Марий снова полез через борт, снова сел в гребную лодку. Только в этот раз она отчалила со стороны моря, чтобы остаться невидимой для всадников, продолжавших требовать выдачи Гая Мария.
Но на его беду, командир отряда оказался очень зорким: увидев лодку, скользившую в южную сторону, он узнал седую голову Мария, белевшую среди голов шестерых выбивавшихся из сил гребцов.
– Скорее! – крикнул он. – По коням! Бросьте этого дурня, от него больше нет толку. Будем преследовать по берегу вон ту лодку.
Это оказалось нетрудно, потому что по берегу, через соленые болота, до самого устья реки Лирис, тянулась проезжая дорога; всадники обогнали лодку и потеряли ее из виду только тогда, когда она исчезла в камышах и тростнике на берегу.
– Вперед, схватим старого злодея!
Спустя два часа наймиты Секста Луцилия схватили его, и как раз вовремя. Марий, сбросив всю одежду, пробирался через тростник то по пояс, а то и по горло в топкой черной грязи, вконец обессиленный и почти уже захлебнувшийся. Вытянуть его оттуда оказалось непросто, но желающих хватило, и в конце концов чавкающая топь выплюнула свою жертву. Кто-то, скинув плащ, хотел было закутать в него Мария, но командир не позволил.
– Пусть старый калека останется голым. Дадим Минтурнам полюбоваться, как хорош великий Гай Марий! Весь город знал, что он здесь, пусть теперь расплачиваются за то, что дали ему приют.
Весь путь до Минтурн старый калека проделал голый, в окружении всадников – хромая, спотыкаясь, падая; сопровождающим некуда было спешить. Когда город был уже близко и вдоль дороги стали все чаще попадаться дома, командир принялся громко призывать народ собраться, чтобы посмотреть на пойманного беглеца Гая Мария, который скоро лишится головы на форуме Минтурн.
– Выходите, выходите все! – кричал командир.
В середине дня всадники въехали на форум, сопровождаемые почти всем населением города, слишком изумленным, слишком оторопевшим, чтобы возмутиться подобным обращением с великим Гаем Марием; все знали, что он приговорен к смерти за измену. И все же в умах людей медленно закипала злоба: Гай Марий никак не мог совершить государственной измены!
Двое главных магистратов ждали у ступенек зала собраний в окружении городской стражи, спешно вызванной сюда, чтобы показать этим высокомерным римским чиновникам, что Минтурны в случае чего способны за себя постоять.
– Мы поймали Гая Мария, когда он пытался уплыть на корабле из Минтурн, – заговорил командир отряда зловещим голосом. – Минтурны знали, что он в городе, и Минтурны помогли ему.
– Минтурны не могут нести ответственность за действия нескольких своих земляков, – ответил старший городской магистрат натянутым тоном. – Однако пленник в ваших руках, забирайте его и уезжайте.
– О, весь он мне не нужен! – сказал с усмешкой главарь. – Я заберу только голову, остальное можете оставить себе. Вижу рядом каменную скамью, она прекрасно исполнит роль плахи. Мы положим его туда, и голова отлетит, как мяч.
Толпа ахнула и загудела; оба магистрата стояли мрачные, их охрана переминалась с ноги на ногу.
– По чьему повелению вы считаете себя вправе казнить на форуме Минтурн человека, шесть раз бывшего консулом Рима, казнить героя? – спросил старший дуумвир. Он оглядел с головы до ног сначала главаря, потом его шайку. – Вы не похожи на римских кавалеристов. Откуда мне знать, что вы те, за кого себя выдаете?
– Нас наняли специально для выполнения этой работы, – признался командир, растерявший свою уверенность при виде лиц в толпе и стражи, уже готовой извлечь из ножен мечи.
– Кто вас нанял? Сенат и народ Рима? – спросил дуумвир окрепшим голосом.
– Они самые.
– Я тебе не верю. Предъяви доказательства.
– Этот человек приговорен к смерти за государственную измену! Ты знаешь, что это значит, дуумвир. В любой римской и латинской колонии его вправе лишить жизни. Мне приказано не доставить его в Рим живым и невредимым, а привезти назад его голову.
– Раз так, – спокойно ответствовал старший магистрат, – тебе придется вступить в бой с Минтурнами за его голову. Мы здесь, в Минтурнах, не какие-то варвары. Такой именитый гражданин Рима, как Гай Марий, не будет обезглавлен, как раб или чужеземец.
– Строго говоря, он больше не гражданин Рима, – грозно возразил командир всадников. – Но раз ты хочешь исполнить все честь по чести, предлагаю тебе сделать это самому! Я доставлю из Рима все необходимые доказательства, дуумвир! Я обернусь за три дня. Гаю Марию лучше расстаться с жизнью, иначе весь город будет держать ответ перед сенатом и народом Рима. Через три дня во исполнение данного мне приказа я отделю голову от мертвого тела Гая Мария.
Пока шли эти переговоры, Гай Марий стоял качаясь, окруженный своими недругами, – бледный призрак, чье ужасное положение заставляло многих проливать слезы. Один из конников, обозленный промедлением и чувствуя подвох, выхватил меч, чтобы зарубить Мария, но толпа ринулась вперед, не боясь лошадей и мечей, готовая спасать пленника. Стража магистратов тоже изготовилась к бою.
– Минтурны поплатятся за это! – прорычал главарь.
– Минтурны казнят осужденного в соответствии с его dignitas и auctoritas, – ответил старший магистрат. – Уезжайте!
– Погодите! – раздался хриплый голос, и все жители Минтурн уставились на Гая Мария. – Этих славных людей вы еще можете обмануть, но только не меня! У Рима нет кавалерии для охоты на приговоренных, нанять ее не может ни сенат, ни народ, только частные лица. Кто нанял вас?
Голос Мария так явственно напоминал о былых временах, о боях под его штандартами, что язык командира отряда опередил его самого, и он, не успев спохватиться, отчеканил:
– Секст Луцилий.
– Благодарю тебя, – сказал Марий, – я запомню.
– Я мочусь на тебя, старик! – презрительно бросил главарь и зло дернул уздечку своего коня, чуть не поставив его на дыбы. – Ты дал мне слово, магистрат! Надеюсь, что, вернувшись, я найду Гая Мария мертвым и смогу отделить голову от его трупа.
Лишь только отряд ускакал, дуумвир кивнул своей страже.
– Отведите Гая Мария в тюрьму! – последовал приказ.
Стража вывела Мария из толпы и осторожно провела до храма Юпитера Всеблагого Всесильного, чтобы запереть в одиночной камере в подвале, обычно использовавшейся для усмирения разбушевавшегося пьянчужки или для временного содержания опасного преступника.
Когда Мария увели, толпа разбилась на кучки и взволнованно загудела; почти никто не уходил дальше таверн по периметру площади. Там Авл Белей, наблюдавший все от начала до конца, стал переходить от группы к группе, не умолкая ни на минуту.
В Минтурнах было несколько общественных рабов, среди которых выделялся один – чрезвычайно расторопный, приобретенный городом у странствующего работорговца двумя годами раньше. С тех пор городу ни разу не пришлось пожалеть об уплаченной за него внушительной сумме – пяти тысячах денариев. Теперь этому парню по имени Бургунд, гиганту-германцу из кимвров, было двадцать лет. Он был на целую голову выше самых высоких мужчин Минтурн, имел могучую мускулатуру и обладал силой, от которой у всех вокруг захватывало дух, – полностью искупавшей отсутствие блестящего ума и душевной тонкости; чего и не приходилось ожидать от малого, попавшего в рабство в шестилетнем возрасте, после сражения при Верцеллах, и с тех пор принужденного к существованию варвара-невольника. Не для него были привилегии и заработки образованных греков, продававшихся в рабство, в надежде хорошо устроиться; Бургунду платили сущую мелочь, жил он в убогой бревенчатой хижине на краю города и полагал, что к нему пожаловала в своей волшебной повозке, влекомой коровами, сама богиня плодородия Нерта, когда его вызывала к себе какая-нибудь горожанка, любопытствовавшая, каков из этого гиганта-варвара любовник. Бургунда никогда не посещала мысль о бегстве, да и участь свою он не считал несчастливой; напротив, он припеваючи прожил в Минтурнах эти два года, чувствуя свою важность, – ведь его здесь ценили. Ему давали понять, что со временем его жалованье вырастет, ему позволят жениться и завести детей. А если он продолжит усердно трудиться, то его детям даруют свободу.
Другие общественные рабы занимались прополкой, уборкой, малярничали и выполняли прочие нехитрые обязанности, тогда как на долю Бургунда выпадал тяжкий труд, требовавший большой силы. Он прочищал после наводнений забитые дренажные канавы и стоки Минтурн, оттаскивал облепленные мухами туши крупных животных, издохших в общественном месте, рубил деревья, представлявшие опасность, отлавливал бродячих собак, рыл в одиночку рвы. Подобно всем великанам, германец был смирным и понятливым, сознавал свою силу и не нуждался в том, чтобы ее доказывать; понимал он и то, что если играючи отвесит кому-нибудь оплеуху, то бедняга, чего доброго, помрет. Поэтому он приобрел привычку аккуратного обращения с пьяными моряками и с чрезмерно агрессивными человечками, вздумавшими его взнуздать, за это он был вознагражден несколькими шрамами и репутацией безобидного добряка.
Принужденные к незавидной обязанности казнить Гая Мария и полные решимости исполнить свой долг по возможности по-римски (понимая притом, что не заслужат этим любви горожан), магистраты тут же послали за Бургундом, мастером на все руки.
Тот, не подозревая, какие события разыгрались в Минтурнах, знай себе собирал в кучи огромные камни близ Аппиевой дороги, готовясь к ремонту городских стен. Окликнутый другим рабом, он зашагал к форуму своим широким, обманчиво неторопливым шагом; рабу-посыльному приходилось то и дело переходить на бег, чтобы от него не отстать.
Старший магистрат ждал за форумом, в проулке рядом с залом собраний и с храмом Юпитера Всеблагого Всесильного; чтобы толпа на форуме не узнала о происходящем и не взбунтовалась, с казнью нельзя было тянуть.
– Ага, Бургунд, как раз тот, кто мне нужен! – вскричал дуумвир (чей коллега, обладавший меньшим влиянием, куда-то загадочным образом подевался). – В подвале сидит пленник. – Он отвернулся и бросил через плечо делано – безразличным тоном: – Задуши его. Он изменник, приговоренный к смерти.