али бо́льшую часть территории между Эсернией и Корфинием, как и города Эсернию и Нолу.
– Они уже много столетий ненавидят Рим, а ненавидеть они умеют лучше всех в мире, – сказал Сулла и вздохнул. – Я надеялся, что ко времени моего отъезда в Грецию Эсерния и Нола капитулируют. На самом деле они вполне могут дождаться моего возвращения.
– Еще чего, – сказал Свиненок.
Раб-слуга поскребся в дверь и пробормотал, что если Луций Корнелий желает, то ужин готов.
Луций Корнелий желал. Он поднялся и первым прошел в столовую. Пока еда была на столе и слуги сновали взад и вперед, Сулла говорил о вещах посторонних и незначительных. Они, как старые друзья, могли позволить себе роскошь расположиться, как каждому удобно.
– Ты никогда не развлекаешься с женщинами, Луций Корнелий? – спросил Мамерк, когда слуги были отпущены.
Сулла пожал плечами, скорчив гримасу:
– Ты имеешь в виду, в походе, когда рядом нет жены и все прочее?
– Да.
– От женщин очень много неприятностей, Мамерк. Так что мой ответ – нет, – со смехом ответил Сулла. – Если ты задал этот вопрос, потому что печешься о Далматике, то ты получил честный ответ.
– Вообще-то, я спросил из чисто вульгарного любопытства, и только, – сказал Мамерк, совсем не смутившись.
Сулла поставил на стол чашу и устремил взгляд на ложе напротив, где возлежал Мамерк. Сулла изучал своего гостя гораздо внимательнее, чем когда-либо раньше. Не Парис, конечно, и не Адонис. И не Меммий. Темные волосы, очень коротко постриженные, что выдавало отчаяние брадобрея: прически не сделать. Бугристое лицо со сломанным приплюснутым носом. Глубоко посажанные темные глаза. Загорелая здоровая кожа – лучшая черта его внешности. Здоровый человек, Мамерк Эмилий Лепид Ливиан. И сильный: смог убить в поединке Силона. Он тогда был награжден гражданским венком. Значит, проявил храбрость. Не настолько блестящий ум, чтобы быть опасным для государства, но и не глуп, с другой стороны. Если верить Свиненку, в любой сложной ситуации он оставался спокойным, всегда был тверд и надежен. Скавр очень любил его, даже сделал его своим душеприказчиком.
Мамерк, без сомнения, прекрасно понял, что стал объектом пристального внимания. Он почему-то почувствовал себя так, будто его оценивает потенциальный любовник.
– Мамерк, ты ведь женат, да? – спросил Сулла.
Мамерка словно подбросило на ложе, он даже заморгал от неожиданности.
– Да, Луций Корнелий, – ответил он.
– А дети есть?
– Девочка, четырех лет.
– К жене привязан?
– Нет. Она ужасная женщина.
– О разводе не думал?
– Когда нахожусь в Риме, думаю постоянно. Когда в отлучке, стараюсь вообще о ней не думать.
– Как ее зовут? Из какой она семьи?
– Клавдия. Она одна из сестер Аппия Клавдия Пульхра, который в настоящий момент осаждает Нолу.
– О, не лучший выбор, Мамерк! Это очень необычная семья.
– Необычная? Я бы назвал их невменяемыми.
Метелл Пий сел на своем ложе прямо, как стержень, не сводя широко открытых глаз с Суллы.
– Моя дочь теперь вдова. Ей еще нет двадцати. У нее двое детей, дочь и сын. Ты когда-нибудь видел ее?
– Нет, – тихо ответил Мамерк. – Не думаю, что мне приходилось видеть ее.
– Я ее отец, так что судить не берусь. Но говорят, она красива, – сказал Сулла, снова взявшись за чашу с вином.
– О да, она красива, Луций Корнелий! Абсолютно восхитительна! – воскликнул Свиненок, расплывшись в глупой улыбке.
– Вот пожалуйста, независимое мнение. – Сулла заглянул в свою чашу. Затем с видом знатока выплеснул остатки на пустую тарелку. – Пять! – радостно воскликнул он. – Пять – мое счастливое число. – Он посмотрел Мамерку прямо в глаза. – Я ищу хорошего мужа для моей бедной девочки. Семья ее прежнего мужа делает ее жизнь очень горькой. За ней сорок талантов приданого, немногие невесты располагают такими средствами. Она уже доказала, что способна к зачатию. У нее есть сын, и она еще молода. Она патрицианка и со стороны матери, и со стороны отца. Матерью ее была Юлия. И у нее хороший, мягкий характер. Это не значит, что она позволит вытирать об себя ноги, но она ладит с большинством людей. Ее покойный муж, молодой Квинт Помпей Руф, похоже, был без ума от нее. Ну, что скажешь? Заинтересовался?
– Как сказать… – осторожно произнес Мамерк. – Какого цвета у нее глаза?
– Не знаю, – ответил отец.
– Прекрасные ярко-синие, – возник опять Свиненок.
– А волосы?
– Рыжие, золотистые, каштановые?.. Не знаю, – сказал отец.
– Цвета неба, когда только закатилось солнце, – ответил Свиненок.
– Она высокая?
– Достанет до кончика твоего носа.
– А какая у нее кожа?
– Я не знаю.
– Кремовая, как цветочный лепесток. С шестью маленькими золотыми веснушками на носу, – продолжал Свиненок.
Тут Сулла и Мамерк оба повернулись и уставились на внезапно покрасневшего и втянувшего голову в плечи Свиненка, сидевшего на среднем ложе.
– Похоже, ты хочешь жениться на ней, Квинт Цецилий, – сказал отец.
– Нет-нет! – вскричал Свиненок. – Но мужчина имеет право смотреть, Луций Корнелий! Она достойна обожания.
– Тогда я беру ее, – сказал Мамерк, улыбаясь своему доброму другу Свиненку. – Меня восхищает твой вкус, то, как ты разбираешься в женщинах, Квинт Цецилий. Благодарю тебя, Луций Корнелий. Считай, что твоя дочь уже обручена со мной.
– Траур продлится еще семь месяцев. Так что спешки нет, – сказал Сулла. – Пока траур не кончится, она будет жить с Далматикой. Поезжай посмотри на нее, Мамерк. Я ей напишу.
Четыре дня спустя Сулла уже был на пути в Брундизий. С ним шли его три довольных легиона. По прибытии они нашли Лукулла все еще стоящим лагерем у стен города. Проблем с выпасом армейских лошадей и мулов он не знал, это была италийская земля, и зима только начиналась. Погода стояла дождливая и ветреная – далеко не идеальные условия для долгой стоянки. Солдаты разболтались. Им было скучно, и они слишком много времени проводили за азартными играми. Однако, когда собственной персоной прибыл Сулла, они тут же утихомирились. Это Лукулла они не переваривали. Лукулл ничего не смыслил в делах легиона и до сих пор не хотел брать в расчет никого, кто стоял ниже его на социальной лестнице.
По календарю был март, когда Лукулл отплыл на Корфу. Его два легиона и две тысячи лошадей заняли все суда, которые имелись в оживленном порту Брундизия. Поэтому Сулле ничего не оставалось, как ждать возвращения транспорта, чтобы отплыть самому. Но в начале мая – к этому времени почти ничего не осталось от его двухсот золотых талантов – Сулла с тремя легионами и тысячью армейских мулов наконец вышел в море, чтобы пересечь Адриатику.
Сулла был хороший моряк. Суровый, он стоял опершись на перильное ограждение корабля, вглядываясь в кляксу на горизонте за полосой вспененной воды за кормой, – кляксу, которая была Италией. Потом Италия исчезла. Он был свободен. В пятьдесят три года он наконец шел на войну, в которой мог достойно победить, войну с настоящим чужеземным врагом. Слава, добыча, битвы, кровь.
«Хватит с тебя, Гай Марий! – восторженно подумал он. – Эту войну ты у меня не украдешь. Эта война моя!»
Часть десятая
Марий-младший и Луций Декумий вывели Гая Мария из храма Теллус и спрятали его в целле храма Юпитера Статора на Велии; они же, Марий-младший и Луций Декумий, разыскали потом Публия Сульпиция, Марка Летория и других знатных римлян, обнаживших мечи для защиты Рима от армии Луция Корнелия Суллы; они же, Марий-младший и Луций Декумий, вскоре привели в храм Юпитера Статора Сульпиция и еще девятерых.
– Это все, кого мы нашли, отец, – сказал Марий-младший, опускаясь на пол рядом с Гаем Марием. – Я слышал, что недавно Марка Летория, Публия Цетега и Публия Альбинована видели выскальзывающими из Капенских ворот. Но братьев Граниев след простыл. Будем надеться, они покинули город еще раньше.
– Что за ирония судьбы! – с горечью проговорил Гай Марий, ни к кому не обращаясь. – Использовать как убежище храм божества, останавливающего отступающих воинов! Мои люди не желали идти в бой, чего бы я им ни посулил.
– Это были не римские воины, – напомнил Марий-младший.
– Знаю, знаю!
– Я не мог предположить, что Сулла одержит верх, – сказал Сульпиций, дыша так, словно бежал не один час.
– А я мог – после встречи с ним на Латинской дороге в Тускуле, – сказал городской претор Марк Юний Брут.
– Так или иначе, теперь Рим принадлежит Сулле, – подытожил Марий-младший. – Что будем делать, отец?
Но ответ дал Сульпиций, который не мог вынести, что все ждут решения от Гая Мария, а не от него. Пусть тот шесть раз был консулом и оказал огромную помощь народному трибуну, вознамерившемуся сокрушить сенат, но сейчас-то Гай Марий был всего лишь privatus!
– Расходимся по домам и ведем себя так, словно ничего не произошло, – твердо сказал он.
Марий повернул голову и удивленно взглянул на Сульпиция. Никогда в жизни он еще не чувствовал себя таким усталым. К его ужасу, левая рука от пальцев до самого плеча и челюсть с левой стороны почти совсем онемели.
– Ты можешь так поступить, если хочешь, – пробубнил он, с трудом ворочая языком. – Но я знаю Суллу. И знаю, что буду делать сам – спасаться бегством.
– Я согласен с тобой, – сказал Брут. Его губы были еще синее обычного, грудь судорожно вздымалась и опадала. – Если мы останемся, он нас убьет. Я видел в Тускуле его лицо.
– Он не может нас убить! – уверенно возразил Сульпиций; он был гораздо моложе их и быстрее восстанавливал дыхание и бодрость. – Сулла лучше всех остальных знает, что совершил святотатство. Теперь он шарахнется назад и постарается действовать строго по закону.
– Чушь! – презрительно бросил Марий. – Как он, по-твоему, станет действовать? Завтра же отведет своих людей назад, в Кампанию? Да ни за что не свете! Он займет Рим и будет вытворять все, что захочет.