– Да-да! – отрезал Сулла. – Мне посчастливилось однажды беседовать с этим человеком, и уверяю тебя, фламин Юпитера, что, если Митридата не остановить, он сделается царем Рима!
– Стало быть, поскольку мы не получим разрешения от народа распродать ager publicus, остается только один способ быстро добыть деньги, не вводя новых налогов, – заключил Мерула.
– Какой?
– Мы можем продать все, что еще принадлежит сенату в окрестностях Римского форума. – Для этого нам не нужно разрешение народа.
Все оторопело молчали.
– Мы не можем распродавать имущество сената в столь тяжелый момент, – скорбно заметил Тит Помпоний. – Все уйдет за бесценок.
– Боюсь, я даже не знаю, какие земли принадлежат сенату вокруг Форума, за исключением домов жрецов, – сказал Сулла. – А их мы никак не можем продавать.
– Согласен, продавать их было бы нечестиво, – сказал Мерула, который жил в одном из государственных домов. – Однако есть и другая собственность. Склоны Капитолийского холма до Фонтинальских ворот, также напротив Велабра. Первосортная земля для богатых домов. Еще есть большой участок, на котором располагаются общественные рынки. Обе территории можно разделить на участки.
– Я отказываюсь поддерживать продажу всей собственности, – строго сказал Сулла. – Рынки – да. Там только базары и тренировочная площадка коллегии ликторов. Участок на Капитолии к западу от Капиталийского спуска, выходящий на Велабр, – и участок от Фонтинальских ворот до Лаутумии. Но ничего на самом Форуме и ничего на Капитолии со стороны Форума.
– Я покупаю рынки, – сказал Гай Оппий.
– Если никто другой не предложит более высокую цену, – быстро возразил Помпоний, у которого возникла та же самая мысль. – Чтобы сделка была справедливой, а цена максимальной, все следует выставить на торги.
– Возможно, нам стоит попытаться сохранить основную территорию рынков и продать только Мацеллум Купеденис, рынок деликатесов, – сказал Сулла. Ему была отвратительна мысль выставлять на торги такое великолепное имущество.
– Думаю, Луций Сулла, ты прав, – поддержал его Катул Цезарь.
– Согласен с этим, – присоединился Луций Цезарь.
– Если мы продаем Мацеллум Купеденис, это, я полагаю, будет означать рост арендной платы для торговцев пряностями и цветами, – добавил Антоний Оратор. – Они нам спасибо не скажут!
Но Сулле уже пришло в голову другое решение.
– А что, если мы позаимствуем деньги? – сказал он.
– У кого? – подозрительно спросил Мерула.
– У римских храмов. Вернемся с военными трофеями – отдадим долги. Юнона Луцина. Венера Либитина. Ювента. Церера. Юнона Монета. Великая Мать. Кастор и Поллукс. Оба Юпитера Статора. Диана. Геркулес Оливарий. Геркулес Водитель Муз. Все они невероятно богаты.
– Нет! – вскричали в один голос Сцевола и Мерула.
Сулла пробежал взглядом по лицам и понял, что поддержки он не найдет ни в ком.
– Ну хорошо. Если вы не хотите, чтобы римские храмы оплачивали мою кампанию, что вы скажете насчет греческих? – спросил он.
Сцевола нахмурился:
– Нечестие есть нечестие, Луций Сулла. Боги остаются богами, и в Риме, и в Греции.
– Да, но греческие боги не римские боги, не правда ли?
– Но храмы неприкосновенны, – стоял на своем Мерула.
Вдруг в Сулле проснулось доселе дремавшее чудовище и заговорило его голосом. Многие из присутствующих впервые наблюдали подобное преображение и пришли в ужас.
– Послушайте, – ухмыльнулся он. – Нужно на что-то решиться. И богов это тоже касается! Вы не можете думать обо всем сразу. Я согласен не тревожить римских богов, но здесь нет ни одного человека, кто не знал бы, сколько стоит содержание легионов в боевых условиях! Если мы общими усилиями наскребем двести талантов, я смогу довести шесть легионов до Греции. Это, конечно, ничтожные силы, чтобы противостоять четверти миллиона понтийских солдат. И хотел бы вам напомнить, что понтийский солдат – это не голый германский варвар! Я видел войско Митридата. Они вооружены и вышколены не хуже римских легионеров. Не так хороши, как римляне, конечно, но много лучше германцев. Они защищены доспехами и приучены к дисциплине. Как и Гай Марий, я хочу видеть моих людей живыми. А это значит – деньги: деньги на фураж, деньги на вооружение и его починку. Деньги, которых у нас нет и которые вы не позволяете мне взять у римских богов. Поэтому предупреждаю вас – и я отвечаю за каждое свое слово! – когда я доберусь до Греции, я возьму нужные мне деньги в Олимпии, Додоне, Дельфах – всюду, где только смогу. Поэтому, фламин Юпитера и великий понтифик, вам стоит хорошенько помолиться нашим римским богам и уповать на то, что в эти дни они могущественнее греческих!
Никто не проронил ни слова.
Чудовище исчезло, скрылось где-то в глубине так же внезапно, как и появилось.
– Вот и хорошо! – бодро продолжил Сулла. – А теперь у меня есть для вас хорошие новости, а то вы могли подумать, что наше собрание закончилось.
Катул Цезарь вздохнул:
– Сгораю от любопытства, Луций Корнелий. Молю, поведай их нам.
– Я возьму с собой мои четыре легиона плюс два легиона, обученных Гаем Марием, которыми в настоящее время командует Луций Цинна. Марсы уже выбились из сил, так что Цинне войско не нужно. Гней Помпей Страбон делает, что хочет, и, пока он не выставляет нам счетов, я, со своей стороны, не собираюсь тратить время на споры с ним. Все это значит, что нужно демобилизовать еще десять легионов – и заплатить им. Деньгами, которых у нас нет и не будет, – продолжал Сулла. – По этой причине я намерен расплатиться с солдатами землями на италийских территориях, чье население мы практически истребили. Помпеи. Фезулы. Гадрия. Телесий. Грумент. Бовиан. Шесть опустошенных городов, окруженных сравнительно плодородными землями. И земли эти будут принадлежать солдатам десяти легионов, которые я должен демобилизовать.
– Но это же ager publicus! – вскричал Луций Цезарь.
– Нет. Пока еще не ager publicus. И не станет общественной землей, – ответил Сулла. – Она будет отдана солдатам. Если, конечно, вы не надумаете изменить свою набожную позицию относительно римских храмов, – сладким голосом произнес Сулла.
– Мы не можем, – настаивал великий понтифик Сцевола.
– Значит, когда я выдвину законопроект, вам следует склонить и сенат, и народ на мою сторону, – ответил Сулла.
– Мы поддержим тебя, – сказал Антоний Оратор.
– И раз уж речь зашла об общественных землях, – продолжал Сулла, – не стоит поднимать эту тему, пока меня не будет в Риме. Когда я вернусь со своими легионами, мне понадобятся еще италийские земли для ветеранов.
В итоге римских денег не хватило даже на шесть легионов. Было решено, что армию Суллы составят пять легионов и две тысячи конников и ни одним воином, ни одним всадником больше. Вес собранного золота оказался девять тысяч фунтов, даже двухсот талантов не набиралось. Не густо. Но это все, что мог дать доведенный до банкротства Рим. Военный резерв Суллы не позволял ввести в строй даже одну боевую галеру. Он с трудом мог покрыть расходы по найму транспортных судов, для того чтобы перебросить войско в Грецию – место назначения, которое, по его мнению, было предпочтительнее Западной Македонии. Однако он не хотел принимать окончательного решения, пока не получит новых сообщений о ситуации в провинции Азия и Греции. Но про себя он склонялся к Греции, поскольку там находились богатейшие храмы.
В конце сентября Сулла наконец смог покинуть Рим, чтобы присоединиться к своим легионам в Капуе. Предварительно он переговорил с Луцием Лицинием Лукуллом, военным трибуном, которому доверял и который был ему предан. Сулла поинтересовался, не хочет ли тот попробовать себя в качестве квестора, если он, Сулла, предложит его кандидатуру. Восхищенный, Лукулл дал согласие, после чего Сулла отправил его в Капую в качестве легата до своего возвращения. Завязнув в распродаже государственной собственности и в улаживании дел с шестью солдатскими поселениями, растянувшихся на весь сентябрь, он стал уже думать, что ему никогда не выбраться из Рима. То, что он делал, требовало железной воли и твердой руки в руководстве коллегами-сенаторами, которые им восхищались. Они и не подозревали в нем таких лидерских качеств.
– Его затмевали Марий и Скавр, – заметил Антоний Оратор.
– Нет, просто он не пользовался авторитетом, – возразил Луций Цезарь.
– И кто в этом виноват? – усмехнулся Катул Цезарь.
– Главным образом Гай Марий, я полагаю, – ответил его брат.
– Он определенно знает, чего хочет, – добавил Антоний Оратор.
– Это точно, – сказал Сцевола и поежился. – Не желал бы я оказаться в стане его врагов!
Именно об этом думал и юный Цезарь, лежа в своем тесном убежище под самым потолком и слушая разговор своей матери с Луцием Корнелием Суллой.
– Завтра я уезжаю, Аврелия. Я не хотел ехать, не повидавшись с тобой, – сказал он.
– И я не хочу, чтобы ты ехал, не повидавшись со мной, – ответила Аврелия.
– Но Гай Юлий?..
– Его здесь нет, он с Луцием Цинной, среди марсов.
– Подбирает черепки, – кивнул Сулла.
– Ты хорошо выглядишь, Луций Корнелий, несмотря на все трудности. Полагаю, этот брак оказался счастливым.
– Либо я становлюсь подкаблучником.
– Глупости! Ты никогда не станешь подкаблучником.
– Как Гай Марий перенес свое поражение?
Аврелия скривила губы:
– Ворчит, конечно. Бранится в кругу семьи, – ответила она. – Он тебя не очень жалует.
– Я и не ожидал другого. Но ему следует признать, что я не выходил за рамки приличий, говорил и действовал сдержанно, не распускал слюни, не подлизывался и не давил на членов сената.
– Тебе и не нужно этого делать, – сказала Аврелия. – Именно поэтому он так расстроен. Он не привык к тому, что у Рима есть военный вождь, кроме него. Пока ты не получил травяной венок, он был единственный. О, его враги в сенате были очень могущественны и то и дело срывали его планы, но он знал, что он