– Я благодарен тебе за то, что ты не выдал меня, Публий Мурций, – сердечно молвил Марий. – Сколько я тебе должен за то, что ты доставил меня сюда?
Но дополнительное вознаграждение Мурций отверг.
– Довольно того, что ты заплатил мне в Остии, – сказал он. – А теперь прошу: уходи!
С помощью Мурция и двух оставшихся на борту рабов Марий кое-как перелез с корабля в ялик. Сидя в нем, он выглядел разбитым старцем. При нем не было ни раба, ни помощника, и Публий Мурций подметил, что за истекшие шестнадцать дней его хромота усугубилась. При всей своей недалекости и склонности к сетованьям, капитан не посмел высадить Мария в месте, где ему грозила бы опасность быть схваченным, и отбуксировал ялик к берегу южнее Цирцеи, где прождал несколько часов, пока один из двух его рабов не вернулся с лошадью и с корзиной провизии.
– Я искренне сожалею, – скорбно проговорил Публий Мурций, с большим трудом, вместе с напрягшими все силы рабами, усадив Мария в седло. – Хотел бы я помогать тебе и дальше, Гай Марий, но не осмеливаюсь. – Помявшись, он выпалил: – Видишь ли, тебя признали государственным преступником. Если тебя схватят, то убьют.
Вид у Мария был потрясенный.
– Меня зачислили в изменники?
– Тебя и твоих друзей судили центурии. Они вынесли приговор.
– Центурии? – Марий качал головой, не веря своим ушам.
– Ты лучше поезжай, – сказал ему Мурций. – Желаю удачи!
– Тебе самому теперь, когда ты избавился от причины твоих невзгод, должно повезти больше.
С этими словами Марий ударил лошадь пятками по бокам и потрусил в рощу.
«Правильно я сделал, что покинул Рим, – рассуждал он. – Центурии!.. Он полон решимости меня погубить. Подумать только, последние двенадцать дней я клял себя за то, что удрал из Рима! Сульпиций был прав, я убедил себя в необходимости бежать, а потом было уже поздно поворачивать обратно. Так я думал… И вот теперь оказывается, что прав был я! Суд центурий не приходил мне в голову! Зная Суллу, я считал, что он постарается умертвить нас тайно. Не думал, что он окажется таким дурнем, чтобы предать меня суду! Что такого известно ему, чего не знаю я?»
Как только скрылось из глаз жилье, Марий спешился и пошел рядом с лошадью; его болезнь превращала езду верхом в мучение, но от животного была польза – оно везло золото и монеты, которые кое-что весили. Далеко ли до Минтурн? Примерно тридцать пять миль, если не выходить на Аппиеву дорогу. Вокруг простирались кишащие комарами болота, зато было безлюдно. В Таррачину он решил не идти, зная, что туда направляется Марий-младший. Минтурны подойдут ему лучше всего: большой, тихий, процветающий город, почти не затронутый Италийской войной.
На дорогу туда у него ушло четыре дня. Все это время он ел совсем мало, потому что провизия, прихваченная в Цирцее, быстро кончилась; старушка, проживавшая в одиночестве, дала ему горшок бобовой каши; бродяга-самнит купил на его деньги твердого сыра и хлеба, и Марий поделился едой с ним. Ни старухе, ни самниту не пришлось жалеть о своем великодушии: Марий расплатился с ними золотом.
Вся левая сторона его тела словно налилась свинцом, он ощущал ее как тяжелый груз, который приходилось тащить с собой. Так он плелся до тех пор, пока вдали не показались стены Минтурн. Но, подойдя ближе со стороны леса, он увидел скачущий по Аппиевой дороге вооруженный отряд. Спрятавшись среди сосен, он проследил, как всадники въехали в городские ворота. На счастье, порт лежал в стороне от городских укреплений, поэтому Марию удалось миновать городские стены и незамеченным подкрасться к причалам.
Лошадь была ему больше не нужна; он отвязал от седла мешки с деньгами, шлепнул лошадь ладонью и проводил ее взглядом. Потом он вошел в маленькую, но небедную таверну поблизости.
– Я Гай Марий. Я приговорен к смерти за государственную измену. Никогда в жизни я еще так не уставал. И мне нужно вина, – объявил Марий глухим голосом.
Внутри было всего шесть-семь человек. Все они оглянулись на его голос, у всех отвисла челюсть. Потом заскрипели табуреты и стулья, его окружили люди, желавшие прикоснуться к нему на удачу, никто здесь не держал на него зла.
– Сядь, сядь! – предложил хозяин, улыбаясь до ушей. – Ты и вправду Гай Марий?
– Разве я не подхожу под описание? Половина лица обвисла, сам старше самого Крона, но все равно не говорите мне, что не узнаёте Гая Мария, когда видите его!
– Я знаю Гая Мария в лицо, – сказал один из выпивох. – Ты Гай Марий. Я был на Римском форуме, когда ты заступался за Тита Тициния.
– Вина! Дайте мне вина! – повторил Гай Марий.
Ему налили вина, потом, когда он одним глотком осушил кубок, налили еще. Затем подали еду. Утоляя голод, он развлекал присутствующих рассказом о том, как Сулла захватил Рим, а сам он бежал оттуда. О том, что вытекает из признания его изменником, говорить было излишне: любой на полуострове, будь то римлянин, латинянин или италик, знал, что такое обвинение в измене и что оно за собой влечет. Тем, кто его слушал, полагалось выдать его городским властям для казни или самим его прикончить. Вместо этого они внимали каждому слову обессиленного Мария, а потом помогли ему подняться по шаткой лестнице наверх и лечь. Очутившись на койке, беглец проспал десять часов кряду.
Проснувшись, он обнаружил, что кто-то выстирал его тунику и плащ, вымыл изнутри и снаружи его сапоги; чувствуя себя лучше, чем за все время после схода с корабля Мурция, Марий кое-как спустился вниз. Там было не протолкнуться.
– Все эти люди пришли поглазеть на тебя, Гай Марий, – сказал хозяин, подойдя и взяв его за руку. – Это огромная честь!
– Я приговорен к смерти, кабатчик, с полсотни отрядов рыщут в поисках меня. Один такой отряд вчера въехал в ворота вашего города.
– Да, сейчас они на форуме, вместе с дуумвирами, Гай Марий. Они выспались, как ты, и теперь пытаются получить поддержку горожан. Половина Минтурн знает, что ты здесь, но тебе не о чем беспокоиться, мы тебя не выдадим. И дуумвирам о тебе не скажем, потому что оба они придерживаются буквы закона. Лучше им ничего не знать. Если они пронюхают, то могут решить, что тебя лучше казнить, пускай это и не будет им по вкусу.
– Я очень вам признателен, – искренне молвил Марий.
Пузатый коротышка, которого не было в таверне одиннадцать часов назад, подошел к Марию и протянул ему руку:
– Я Авл Белей, здешний купец. Я владею несколькими кораблями. Только скажи мне, что тебе нужно, Гай Марий, и ты это получишь.
– Мне нужен корабль, чтобы уплыть из Италии куда угодно, где я смог бы найти убежище, – сказал Марий.
– Это нетрудно, – сразу ответил ему Белей. – У меня есть как раз такой корабль, прямо сейчас стоящий на якоре в гавани. Как только ты поешь, я отведу тебя на него взглянуть.
– Ты уверен, Авл Белей? За мной гонятся, хотят убить. Если ты будешь мне помогать, это поставит под угрозу и твою жизнь.
– Я готов рискнуть, – спокойно ответил Белей.
Час спустя гребцы доставили Мария к крепкому на вид зерновозу, выгодно отличавшемуся от утлой посудины Публия Мурция, пригодной только для плавания вдоль берегов и боявшейся крепких ветров и высоких волн.
– Этот корабль только что прошел ремонт после доставки в Путеолы зерна из Африки. Я собирался отправить его в Африку, как только задуют попутные ветры, – сказал Белей, помогая гостю взойти на борт по удобным ступенькам прочного деревянного трапа. – Его трюмы полны фалернского вина, заказанного знатоками, какие есть даже в Африке. Он устойчив в шторм, на борту есть все необходимое. Мои суда всегда наготове, ветра и ненастье им нипочем. – Это было сказано с ободряющей улыбкой.
– Не знаю, как тебя благодарить, разве что деньгами.
– Для меня это честь, Гай Марий, не порти мне удовольствие попыткой со мной расплатиться. До конца своих дней я буду потчевать друзей и домочадцев рассказами о том, как я, купец из Минтурн, помог великому Гаю Марию спастись от преследования.
– Моя благодарность тебе будет безгранична, Авл Белей.
Белей спустился в свой ялик, помахал Марию рукой и сам погреб к берегу, благо что было недалеко.
Он уже причалил к пристани, находившейся ближе всего к кораблю, когда в порт въехали пятьдесят всадников, рыскавшие до этого по городу. Не обращая внимания на Белея – сперва они не увидели связи между причалившим яликом и поднимающим якорь судном, – наймиты Секста Луцилия пригляделись к людям на борту и узнали Гая Мария, которого ни с кем нельзя было спутать.
Командир отряда подъехал к самой воде, сложил ладони рупором и крикнул:
– Гай Марий, ты арестован! Капитан, ты укрываешь человека, скрывающегося от римского правосудия! Именем сената и народа Рима я приказываю тебе подойти к берегу и выдать мне Гая Мария!
На борту эти слова вызвали только презрительные ухмылки, и капитан деловито продолжил поднимать парус. Но Марий, видя, что добряк Белей уже схвачен, вздохнул и опустил голову.
– Стой, капитан! – крикнул он. – Твой хозяин в руках людей, явившихся за мной. Я должен вернуться!
– В этом нет необходимости, Гай Марий, – откликнулся капитан. – Авл Белей в силах сам за себя постоять. Он вверил тебя моим заботам и велел тебя увезти. Я должен делать то, что мне приказано.
– Делай так, как я велю, капитан. Поворачивай!
– Если я так поступлю, Гай Марий, то мне уже не быть капитаном ни на одном судне. Авл Белей пустит мои кишки на такелаж.
– Вернись и посади меня в лодку, капитан, я настаиваю! Не хочешь вернуть меня на пристань, так доставь меня на веслах в такое место на берегу, где я сумею скрыться. – Взгляд Мария был ясен и суров. – Слышишь? Я настаиваю!
Капитан помимо воли повиновался; когда Марий настаивал, он превращался в полководца, ослушаться которого было немыслимо.
– Я высажу тебя в густых камышах, – сказал злосчастный капитан. – Я хорошо знаю местность. Безопасная тропа приведет тебя обратно в Минтурны. Тебе лучше спрятаться там и дождаться, пока ищейки уберутся. Потом я опять доставлю тебя на борт.