ты не знаешь его, то никто не знает! – зарычал Сулла. – Он затеял все это, спровоцировал целую серию событий, которые, как он думает, приведут его к желанной цели, к командованию в войне с Митридатом, и он поддерживает человека, который покусился на mos maiorum, который превратил Форум в бойню и повинен в смерти сына консула Помпея Руфа и сотен других!
Юлия закрыла глаза.
– Я не могу повлиять на него, – сказала она.
– Он потерял рассудок.
– Нет! Луций Корнелий, он не сумасшедший!
– Тогда он не тот человек, за которого я его принимал.
– Он просто хочет сражаться с Митридатом.
– И ты это одобряешь?
Юлия снова закрыла глаза:
– Я думаю, ему лучше оставаться дома и оставить командование тебе.
Тут они услышали шаги великого человека и умолкли.
– В чем дело? – спросил Марий, входя в комнату. – Что привело тебя сюда, Луций Корнелий?
– Побоище на Форуме, – ответил Сулла.
– Это было безрассудно, – сказал Марий.
– Да, Сульпиций безрассуден. Он не оставил сенату выбора, кроме того чтобы бороться за свое существование единственным оставшимся способом – мечом. Молодой Квинт Помпей мертв.
Марий скривился в улыбке. Неприятное это было зрелище.
– Как жаль! Но он и не мог тут победить.
– Ты прав. Они не победили. И это означает, что в конце долгой и жестокой войны – и к тому же перед лицом другой долгой и жестокой войны! – Рим лишился еще ста лучших своих молодых воинов, – сурово сказал Сулла.
– Еще одна долгая и жестокая война? Вздор, Луций Корнелий! Я разобью Митридата до конца года, – самодовольно ответил Марий.
Сулла сделал последнюю попытку:
– Гай Марий, почему ты не хочешь понять, что у Рима нет денег? Рим – банкрот! Мы не можем позволить себе выставить двадцать легионов! Из-за италийской войны Рим увяз в безнадежных долгах! Казна пуста! И даже великий Гай Марий не сможет победить такую силу, как Понт, до конца года, имея в своем распоряжении только пять легионов!
– Нескольким легионам я могу заплатить сам, – сказал Марий.
Сулла нахмурился:
– Как Помпей Страбон? Но если ты платишь им сам, Гай Марий, они принадлежат тебе, не Риму.
– Вздор! Это означает только то, что я предоставляю собственные средства в распоряжение Рима.
– Вот это воистину вздор! Это означает, что ты берешь средства Рима в свое распоряжение, – резко парировал Сулла. – Ты поведешь свои легионы!
– Иди домой и успокойся, Луций Корнелий. Ты расстроен тем, что лишился командования.
– Еще не лишился, – сказал Сулла. Он посмотрел на Юлию. – Ты знаешь свой долг, Юлия из рода Юлиев Цезарей. Исполни его! Ради Рима, не ради Гая Мария.
Она проводила его до дверей, лицо ее ничего не выражало.
– Больше ничего не говори, Луций Корнелий. Пожалуйста. Я не должна расстраивать мужа.
– Ради Рима, Юлия! Ради Рима!
– Я жена Гая Мария, – сказала она, открыв перед ним дверь. – Мой первый долг – служить ему.
«Что ж, Луций Корнелий, ничего не вышло, – сказал Сулла самому себе, спускаясь к Марсову полю. – Он такой же сумасшедший, как писидийский пророк в вещем исступлении, но никто этого не признает и никто его не остановит. Кроме меня».
Выбрав длинную дорогу, Сулла пошел не к себе домой, а к дому младшего консула. Дочь Суллы теперь была вдовой с новорожденным сыном и годовалой дочерью.
– Я попросил моего младшего сына взять имя Квинт, – сказал младший консул, слезы безудержно текли по его лицу. – И конечно, у нас остался сын моего дорогого Квинта, который продолжит нашу родовую ветвь.
Корнелия Сулла не вышла к ним.
– Как моя дочь? – спросил Сулла.
– Убита горем, Луций Корнелий! Но у нее остались дети, это служит ей утешением.
– Как все это ни печально, Квинт Помпей, я здесь не для того, чтобы скорбеть, – решительно начал Сулла. – Мы должны собраться и все обсудить. Конечно, человек, которого постигло такое горе, хочет отстраниться от внешнего мира. Я знаю, о чем говорю, ведь я тоже потерял сына. Но мир никуда не делся. Я должен просить тебя прийти ко мне домой завтра на рассвете.
Измотанный, Корнелий Сулла побрел по краю Палатина к своему элегантному новому дому, где его ждала в тревоге и волнениях молодая жена. Увидев его целым и невредимым, она разразилась слезами радости.
– Не волнуйся за меня, Далматика, – сказал он. – Мое время еще не настало. Я еще не исполнил предначертанное судьбой.
– Что с нами теперь будет? Наш мир рушится! – спросила она, заливаясь слезами.
– Не рухнет, пока я жив, – ответил Сулла.
Он спал долго, без сновидений. Спокойно, словно юноша.
Проснувшись еще до рассвета, он понятия не имел, что́ ему следует предпринять. Это состояние внутренней отрешенности, когда он словно плыл, отдавшись на волю волн, ни в малейшей степени не тревожило его. «Мне все удается лучше, если я действую по наитию Фортуны», – подумал он. И вдруг ощутил, что он рад предстоящему дню.
– По моим прогнозам, если закон Сульпиция о сенаторских долгах будет утвержден сегодня утром, число сенаторов сократится до сорока. Недостаточно для кворума, – мрачно заговорил Катул Цезарь.
– У нас ведь остаются цензоры? – спросил Сулла.
– Да, – ответил Сцевола, великий понтифик. – Ни у Луция Юлия, ни у Публия Лициния долгов нет.
– Тогда нам следует исходить из предположения, что Публию Сульпицию не пришло в голову, что цензорам хватит смелости пополнить сенат, – сказал Сулла. – Когда он до этого додумается, то внесет на рассмотрение еще какой-нибудь закон, в этом можно не сомневаться. Тем временем мы попытаемся вытащить наших изгнанных коллег из долгов.
– Согласен, Луций Корнелий, – сказал Метелл Пий, который примчался из Эсернии, как только прослышал, что творит Сульпиций в Риме, и уже обсудил ситуацию с Катулом Цезарем и Сцеволой по дороге к дому Суллы. Он раздраженно вскинул руки:
– Если бы эти глупцы одалживались только у людей своего круга, они могли бы обеспечить себе освобождение от обязательств, по крайней мере, на некоторое время! Но мы попались в собственную ловушку. Сенатор, которому нужно занять деньги, должен держать язык за зубами, если он не может одолжить денег у коллеги-сенатора. И он идет к самым бессовестным ростовщикам.
– Я по-прежнему не понимаю, почему Сульпиций вдруг накинулся на нас! – раздраженно воскликнул Антоний Оратор.
– Tace! – в один голос огрызнулись остальные.
– Марк Антоний, мы можем никогда не узнать почему, – терпеливо ответил Сулла. – Сейчас это не имеет значения. Что делать – вот что намного важнее.
– Так как мы поступим, чтобы вытащить изгнанных сенаторов из долгов? – спросил Свиненок.
– Фонд, как и договорились. Учредим комитет, который будет управлять фондом. Квинт Лутаций, ты будешь возглавлять его. Ни один сенатор-должник не должен ничего скрывать от тебя. И без обид, – сказал Сулла.
Мерула, фламин Юпитера, хихикнул и хлопнул рукой себя по губам.
– Прошу извинить мое легкомыслие, – тут же сказал он, губы его дрожали, он сдерживал смех. – Мне только сейчас пришло в голову, что будь мы попредусмотрительнее, то не стали бы вытаскивать Луция Марция Филиппа из его долгового болота! Во-первых, его долги равны всем остальным, вместе взятым, если не больше; во-вторых, мы могли бы раз и навсегда избавиться от него. Как-никак это только один человек. Его отсутствие ничего не меняет, но это вопрос мира и спокойствия. Может, мы о нем случайно забудем?
– Думаю, это превосходная мысль, – обходительно сказал Сулла.
– Беда в том, Луций Корнелий, что ты политически беспечен, – возмутился Катул Цезарь. – Не имеет значения, что мы думаем о Луции Марции. Факт заключается в том, что он принадлежит к старинному знатному роду. Место в сенате должно за ним остаться. Его сын – совершенно другой человек.
– Ты прав, конечно, – вздохнул Мерула.
– Очень хорошо. Значит, решили, – сказал Сулла, слабо улыбнувшись. – Что касается остального, мы можем только ждать. Посмотрим, как повернутся события. Вот только каникулы пора заканчивать. Согласно религиозным установлениям законы Сульпиция официально не могут быть признаны действительными. И я думаю, нам пойдет на пользу, если Гай Марий и Сульпиций будут думать, что победа за ними, а мы бессильны.
– Но мы действительно бессильны, – возразил Антоний Оратор.
– Вовсе нет, – сказал Сулла. Он повернулся к младшему консулу, безмолвному и мрачному. – Квинт Помпей, ты имеешь полное право уехать из Рима. Я бы посоветовал тебе увезти всю семью на море. Не делай секрета из своего отъезда.
– А мы все как? – боязливо спросил Мерула.
– Тебе опасность не угрожает. Если бы Сульпиций хотел уничтожить сенат, убивая его членов, он бы сделал это еще вчера. К счастью для нас, он предпочитает идти более конституционным путем. Наш городской претор не имеет долгов? Хотя это не важно, я полагаю. Нельзя прекратить деятельность курульного магистрата, даже если он был исключен из сената.
– У Марка Юния долгов нет, – сказал Мерула.
– Хорошо. Значит, решили. Он возьмет на себя управление Римом в отсутствие консулов.
– Обоих консулов?! Луций Корнелий, только не говори, что ты тоже собираешься уехать из Рима! – в ужасе вскричал Катул Цезарь.
– Пять легионов пехоты и две тысячи конников сидят в Капуе в ожидании своего главнокомандующего, – ответил Сулла. – После моего спешного отъезда поползут слухи. Я должен все утрясти.
– Ты действительно политически беспечен! Луций Корнелий, в такой ситуации, как сейчас, один из консулов должен оставаться в Риме!
– Зачем? – спросил Сулла, подняв брови. – В настоящий момент Рим не находится под административным управлением консулов, Квинт Лутаций. Рим в руках Сульпиция. И я хочу, чтобы он именно так и думал.
Переубедить Суллу было невозможно, так что встреча вскоре закончилась, и Сулла отправился в Кампанию.
Он не торопился. Ехал верхом на своем муле без эскорта, не поднимая покрытой головы. На всем протяжении пути люди бурно обсуждали действия Сульпиция и прекращение деятельности сената, новости из Рима разлетелись почти так же быстро, как и известия о резне в провинции Азия. Поскольку Сулла выбрал Латинскую дорогу, его путь лежал через верные Риму предместья, и он узнал, что многие среди сельского населения считали Сульпиция италийским агентом, а то и агентом Митридата, к тому же Сулла удостоверился, что никто не представлял себе Рим без сената. И хотя имя Гая Мария было окружено магическим ореолом, благодаря своему врожденному консерватизму сельские жители скептически относились к его способности командовать войсками в новой войне в связи с его недугом. Никем не узнанный, Сулла получал большое удовольствие от этих бесед на различных постоялых дворах, где останавливался во время пути. Своих ликторов он оставил в Капуе, да и одет был как обычный путешественник.