву заносчивые мерзавцы. Трудно, наверно, быть сыном великого человека. Особенно тому, у кого нет стержня. Да, разумеется, он храбрец. К тому же не глуп. Но истинно великим человеком ему не быть. Для этого нужна трудная жизнь. Куда труднее, чем была у Мария-младшего. А мать у него такая добрая женщина! Будь она такой, как у юного Цезаря, возможно, все было бы иначе. Уж Аврелия-то позаботится, чтобы жизнь у Цезаря легкой не была. Никаких колебаний от намеченного курса. Да и денег в семье в обрез.
Дорога, до сих пор ровная, постепенно стала подниматься в гору; порядком уставшие мулы попытались было заупрямиться, но Луций Декумий взбодрил их кнутом, грозно прикрикнул и железной рукой повел повозку дальше.
Пятнадцать лет назад Луций Декумий назначил себя покровителем матери Цезаря, Аврелии. Примерно в то же время сыскался для него и дополнительный заработок. Был он коренной римлянин, принадлежал к городской Палатинской трибе, по имущественному цензу относился к четвертому классу, а по роду занятий был квартальным начальником, возглавляя коллегию, разместившуюся в том самом доме, где жила Аврелия. Он был невысок, невзрачен, невежествен, однако за этими ничем не примечательными чертами скрывалась непоколебимая вера в свой ум и силу воли. Своими людьми он управлял как истинный полководец.
Под его началом было целое братство, официально утвержденное городским претором. Братству полагалось заботиться о целом квартале: подметать улицы, следить, чтобы алтари на перекрестках, посвященные ларам, содержались в надлежащем порядке, чтобы вода из большого фонтана, который снабжал всю округу, беспрепятственно изливалась в вычищенный водосборник, наконец его стараниями организовывались ежегодные Компиталии. В коллегии состояли самые разные люди – от местных жителей второго класса до неимущих, от чужестранцев – евреев и сирийцев – до греческих отпущенников и рабов. Второй и третий классы в жизни коллегии участвовали пожертвованиями, достаточно щедрыми, чтобы от них не потребовалось ничего другого. Постоянными посетителями на удивление чистой таверны, которая располагалась на территории квартала, были ремесленники, проводившие свой выходной за вином и беседой. Каждому работнику, будь то свободный или раб, полагался выходной на восьмой день от начала работы. Поэтому день ото дня люди за столами менялись, но когда бы Луций Декумий ни объявил, что нужно сделать то или это, все тут же отставляли свое вино и спешили выполнить приказ начальника.
Братство Луция Декумия промышляло и другой деятельностью, которая не имела ничего общего с городским благоустройством. Когда Марк Аврелий Котта, приходившейся Аврелии не только дядей, но и отчимом, купил для племянницы инсулу, с тем чтобы умножить ее приданое, она быстро обнаружила, что ее дом был пристанищем вымогателей, которые собирали дань с местных торговцев и ремесленников. Аврелия, женщина безупречной репутации, скоро положила этому конец. Точнее сказать, Луций Декумий и его подельники перенесли свою деятельность в те части города, где у Аврелии не имелось ни дел, ни знакомых, так что не было никакой опасности, что жертвы донесут ей об их бесчинствах.
Примерно в то же время, когда Аврелия приобрела инсулу, Луций Декумий отыскал свое призвание, не только приятное, но и доходное: он стал наемным убийцей. Хотя об этих его делах было больше слухов, чем сведений, все, кто был с ним знаком, безоговорочно верили в то, что Луций Декумий замешан во многих заказных убийствах, как за пределами Рима, так и в городе. Он был хитер и смел – никто ни решался обеспокоить его расспросами, не говоря уж о том, чтобы задержать. Он никогда не оставлял следов. О