Теперь он встал и показал сенату, что он, Луций Корнелий Сулла, их новый лидер, который не потерпит неповиновения.
– Принцепс сената и отцы, внесенные в списки! Я не оратор, – сказал он, стоя совершенно неподвижно перед своим курульным креслом, – так что от меня вам не дождаться изысканных речей. Я представлю вам простое изложение фактов, за которым последует краткое перечисление мер, которые я собираюсь принять, чтобы исправить ситуацию. Вы можете обсуждать эти меры – если сочтете нужным, – но меня увольте. Напоминаю вам: мы еще не одержали в войне окончательной победы. Поэтому я не хочу задерживаться в Риме дольше, чем требуется. Также я предупреждаю вас, что буду сурово расправляться с членами этого досточтимого собрания, которые из тщеславия или эгоизма попытаются помешать мне. Мы не в том положении, чтобы терпеть выходки, подобные тем, что позволял себе Луций Марций Филипп в дни, предшествовавшие гибели Марка Ливия Друза, – надеюсь, ты слушаешь, Луций Марций?
– Мои уши внимают тебе, Луций Корнелий, – процедил Филипп.
Другой человек осадил бы Филиппа едким словцом. Сулла сделал это взглядом. После того как раздались смешки, эти жуткие бледные глаза заметались по рядам в поисках виноватых. Обмен колкостями был подавлен в зародыше, смех резко стих, у каждого нашлась вдруг причина податься вперед с видом крайней заинтересованности.
– Все мы знаем, как тяжело финансовое положение Рима, как плохи дела и частные, и государственные. Городские квесторы сообщили мне, что казна пуста, а трибуны казначейства назвали сумму долга Рима перед различными ремесленными и торговыми предприятиями и частными лицами в Италийской Галлии. Сумма превышает три тысячи серебряных талантов и с каждым днем увеличивается по двум причинам. Во-первых, потому что Риму все еще приходится делать закупки у этих предприятий и частных лиц. Во-вторых, потому что основной долг не выплачен, проценты не уплачены, и мы не всегда можем выплатить проценты по невыплаченным процентам. Торговля в упадке. Те, кто ссудил деньгами частное дело, не могут получить ни долг по ссуде, ни проценты, ни проценты по невыплаченным процентам. А те, кто взял взаймы, находятся в еще худшем положении.
Его взгляд задумчиво остановился на Помпее Страбоне, который сидел в правом переднем ряду рядом с Гаем Марием и, не слишком вникая в суть происходящего, изучал собственный нос. «Вот, – говорили глаза Суллы остальному сенату, – человек, которому следовало бы ненадолго отвлечься от своих военных забав и предпринять что-нибудь, чтобы остановить углубляющийся финансовый кризис, особенно после того, как его городской претор отошел в иной мир».
– Поэтому я прошу сенат разослать консульт во все трибутные, патрицианские и плебейские комиции с просьбой принять lex Cornelia. Таким образом, все должники, римские граждане они или нет, обязаны будут выплатить только простые проценты, то есть проценты по основному долгу в размере, оговоренном обеими сторонами при совершении займа. Взимать же простые проценты, которые будут выше изначально оговоренных, запрещается.
Поднялся ропот, особенно среди заимодавцев, но невидимая угроза, которая исходила от Суллы, не дала ропоту набрать силу. Перед ними стоял истинный римлянин, чей род был известен с дней основания города. У него была воля Гая Мария. Но и что-то от Марка Эмилия Скавра было тоже. И почему-то никому, даже Луцию Кассию, ни на секунду не пришло в голову поступить с Луцием Корнелием Суллой так же, как с Авлом Семпронием Азеллионом. Это был не тот человек, убийство которого можно было замышлять.
– В гражданской войне нет победителей, – невозмутимо продолжил Сулла. – Война, которую мы сейчас ведем, – гражданская. Я считаю, что италики никогда не смогут стать римлянами. Но я римлянин, а значит, уважаю законы, которые совсем недавно сделали италиков римлянами. Нам не достанется трофеев, Рим не получит возмещения ущерба, достаточного для того, чтобы покрыть хотя бы одним слоем серебра пол храма Сатурна.
– Клянусь Поллуксом! И это называется речь? – завертел головой Филипп.
– Помолчи! – прорычал Марий.
– Казна италиков пуста так же, как и наша, – продолжил Сулла, не обратив внимания на эту короткую перебранку. – Новые граждане, которых внесут в наши списки, так же погрязли в долгах и бедны, как и мы, римляне. Надо с чего-то начинать. Объявить всеобщую долговую амнистию невозможно. Но нельзя и уморить должников голодом. Другими словами, будет честно и справедливо пойти навстречу обеим сторонам. И именно это я собираюсь сделать с помощью lex Cornelia.
– А долг Рима перед Италийской Галлией? – спросил Марий. – На него тоже распространится lex Cornelia?
– Разумеется, Гай Марий, – быстро ответил Сулла. – Мы все знаем, что Италийская Галлия богата. Война на полуострове ее не затронула, и Галлия хорошо заработала на ней. Поэтому она вполне может отказаться от сложных процентов. Благодаря Гнею Помпею Страбону, вся Италийская Галлия к югу от Пада теперь принадлежит Риму, а крупные города к северу от реки пользуются латинскими правами. Я считаю, что будет справедливо, если с Италийской Галлией мы станем обращаться так же, как и с любыми другими римскими и латинскими общинами.
– В Италийской Галлии будут не очень-то рады называться клиентами Помпея Страбона после того, как услышат о lex Cornelia, – прошептал с улыбкой Сульпиций Антистию.
Однако закон был восторженно принят большинством голосов.
– Это хороший закон, Луций Корнелий, – голос Марка Юния Брута вдруг прорезал тишину, – но этого недостаточно. Как быть в тех случаях, когда тяжба неизбежна, но ни у одной из сторон нет денег на то, чтобы внести спонсию городскому претору? Хоть суды по банкротствам и закрыты, есть множество случаев, в которых городской претор может самостоятельно вершить суд, не обременяя себя формальным слушанием. Если, конечно, сумма залога внесена. Но по нынешним законам руки городского претора связаны, без спонсии он не может ни заслушать дело, ни принять решение. Могу ли я предложить второй lex Cornelia, который позволит не вносить залог в случаях, касающихся долговых тяжб?
Сулла весело хлопнул в ладоши:
– Именно это я и надеялся услышать, городской претор! Разумные решения досадных проблем! Давайте же примем закон, который оставит внесение спонсии на усмотрение городского претора!
– Ну, если ты собираешься пойти так далеко, почему бы просто не открыть суды по банкротствам? – спросил Филипп, вечно дрожавший при упоминании любого закона, который касался сбора долгов. Он постоянно был в долгах и был известен всему Риму как злостный неплательщик.
– По двум причинам, Луций Марций, – серьезно ответил Сулла, делая вид, что не заметил иронии Филиппа. – Во-первых, у нас недостаточно магистратов для того, чтобы укомплектовать штаты судов, а сенат так оскудел, что найти специальных судей будет сложно, ведь они должны разбираться в законах не хуже преторов. Во-вторых, банкротство – гражданская процедура, и в так называемых судах по банкротству заседают специальные судьи, которые назначаются по решению городского претора. Что возвращает нас к первой причине. Если мы не можем укомплектовать уголовные суды, где нам взять столько судей, чтобы вести куда более разнообразные и сложные гражданские процессы?
– Как лаконично изложено! Благодарю тебя, Луций Корнелий, – ответил Филипп.
– Хватит об этом, Луций Марций. Ты понял меня? Никогда больше так не говори. Никогда.
Разумеется, обсуждение на этом не закончилось. Сулла понимал, что его предложения вызовут споры. Но даже сенаторы-ростовщики протестовали для вида, потому что каждый сообразил, что вернуть хоть какие-нибудь деньги лучше, чем не вернуть ничего, а Сулла не собирался отменять проценты.
– Давайте голосовать, – объявил Сулла, когда решил, что с него хватит этой болтовни.
Подавляющее большинство было на его стороне. Сенат подготовил консульт, в котором приводились положения обоих новых законов, и передал его на рассмотрение народному собранию, – правда, консул мог и сам представить там свои законы, хоть и был патрицием.
Затем претор Луций Лициний Мурена, более известный тем, что разводил пресноводных угрей для пиршеств, чем своей политической деятельностью, внес предложение другого рода: возвратить из ссылки тех, кто был осужден комиссией Вария.
– Сейчас мы даруем гражданство половине Италии, а люди, осужденные за поддержку этой идеи, все еще лишены гражданства! – воскликнул Мурена. – Пришло время им вернуться домой: это именно те римляне, которые нам нужны!
Публий Сульпиций вскочил с места и повернулся к консулу:
– Могу ли я сказать, Луций Корнелий?
– Говори, Публий Сульпиций.
– Я был добрым другом Марку Ливию Друзу, хотя и не поддерживал идею предоставления гражданства италикам. Тем не менее я считаю предосудительным то, как Квинт Варий вершил свой суд. Каждый из нас должен спросить себя, сколько его жертв были осуждены лишь потому, что не нравились ему лично. Однако его комиссия была созвана законным образом и вела дела по закону. Эта комиссия и сейчас еще работает, хотя деятельность ее и переменилась полностью. К тому же это единственный действующий суд. Таким образом, можно заключить, что это законно учрежденный орган, и его решения не должны отменяться. Я уведомляю сенат, что, если будет предпринята хоть одна попытка вернуть из изгнания тех, кто был осужден комиссией Вария, я наложу свое вето, – сказал Сульпиций.
– И я, – поддержал его Публий Антистий.
– Сядь, Луций Лициний Мурена, – мягко сказал Сулла.
Мурена мрачно опустился на свое место. Он был подавлен. Вскоре сенат завершил свое первое заседание под председательством Суллы.
Когда Сулла шел к выходу, его задержал Помпей Страбон:
– Луций Корнелий, позволь перемолвиться с тобой словечком.
– Конечно, – с готовностью сказал Сулла, рассчитывая, что разговор удастся затянуть. Он видел, что Марий караулит его, и хотел любой ценой избежать встречи с ним, однако понимал, что без веской причины сделать этого ему не удастся.