– Они хотят выиграть время в надежде на то, что Лампоний пришлет им завтра подкрепление, – объяснил Сулла Метеллу Пию Свиненку и Лукуллу. – Мне нужно подумать, что делать с Лампонием. Нельзя, чтобы он и дальше держал Луканию под пятой. – Сулла передернул плечами и заговорил о сегодняшнем деле. – Луций Лициний, мой ответ Эклану будет таким: у них час времени на размышления. Не более. Квинт Цецилий, бери людей, сколько потребуется, прочеши с ними округу. Соберите дрова, хворост, плошки с нефтью – все, что горит. Разложите дрова и промасленные тряпки вдоль стен по обе стороны главных ворот. Расставьте наши четыре метательные машины вокруг стен. Как только будешь готов, поджигай стены и начинай обстреливать город снарядами. Клянусь богами, внутри там тоже все деревянное. Эклан займется, как трут.
– А если я успею раньше? – спросил Свиненок.
– Поджигай сразу, – ответил Сулла. – Гирпины хитрят. Почему я не могу?
Стены Эклана заполыхали в один миг: дерево было сухим и старым. Огонь жадно лизал стены городских зданий, тоже деревянных. В ужасе распахнулись ворота, и гирпины хлынули наружу, крича, что они сдаются.
– Убить всех. Город разграбить, – приказал Сулла. – Пора италикам понять, что от меня им нечего ждать пощады.
– Женщин и детей тоже? – спросил Квинт Гортензий, военный трибун.
– Что, такое тебе не по вкусу – совсем не то, что языком болтать на Форуме? – с гадкой ухмылкой спросил Сулла.
– Ты неправильно меня понял, Луций Корнелий, – спокойно ответил Гортензий. Красивый голос и правда выдавал в нем оратора. – Это гирпинское отродье не стоит моей жалости. Однако я предпочитаю ясность, как и все любители болтать языком на Форуме. Тогда я точно знаю, чего от меня хотят.
– Ни один не должен остаться в живых, – проговорил Сулла. – Однако скажи солдатам, что женщины принадлежат им. Потом могут их убить.
– Ты не будешь брать пленных? Их можно хорошо продать, – поинтересовался предприимчивый Свиненок.
– Италики – не внешние враги. Они не будут рабами, даже если разграбить их города. Пусть лучше умрут.
От Эклана Сулла повернул на юг по Аппиевой дороге и повел своих довольных солдат к Компсе, второму опорному пункту гирпинов. Ее стены также были деревянными. Однако весть о судьбе, постигшей Эклан, распространялась быстрее, чем продвигался Сулла. Когда он прибыл, Компса ждала его, открыв все ворота, перед которыми стояли городские магистраты. На этот раз Сулла смилостивился. Компса не была разорена.
Из Компсы Луций Корнелий послал письмо Катулу Цезарю в Капую и велел ему отправить в Луканию два легиона под командованием братьев Авла и Публия Габиниев. Им были даны приказы отбирать все города у Марка Лампония и очистить Попилиеву дорогу на всем пути до Регия. Тут Сулла вспомнил еще об одном полезном человеке и добавил в постскриптуме, что Катул Цезарь должен включить в луканскую экспедицию младшего легата Гнея Папирия Карбона.
Находясь в Компсе, Сулла получил два известия. В одном из них сообщалось, что Геркуланум наконец пал после ожесточенных боев за два дня перед июньскими идами и что Тит Дидий был убит во время штурма.
«Пусть Геркуланум заплатит за это», – написал Сулла Катулу Цезарю.
Второе сообщение пришло через всю страну из Апулии от Гая Коскония:
После исключительно легкого и спокойного путешествия я высадил мои легионы в зоне соленых лагун вблизи рыбацкой деревушки Салапии ровно через пятьдесят дней после отплытия из Путеол. Все прошло в точности как планировалось. Мы выгрузились ночью в полной тайне, напали на рассвете на Салапию и сожгли ее дотла. Я убедился, что все жители в этой местности перебиты, так что никто не мог сообщить самнитам о нашем прибытии.
От Салапии я пошел к Каннам и взял их без боя, после чего переправился через Ауфид и двинулся на Канузий. Пройдя не более десяти миль, я встретил большое войско самнитов, которых вел Гай Требатий. Избежать битвы было нельзя. Поскольку я уступал им в численности и местность была для меня неудобна, столкновение оказалось кровопролитным и стоило многих жертв. Но и Требатию тоже. Я решил отойти в Канны, прежде чем потеряю больше солдат, чем могу себе позволить. Там я привел войска в порядок и снова перешел Ауфид, преследуемый Требатием. Тут я понял, какую уловку можно применить. Изобразив, что мы впали в панику, я спрятал войска за холмом на каннском берегу реки. Уверенный в себе, Требатий начал переходить Ауфид, немного нарушив строй своих войск. Мои люди были спокойны и готовы продолжить битву. Я приказал им пробежать полный круг, и мы напали на Требатия, когда он переправлялся. В результате мы одержали решительную победу. Имею честь сообщить тебе, что пятнадцать тысяч самнитов были убиты во время переправы через Ауфид. Требатий и немногие уцелевшие бежали в Канузий, который приготовился к осаде. Я принудил их к этому.
Я оставил пять когорт моих людей, включая и раненых, перед Канузием под командованием Луция Лукцея, а сам, взяв оставшиеся пятнадцать когорт, пошел на север, в земли френтанов. Аускул Апулийский сдался без боя, как и Ларин.
В момент, когда я пишу этот рапорт, я получил известие от Луция Лукцея о том, что Канузий капитулировал. Следуя данным мною указаниям, Луций Лукцей разграбил город и убил всех поголовно, хотя Гаю Требатию снова удалось ускользнуть. Поскольку мы не имеем возможности возиться с пленными и я не могу допустить, чтобы в хвосте моей колонны тащились вражеские солдаты, полное истребление всех в Канузии, очевидно, было для меня единственным выбором. Надеюсь, это не вызовет твоего неудовольствия. Из Ларина я продолжу движение в сторону френтанов. Жду известий о твоих перемещениях и твоих дальнейших распоряжений.
Сулла с довольным видом отложил письмо, крикнул Метелла Пия и двух трибунов, так как оба они отлично себя зарекомендовали.
Он сообщил им полученные от Коскония вести, подождал, насколько позволяло ему терпение, пока утихнут их восторги (о миссии Коскония никому не было известно), и посвятил в дальнейшие планы кампании.
– Пришло время остановить Мутила, – сказал он. – Если мы этого не сделаем, он выставит против Коскония такое войско, что ни одному римлянину не уцелеть – не лучшая награда за смелость и отвагу. Мне известно, что Мутил выжидает, желая выведать мои планы до того, как решит, куда он поведет свое войско – против меня или против Гая Коскония. Он надеется, что я пойду на юг по Аппиевой дороге и сосредоточусь на Венузии, крепости достаточно мощной, чтобы надолго завладеть моим вниманием. Как только Мутил убедится, что прав в своих предположениях, он выдвинется в сторону Гая Коскония. Поэтому сегодня же мы снимаемся с лагеря и направляемся в сторону Венузии, на юг. Однако, как только стемнеет, мы повернем назад и передвигаться по дороге больше не будем. Отсюда и до верховий Вольтурна простирается холмистая, трудная для марша местность, но там-то мы и пройдем. Лагерь самнитов разбит как раз на полпути между Венафром и Эсернией. Мутил засел в лагере уже очень давно, и нет никаких оснований считать, что он снимется с места. От него нас отделяют сто пятьдесят миль по бездорожью, но мы должны проделать этот путь за восемь дней и быть готовы к бою.
Возражений не последовало: Сулла никогда не щадил свою армию, но после победы при Ноле солдаты уверовали в себя и своего командира настолько, что знали – любое задание им под силу. Сулла удивил свои войска и тем, что при разграблении Эклана из всей скудной добычи оставил для себя и своих командиров лишь нескольких женщин, да и то не самых красивых.
Однако вместо намеченных восьми поход занял двадцать один день. Так вышло потому, что дорог не было никаких, холмы на деле оказывались скалами, которые приходилось огибать, немилосердно петляя. В душе Суллы клокотала ярость, но на лице была лишь понимающая и ободряющая улыбка: он был достаточно мудр, чтобы понимать, как важно поддерживать моральный дух своих солдат и офицеров. Кое в чем травяной венок смягчил Суллу, дав ему ощущение полной власти над его армией. Если бы он не ошибся в своих расчетах и местность оказалась хорошо проходимой, Сулла стал бы погонять солдат, но сейчас он счел необходимым поддерживать в них бодрость духа и подавать им пример, принимая неизбежное как должное. Если Фортуна по-прежнему ему благоволит, он застанет Мутила там, где думает его найти, а Сулла считал, что Фортуна все еще на его стороне.
Был уже конец квинтилия, когда Лукулл ворвался в лагерь Суллы в невероятном волнении.
– Он здесь! – крикнул Лукулл без всяких церемоний.
– Хорошо, – улыбнулся Сулла. – Это значит, Луций Лициний, что его удача повернулась к нему спиной, потому что моя все еще при мне. Можешь сообщить эту новость войскам. Есть ли признаки того, что Мутил собирается сниматься с лагеря в ближайшее время?
– Наоборот. Он, скорее, дал своим людям время как следует отдохнуть.
– Они сыты этой войной по горло, и Мутилу это известно, – с довольным видом сказал Сулла. – Кроме того, он встревожен. Мутил сидит в этом лагере уже более двух месяцев, и с каждым новым донесением ему все сложнее решить, куда направить свои войска. Он лишился Западной Кампании и теряет контроль над Апулией.
– И как же мы будем действовать? – спросил Лукулл – молодой трибун родился с военной жилкой и с удовольствием учился у Суллы.
– Мы затаимся в бездымном лагере за ближайшим к Вольтурну холмом, – ответил Сулла. – Я хочу напасть, когда Мутил начнет сниматься с лагеря. Ему придется двинуться дальше, иначе он проиграет войну без боя. Если бы это был Силон, возможно, он бы так и поступил. Но Мутил? Он самнит. Он ненавидит Рим.
Шесть дней спустя Мутил начал сворачивать лагерь. Сулла не мог знать, что причиной этому послужило известие о чудовищной битве под Ларином между Гаем Косконием и Марием Эгнацием. Хотя Мутил и бездействовал сам, он не собирался позволять Косконию использовать Северную Апулию как учебный плац. Он выставил большую и закаленную в боях армию самнитов и френтанов под командованием Мария Эгнация против Коскония. Однак