По дороге им овладевали досужие мысли, возникая неторопливо и ритмично в такт трусце мула. Они начинали вращаться в его сознании, образовывали водовороты, хотя были еще в зачаточном состоянии – но не все. Не все. В одном он был уверен. Он правильно поступил, что решил вернуться к своим легионам. Это были его легионы. Четыре из них точно были его. Уже почти два года он возглавлял их, это они преподнесли ему травяной венок. Пятый легион тоже был кампанский, сначала под командованием Луция Цезаря, затем Тита Дидия, а после Метелла Пия. Почему-то, когда наступил момент выбрать пятый легион для восточного похода против Митридата, он отверг свой первоначальный план взять себе марианский легион с Цинной и Корнутом. «Я очень рад, что у меня в Капуе нет легиона Мария», – подумал Луций Корнелий Сулла.
– Нелегкое это дело – быть сенатором, – сказал верный помощник Суллы Лукулл. – Обычай требует, чтобы все сенаторские деньги были вложены в землю и собственность. И кто оставит деньги без дела? Поэтому ниоткуда наличность и не вытащить, когда сенатор в этом нуждается. Занимать деньги у нас вошло в привычку.
– У тебя тоже долги? – спросил Сулла, не подумавший об этом раньше. Как и Гай Аврелий Котта, Луций Лициний Лукулл был внесен в списки сенаторов второпях, после того как Сулла публично дал цензорам пинка под зад. Ему было всего двадцать восемь лет.
– У меня долг на сумму десять тысяч сестерциев, Луций Корнелий, – спокойно признался Лукулл. – Но мой брат Варрон, я полагаю, примет меры, зная, что́ сейчас творится в Риме. Он из тех, у кого в наши дни есть деньги. Я с трудом свожу концы с концами. Но, благодаря моему дяде Метеллу Нумидийскому и моему двоюродному брату Пию, осилю предстоящую встречу с цензорами.
– Не падай духом, Луций Лициний! Когда мы придем на Восток, в наших руках окажется золото Митридата – им мы и заплатим.
– Что ты намерен делать? – спросил Лукулл. – Если мы пошевелимся, то, вероятно, сможем отплыть еще до того, как законы Сульпиция войдут в силу.
– Нет. Думаю, мне нужно находиться здесь. Я должен знать, что происходит, – сказал Сулла. – Неразумно отправляться, когда вопрос моего командования под сомнением. – Он вздохнул. – Вообще-то, я думаю, мне настало время написать Помпею Страбону.
Ясные серые глаза Лукулла задержались на командующем. В их глубине таился вопрос. Но он его так и не задал. Если и был человек, который мог изменить ситуацию, так это Сулла.
Шестью днями позже пришло письмо – не официальной почтой – от Флакка, принцепса сената. Сулла распечатал его и внимательно ознакомился с коротким содержанием.
– Ну что ж, – сказал он Лукуллу, который вручил ему послание. – Похоже, осталось только сорок сенаторов. Вспомнили изгнанников Вария. Но должники более не могут быть членами сената, а у всех изгнанников долги. Италийские граждане и вольноотпущенники будут распределены по всем тридцати пяти трибам. И последнее, но немаловажное – Луций Корнелий Сулла освобожден от командования и заменен Гаем Марием согласно специальному законодательному акту суверенного народа.
– О-о нет, – произнес Лукулл в унынии.
Сулла бросил бумагу и щелкнул пальцами, призывая раба.
– Доспехи и меч, – велел он и затем обратился к Лукуллу: – Созови общее собрание.
Часом позже Сулла взошел на трибуну лагерного форума, облаченный в доспехи, и только на голове красовалась шляпа, а не шлем. «Не возносись, Луций Корнелий, выгляди своим, – сказал он себе, – будь их Суллой».
– Воины, – начал он четко и сдержанно, не повышая голоса, – похоже, мы не идем сражаться с Митридатом! Вы тут сидели, томились в ожидании, пока те, власти предержащие, в Риме – не консулы! – примут решение. И они его приняли. Командование в войне с царем Понта Митридатом переходит в руки Гая Мария по решению народного собрания. Нет больше сената в Риме, так как не хватает сенаторов, чтобы собрать кворум. Посему все военные решения принимаются плебеями под руководством их трибуна Публия Сульпиция Руфа.
Он сделал паузу, чтобы позволить солдатам переброситься парой фраз и передать его слова назад, тем, кто стоял слишком далеко, чтобы расслышать. Потом продолжил речь обманчиво спокойным голосом (Метробий когда-то давно научил его так выступать).
– Конечно, – сказал он, – я законно избранный старший консул и вопросы командования находятся в моем ведении. Сенат Рима утвердил мои полномочия на период войны с царем Понта Митридатом. И я – так как это мое право! – выбрал легионы, которые пойдут со мной. Я выбрал вас. Мои несгибаемые воины, вы прошли не одну изнурительную кампанию. Разве странно, что я выбрал вас? Вы знаете меня, я знаю вас. Я вас не люблю, нет, хотя Гай Марий, думаю, любит своих солдат. Надеюсь, что и вы не любите меня, хотя солдаты Гая Мария, подозреваю, любят его. Но я никогда не считал, что одни мужчины должны любить других для того, чтобы выполнить свою работу. Ответьте мне, почему я должен любить вас? Вы скопище вонючих головорезов из всех канализационных дыр и отстойников Рима! Но – клянусь богами – я уважаю вас! Раз за разом я просил вас служить не жалея сил, и вы ни разу меня не подвели!
Некоторые одобрительно зашумели, а затем все разразились восторженными криками. Все, кроме небольшой группы, что стояла непосредственно перед возвышением. Это были военные трибуны, выборные магистраты, командовавшие консульскими легионами. Трибунам предыдущего года, среди которых были Лукулл и Гортензий, нравилось работать под началом Суллы. Но новые трибуны не терпели его, считали чересчур грубым и требовательным. Вполглаза наблюдая за ними, Сулла дал своим солдатам пошуметь.
– Итак, воины, мы готовы были идти за море, в Грецию и провинцию Азия, идти на войну с Митридатом! Не вытаптывать хлеба возлюбленной нашей Италии, не насиловать итальянских женщин. О, какой славной могла стать эта кампания! Да знаете ли вы, сколько золота у Митридата! Горы! Больше семидесяти крепостей в Малой Армении, набитых снизу доверху золотом! Золотом, которое могло стать нашим. О нет, я не хочу сказать, что Рим не получил бы свою долю, и даже больше! Там столько золота, что мы могли бы купаться в нем! Рим и мы! Я не говорю о роскошных азиатских женщинах. И уйме рабынь. Кто, как не солдаты, знает, как ими пользоваться.
Он пожал плечами, затем вытянул руки перед собой, пустыми ладонями кверху:
– Этого не будет, воины мои. Вы освобождены от службы народным собранием. Не сенатом, от которого каждый римлянин ждет решения, с кем Риму воевать и кто станет главнокомандующим. Но тем не менее это законно. Так, по крайней мере, мне было сказано. Хотя я все же задаюсь вопросом, законно ли отбирать власть у старшего консула, когда не истек его консульский срок! Я слуга Рима. Как и все вы. Так что лучше вам попрощаться с вашими мечтами о золоте и чужеземных женщинах. Потому что, когда Гай Марий пойдет на Восток сражаться с царем Понта Митридатом, он поведет свои легионы. Он не захочет вести вас.
Сулла спустился с платформы, прошел сквозь ряды двадцати четырех военных трибунов, не глядя ни на одного из них, и скрылся за пологом своего шатра, предоставив Лукуллу распустить людей.
– Это было великолепно, – сказал Лукулл, когда вернулся в шатер командующего с докладом. – Ты не славишься красноречием и, смею сказать, не соблюдаешь законы риторики. Но определенно знаешь, как донести свою мысль, Луций Корнелий.
– Благодарю тебя, Луций Лициний, – бодро сказал Сулла, снимая кирасу и птериги. – Я тоже так думаю.
– А теперь что?
– Буду ждать, когда меня освободят по всей форме от обязанностей командующего.
– Ты правда это сделаешь, Луций Корнелий?
– Сделаю что?
– Пойдешь маршем на Рим.
Глаза Суллы расширились.
– Дорогой мой Луций Лициний! Как ты только мог такое подумать?
– Это не ответ на мой вопрос, – сказал Лукулл.
– Другого ты не получишь.
Гром грянул двумя днями позже. Бывшие преторы Квинт Калидий и Публий Клавдий прибыли в Капую с официальным письмом от Публия Сульпиция Руфа, нового хозяина Рима.
– Вы не можете вручать его мне частным образом, – запротестовал Сулла. – Письмо должно быть передано мне в присутствии войска.
И снова Лукулл получил приказ выстроить легионы, а Сулла снова взошел на трибуну. Но на этот раз он был не один. Вместе с ним поднялись два бывших претора.
– Воины, перед вами Квинт Калидий и Публий Клавдий. Они прибыли из Рима, – не спеша, как бы между прочим сказал Сулла. – Полагаю, они привезли с собой официальный документ, предназначенный мне. Я призвал вас как свидетелей.
Калидий, человек, который относился к себе и своим обязанностям очень серьезно, продемонстрировал, как ему важно убедиться, что Сулла признал печать на письме, прежде чем вскрывать его. После чего он вслух начал читать письмо:
– «От народного собрания – Луцию Корнелию Сулле. Настоящим приказом ты освобождаешься от полномочий командующего в войне с царем Понта Митридатом. Ты должен распустить свое войско и вернуться в…»
Дочитать он не смог. Метко брошенный камень сразил его, ударив в висок. Тут же второй камень ударил Клавдия. Клавдий пошатнулся, но удержался на ногах. И пока Сулла беззаботно стоял в стороне, не дальше чем в двух шагах, в Клавдия были пущены еще несколько камней, пока наконец и он не рухнул на трибуну.
Избиение прекратилось. Сулла наклонился над каждым из лежащих на помосте. Потом выпрямился, встав перед солдатами во весь рост.
– Они мертвы, – громко объявил он и вздохнул. – Что ж, воины, это только подлило масла в огонь! Боюсь, что в глазах народного собрания мы теперь все персоны нон грата. Мы убили официальных народных послов. А поэтому, – он продолжал говорить доверительным тоном, – выбор у нас небогатый. Мы можем остаться здесь и ждать, когда нас будут судить за предательство. Или двинуться на Рим и показать плебеям, что́ римские солдаты, верные слуги народа, думают о директивах, которые они считают незаконными. Я отправляюсь в Рим в любом случае. И забираю этих двух мертвецов с собой. Я собираюсь лично вручить их плебеям. На Римском форуме. На глазах этого ревностного блюстителя народных прав – Публия Сульпиция Руфа. Это