все красавицы мира, все земли! Тут он вспомнил своего зятя Тиграна и улыбнулся. Можно позволить Тиграну владеть Парфянским царством – и пусть идет дальше на восток, хоть до самой Индии и всех тех неизведанных стран, что лежат за ней.
Но вслух царь не объявил, что начинает войну с Римом. Он лишь сказал:
– Пошлите за Аристионом.
Во дворце сгустилось напряжение. Никто не знал, что именно происходило с грозным властителем, восседавшим на усыпанном драгоценными каменьям троне. Но что-то происходило.
И вот в зал для аудиенций вошел высокий, необыкновенно красивый грек, одетый в тунику и поверх нее хламиду. Абсолютно непринужденно, безо всякого смущения он пал в ноги царю.
– Встань, Аристион. Есть работа для тебя.
Грек поднялся и застыл в благоговейном полупоклоне. Эту позу он долго репетировал перед зеркалом, которое царь Митридат весьма предусмотрительно распорядился поместить в роскошных покоях грека. Аристион не мог на себя нарадоваться: ведь ему удается балансировать между низкопоклонством, которое только вызвало бы у царя презрение, и независимостью в поведении, которая неизбежно навлекла бы царский гнев. Уже почти год он пребывал при понтийском дворе в Синопе. Путь из родных Афин был долог. Но он был перипатетиком, странствующим философом школы, основанной последователями Аристотеля, и понял, что навар пожирнее нужно искать не в Греции, Риме или Александрии, а в землях, не столь богатых такими талантами, как он. Ему повезло, он обнаружил, что царь Понта нуждается в его услугах: царь сознавал, что недостаток образования – его слабое место, он испытывал от этого неловкость еще со времени своего визита в провинцию Азия десять лет назад.
Осторожный, Аристион повел обучение в форме бесед, ублажая слух царя историями о закатившемся могуществе Греции и Македонии, о непрошеной и ненавистной власти Рима, об условиях предпринимательства и методах торговли, говорил о географии и истории мира. В конце концов Аристион стал считать себя царским судьей во всех вопросах философии и вкуса, а совсем не педагогом.
– Мысль о том, что я могу быть тебе полезен, переполняет меня восторгом, могущественный Митридат, – сладким голосом сказал Аристион.
Тогда царь перешел к следующему этапу, решив продемонстрировать, что все эти годы, когда его подданные, возможно, полагали, что он боялся воевать с Римом, он в действительности думал о том, как именно он начнет эту войну.
– Ты достаточно родовит, чтобы иметь политический вес в Афинах? – неожиданно спросил царь.
Аристион не выдал удивления. Он выглядел просто обворожительно.
– Да, мой властелин! – соврал он.
В действительности он был сыном раба, но все это давняя история. Никто этого не помнил, даже в Афинах. Внешний вид значил все. А его внешность была впечатляюще аристократична.
– Тогда я приказываю тебе немедленно вернуться в Афины и начать вербовать сторонников, – сказал царь. – Мне нужен надежный человек в Греции, способный посеять смуту и восстановить греков против Рима. Как ты будешь это делать, мне все равно. Но когда войско Понта вторгнется в земли по обеим сторонам Эгейского моря, я хочу, чтобы Афины – и вся Греция! – были в моих руках.
Все, кто был в зале, затаили дыхание. По рядам присутствующих пробежал шепот, а следом – дрожь возбуждения. Боевое воодушевление охватило всех: все-таки царь не намерен оказаться под римской пятой!
– Мы с тобой, мой царь! – воскликнул Архелай, сияя от счастья.
– Твои сыновья благодарят тебя, великий царь! – крикнул Фарнак, старший сын.
Митридат купался в лучах славы, раздуваясь от сознания собственного величия. Почему он раньше не видел, в какой опасной близости он был от восстания, как близко подошел к опасной грани? Эти его подданные и кровные родственники жаждали войны с Римом! И он готов к ней. Он давно готов.
– Мы не выступим, пока римские посланники и наместники в провинции Азия и Киликии не нарушат наших границ, – сказал он. – Как только это произойдет, мы нанесем ответный удар и начнем сводить счеты. Я хочу, чтобы корабли были вооружены и укомплектованы, сухопутные войска готовы к действию. Если римляне думают захватить Понт, то я думаю захватить Вифинию и всю провинцию Азия. Каппадокия уже моя и останется моей. У меня достаточно войск, чтобы не брать с собой моего сына Ариарата с его войском.
Его зеленые, слегка навыкате глаза остановились на Аристионе.
– А чего ты ждешь, философ? Отправляйся в Афины. Возьми золота из моей сокровищницы – оно поможет в твоем деле. Но будь осторожен! Никто не должен знать, что ты мой ставленник.
– Я понимаю, о великий царь! Я это понимаю! – воскликнул Аристион и попятился к выходу.
– Фарнак, Махар, Митридат-младший, Ариарат-младший, Архелай, Пелопид, Неоптолем, Леонипп, останьтесь, – отрывисто проговорил царь. – Остальные могут идти.
В апреле того же года – когда консулами были Луций Корнелий Сулла и Квинт Помпей Руф – начался поход римлян на Галатию и Понт. Пока Никомед лил слезы и заламывал руки в мольбе позволить ему вернуться в Вифинию, правитель Пафлагонии Пилемен дал приказ войску Никомеда начать наступление на Синопу. Маний Аквилий выступил во главе легиона ауксилариев из провинции Азия – и прошел из Пергама сухопутным путем через Фригию, намереваясь прорвать границу Понта к северу от соляного озера Татта. Здесь проходил торговый путь, и таким образом Аквилий мог продвигаться достаточно быстро. Гай Кассий забрал свои два легиона ополченцев, стоящих на подходе к Смирне, и провел их вверх по долине реки Меандр во Фригию, путем, что вел к маленькому торговому поселению Примнес. В то же время Квинт Оппий прошел морским путем из Тарса в Атталию, а оттуда направился с двумя своими легионами в Писидию дорогой, что привела его прямо к западному берегу озера Лимны.
В самом начале мая войско Вифинии вышло к Понту, дойдя до Амниаса, притока Галиса, текущего вглубь страны, огибая Синопу. Стратегия Пилемена состояла в том, чтобы пройти от места слияния Амниаса и Галиса на север, к морю, где он намеревался разделить свои силы, чтобы атаковать Синопу и Амис одновременно. Но на свою беду, еще не добравшись до широкой долины Галиса, вифинская армия встретилась с необъятной армией Понта под предводительством братьев Архелая и Неоптолема, стоявшей на Амниасе, и потерпела сокрушительное поражение. Все снаряжение, животные, солдаты, оружие – все было потеряно. Уцелел только царь Никомед. Он быстро собрал отряд из невольников и высших придворных чинов, которым мог доверять, и, бросив армию на произвол судьбы, поворотил свой непогрешимый нос в сторону Рима.
Примерно в то же самое время, когда вифинское войско встретилось с братьями Архелаем и Неоптолемом, Маний Аквилий со своим легионом перешел через перевал, и перед ним открылся вид на озеро Татта, лежащее в отдалении, к югу. Но этот вид теперь не мог пленить Аквилия. Внизу, перед собой, на просторе равнины, он увидел армию, безбрежнее самого озера. Воинское вооружение сверкало, порядок построения говорил опытному римскому глазу о превосходной дисциплине и надежности. Это были не варварские орды германцев! Перед ним стояло стотысячное понтийское войско, пехота и конница, ждущее, когда он попадет к ним в пасть. С быстротой молнии, какую мог оценить только римский командующий, Аквилий развернул свое жалкое маленькое войско и бросился бежать. У реки Сангарий, недалеко от Пессинунта – здесь было золото, которого он так страстно желал! – понтийская армия настигла его, ударила в тыл и стала уничтожать, пока не поглотила все войско целиком. Как и Никомед, Аквилий бросил армию на растерзание и бежал со своими старшими чинами и двумя посланниками через Мизийские горы.
Гая Кассия взял на себя сам Митридат, но его подвела неуверенность. Он начал сомневаться, как поступить, – Гай успел получить известие о поражениях вифинцев и Аквилия еще до того, как Митридат добрался до него. В результате наместник провинции Азия со своей армией отступил на юго-восток, двигаясь к Апамее, большому городу, стоящему на пересечении торговых путей, где он и «окопался», укрывшись за толстыми крепостными стенами города. В свою очередь, на юго-западе от армии Кассия, Квинт Оппий также узнал новость о поражении и предпочел встать в Лаодикии, как раз на пути Митридата, продвигавшегося вниз по течению Меандра.
Вследствие этого понтийская армия под личным командованием царя столкнулась с Квинтом Оппием, прежде чем добралась до Кассия. Квинт Оппий намеревался оборонять город, но вскоре обнаружил, что сами лаодикийцы придерживаются другого мнения. Горожане открыли ворота царю Понта, усыпая его дорогу лепестками цветов, и в качестве ценного подарка преподнесли ему Квинта Оппия. Киликийским воинам было велено отправляться туда, откуда пришли, но самого наместника царь задержал – его привязали к столбу на агоре в Лаодикии. Громко хохоча, царь призвал население забросать Квинта Оппия грязью, тухлыми яйцами, гнилыми овощами – любой зловонной мякотью. Но не камнями и деревянными предметами. Царь помнил слова Пелопида, что Квинт Оппий был честным человеком. Спустя два дня Оппий, более-менее невредимый, был отпущен и отослан назад в Тарс в сопровождении понтийского конвоя. Пешком. Идти пришлось долго: далековато для пешей прогулки.
Когда Гай Кассий узнал о судьбе Квинта Оппия, он бросил свои вооруженные отряды в Апамее и бежал на худой кобыле в сторону Милета. Он передвигался в полном одиночестве. Река Меандр разделяла его и Митридата. Он сумел не попасться в понтийские сети, раскинутые вокруг Лаодикии, однако был узнан в городе Низе, где его задержали и доставили к этнарху, некому Херемону. Страх, охвативший его, сменился радостью. Оказалось, что Херемон – пылкий сторонник Рима и потому готов помочь всем, чем может. Сетуя на то, что не смеет задерживаться, Кассий набросился на еду, затем вскочил на свежую лошадь – и поскакал галопом к Милету. Там он нашел быстроходное судно и приказал отвезти его на Родос. Он благопо