– Радости ей от моего отца будет мало, – мрачно сказала Корнелия Сулла. – Он ни одну женщину не осчастливил.
– Не говори так, Корнелия!
– Мама, я больше не ребенок! У меня есть собственные дети! И я знаю его лучше, чем ты, потому что я не люблю его так, как ты! Я кровь от крови его – и иногда эта мысль меня пугает! Мой отец – чудовище. А женщины вызывают в нем все самое ужасное. Моя настоящая мать совершила самоубийство – и никто не убедит меня в том, что он никак в этом не замешан!
– Корнелия, правда никогда не откроется, так что даже не думай об этом, – строго сказал младший Квинт Помпей.
Элия вдруг очень удивилась:
– Как странно! Если бы ты спросила меня, на ком бы он мог жениться, я бы сказала: на Аврелии!
Корнелия Сулла кивнула:
– И я тоже. Они всегда хорошо ладили, как две гарпии на скале. Перья разные, а натура одна. – Она пожала плечами. – Хотя какие птицы! Чудовища. Они оба.
– Не думаю, что я когда-либо встречала Цецилию Метеллу Далматику, – сказала Элия, не желая, чтобы Корнелия Сулла продолжала этот опасный разговор, – даже когда она преследовала моего мужа.
– Он больше не твой муж, мама! Ее муж.
– Ее едва ли кто-то знает вообще, – сказал юный Помпей Руф, который тоже хотел успокоить Корнелию Суллу. – Марк Скавр держал ее взаперти после того случая, каким бы невинным он ни был на самом деле. Есть двое детей, девочка и мальчик, но никто не знает их. Как и ее. И с тех пор, как Марк Скавр умер, о ней совсем ничего не было слышно. Поэтому весь Рим гудит.
– Должно быть, он очень ее любит, – сказала Элия.
– Чушь! – ответила Корнелия Сулла. – Он никого не любит.
После того как безудержный гнев, который охватил его, когда он оставил Элию на спуске Виктории в полном одиночестве, утих, Сулла привычно погрузился в пучину черной тоски. На следующее утро он поспешил в дом Метелла Пия отчасти для того, чтобы еще больше досадить этой слишком приветливой, слишком скучной Элии. Ему было приятно растравить ту рану, которую – он прекрасно это знал – он ей нанес. Его интерес к вдове Скавра был таким же старым и холодным, как его сердце. Он хотел, чтобы Элия страдала. Развода было недостаточно. Он должен найти способ заставить ее страдать. А что может быть лучше, чем немедленно жениться опять, чтобы все выглядело так, как будто это и есть причина развода?
«Эти женщины, – думал он по дороге к дому Метелла Пия, – они сводили меня с ума с самой юности. С тех пор как я перестал продавать себя мужчинам потому, что был так глуп, что счел их более легкой добычей. Но добычей был я. Жертвой. Их жертвой. Я убил Никополис и Клитумну. И, благодарение богам, Юлилла убила себя сама. Но убивать Элию слишком опасно. А развода недостаточно. Она ждала этого годами.
Он нашел Свиненка погруженным в беседу с его новым квестором, Мамерком Эмилием Лепидом Ливианом. Невероятная удача застать их вместе – но разве он не любимчик Фортуны?
Мамерк и Свиненок жаждали уединения, ничего странного в этом не было, однако от Суллы, который был сегодня в одном из своих мрачнейший настроений, шли такие волны черной злобы, что оба поздоровались с ним весьма нервно, с видом парочки, застигнутой за чем-то явно предосудительным.
Они сели только после того, как сел он, – оба были вышколены на военной службе, и в замешательстве уставились на него, не зная, с чего начать разговор.
– Вам что, языки отрезали? – спросил Сулла.
Метелл Пий вздрогнул от неожиданности:
– Нет, Луций Корнелий! Нет! Прости меня, мои мысли были да-да-далеко.
– Твои тоже, Мамерк? – спросил Сулла.
Но Мамерк, спокойный, надежный и непрошибаемый, набрался храбрости и улыбнулся.
– По правде говоря, да, – ответил он.
– Тогда я придам вашим мыслям совершенно другое направление – и это касается вас обоих, – сказал Сулла с самой похотливой из всех своих ухмылок.
Они ничего не ответили, просто ждали.
– Я хочу жениться на Цецилии Метелле Далматике.
– Юпитер! – пропищал Метелл Пий.
– Свиненок, это не слишком оригинально, – сказал Сулла. Он встал, подошел к двери кабинета Метелла Пия и оглянулся, приподняв бровь. – Я хочу жениться на ней завтра, – сказал он. – Я прошу вас обоих подумать об этом и дать мне ответ к вечеру. Мне нужен сын, поэтому я развелся со своей бесплодной женой. Но я не намерен менять ее на молодую и глупую девчонку. Для подростковых истерик я слишком стар. Мне нужна взрослая женщина, которая доказала свою способность к зачатию тем, что уже родила двоих детей, один из которых мальчик. Я подумал о Далматике, потому что она, кажется – или так казалось мне много лет назад, – питает ко мне нежные чувства.
На этом он ушел, оставив Метелла Пия и Мамерка смотреть друг на друга с открытым ртом.
– Юпитер! – еще раз сказал Метелл Пий, на этот раз куда более слабым голосом.
– Это действительно сюрприз, – сказал Мамерк, который был удивлен куда меньше, потому что знал Суллу не так хорошо, как его дорогой друг Свиненок.
Свиненок поскреб в затылке и покачал головой:
– Почему она? Я годами не вспоминал о Далматике, в последний раз – когда умер Марк Эмилий. Она, конечно, моя кузина, но после этой истории с Луцием Корнелием – поразительный случай! – она сидела дома взаперти под охраной куда более строгой, чем в Лаутумии. – Он уставился на Мамерка. – Постой. Ты ведь душеприказчик покойного Марка Эмилия. Ты уж точно виделся с ней в последние месяцы.
– Отвечу на твой первый вопрос: почему она? Думаю, ее деньги играют тут не последнюю роль, – ответил Мамерк. – Что касается второго вопроса, да, я навещал ее несколько раз после смерти Марка Эмилия, хотя не так часто, как следовало бы. Я уже уехал в расположение войск, когда он умер, но потом я виделся с ней. Мне ведь пришлось вернуться в Рим, чтобы привести в порядок дела старика. И если хочешь знать правду, я бы сказал, что она не слишком оплакивала мужа. Она была куда больше занята детьми. И это вполне понятно. Подумай, какая у них была разница в возрасте? Сорок лет?
– Кажется, именно столько. Помню, когда она выходила замуж, мне было ее немного жаль. Ее женихом был молодой сын Скавра, но он покончил с собой. А мой отец отдал ее Марку Эмилию.
– Меня поразила ее робость, – сказал Мамерк. – Или, может быть, она совсем растерялась. Она боится выходить из дома, хотя я и сказал ей, что теперь ей этого никто не запрещает. У нее совсем нет друзей.
– Откуда у нее могут быть друзья? Я не шутил, когда говорил, что Марк Эмилий посадил ее под замок, – произнес Метелл Пий.
– После его смерти, – задумчиво ответил Мамерк, – она, разумеется, осталась одна в его доме, за исключением, конечно, детей и весьма небольшого штата рабов для такого огромного дома. Но когда я предложил ей взять к себе тетку или двоюродную сестру в качестве компаньонки, она очень расстроилась. И слышать об этом не хотела. В конце концов я был вынужден пригласить супружескую пару, римлян хорошего происхождения и репутации, пожить с ней. Она сказала, что понимает, это все приличия, их нужно соблюдать, особенно учитывая ее былую неосторожность, но она предпочитает жить с чужими, а не с родственниками. Ну разве это не печально, Квинт Цецилий? Сколько ей было лет, когда это случилось? Девятнадцать? Да еще замужем за шестидесятилетним стариком!
Свиненок пожал плечами:
– Такова уж супружеская доля, Мамерк. Возьми, к примеру, меня. Женат на младшей дочери Луция Красса Оратора. У его старшей дочери уже три сына. А у моей Лицинии все еще нет детей – и вовсе не потому, что мы не пытались, уж поверь! Так что мы собираемся усыновить одного из племянников.
Лицо Мамерка вдруг просветлело, он наморщил лоб:
– Бери пример с Луция Корнелия! Разведись с Лицинией-младшей из-за бесплодия и сам женись на Далматике!
– Нет, Мамерк, я не могу. Я очень люблю свою жену, – резко ответил Свиненок.
– Тогда стоит ли нам серьезно обдумать предложение Луция Корнелия?
– Определенно. Он небогат, но у него есть кое-что другое. Он великий человек. Моя сестра Далматика была замужем за великим человеком, так что она к этому привыкла. Луций Корнелий далеко пойдет, Мамерк. Не знаю, почему я так в этом убежден: по мне, он достиг уже всего, что только возможно. Но он сможет. Я уверен, что он сможет. Да, он не Марий. И не Скавр. И все же я не сомневаюсь, что он сумеет их затмить.
Мамерк встал:
– Тогда нам лучше пойти и узнать, что на это скажет Далматика. Однако завтра жениться на ней он не может.
– Почему нет? Не может же она до сих пор быть в трауре!
– Нет. Удивительно, но срок ее траура заканчивается как раз сегодня. Именно поэтому, – сказал Мамерк, – люди заподозрят неладное, если она завтра выйдет замуж. Вот через несколько недель – другое дело.
– Нет, это должно случиться завтра, – твердо сказал Метелл Пий. – Ты не знаешь Луция Корнелия так, как знаю его я. Нет человека, которого я бы ценил и уважал сильнее. Но противоречить ему нельзя, Мамерк! Если мы не видим препятствий к тому, чтобы они поженились, тогда этот брак будет заключен завтра.
– Квинт Цецилий, я кое-что вспомнил. В последний раз, когда я видел Далматику – несколько нундин назад, – она справлялась о Луции Корнелии. Никем больше не поинтересовалась, даже самыми близкими родственниками.
– Ну, она была влюблена в него, когда ей было девятнадцать. Возможно, она любит его по-прежнему. Женщины странные, с них станется, – сказал Свиненок с видом знатока.
Когда они пришли в дом Марка Эмилия Скавра и предстали перед Цецилией Метеллой Далматикой, Метелл Пий понял, что имел в виду Мамерк, называя ее робкой. Мышка – вот она кто. Хорошенькая мышка. И ласковая. Ему не приходило в голову поставить себя на ее место, вообразить, что бы чувствовал он, семнадцатилетний мальчишка, если бы его женили на женщине почти шестидесяти лет. От женщин ждали покорности, а шестидесятилетний мужчина мог во всех смыслах предложить больше, чем любая женщина старше сорока пяти. По дороге к Далматике они решили, что разговор начнет он – ее ближайший родственник и, строго говоря,