Вскоре после прихода Помпея Страбона к Коллинским воротам разразилась эпидемия, быстро распространившаяся среди солдат его легионов и городского населения. Люди страдали несварением и кишечными болезнями, ибо вода в лагере Помпея Страбона была непригодна для питья из-за чудовищной грязи, замеченной Квинтом Помпеем Руфом еще в лагере в Аримине. Когда оказались отравлены городские колодцы на Виминале и на Квиринале, жители пришли к Помпею Страбону с мольбой навести порядок с выгребными ямами; но тот, не изменив себе, отправил их восвояси, грубо посоветовав им заняться собственным дерьмом. В довершение зол от Тибра начиная с Мульвиева моста и Тригария и до самого моря несло отбросами и нечистотами, поэтому река теперь только и могла, что распространять болезни; все три лагеря Цинны, как и город, теперь использовали реку в качестве сточной канавы.
Гней Октавий и младший консул-местоблюститель, фламин Юпитера Мерула впали в отчаяние: минул октябрь, а армии оставались на прежних местах. Когда консулам удавалось добиться аудиенции у Помпея Страбона, тот всякий раз находил объяснения своей неспособности воевать; в конце концов Октавий и Мерула поневоле пришли к выводу, что истинная причина – численное превосходство войска Цинны.
Когда в городе узнали, что Марий завладел Остией и что барж с зерном нового урожая уже не видать, паника сменилась унынием. Консулы не ждали больше ничего хорошего и только гадали, сколько протянут, если Помпей Страбон будет и дальше отказываться вступить в бой.
Октавию и Меруле оставалось одно – набирать солдат из италиков; они провели через сенат указание центуриям предоставлять по трибам статус полного гражданства тем италикам, кто поддержит «настоящую» римскую власть. После принятия соответствующего закона по всей Италии разъехались глашатаи, заманивающие добровольцев.
Но таковых почти не оказалось, а все потому, что двумя месяцами раньше народные трибуны Цинны увели к себе всех способных держать оружие, так что «настоящая» римская власть осталась с носом.
После этого Помпей Страбон намекнул, что если Метелл Пий приведет два легиона, осаждавшие Эсернию, то вместе они разгромят Цинну и Мария. Октавий и Мерула отправили к Свиненку, под Эсернию, своих людей умолять заключить мирный договор с осажденными самнитами и скорее идти на выручку Риму.
Разрываясь между необходимостью дожать Эсернию и оказать помощь Риму, Свиненок отправился на переговоры к парализованному Гаю Папию Мутилу, отлично осведомленному обо всем происходящем вокруг Рима.
– Я хочу заключить с тобой мир, Квинт Цецилий, – сказал Мутил со своих носилок, – и условия его таковы: ты вернешь самнитам все, что у них отнял, освободишь пленных целыми и невредимыми, откажешься от притязаний на трофеи, завоеванные самнитами. Всем свободным людям самнитского народа должно быть предоставлено полное римское гражданство.
Метелл Пий в гневе отпрянул.
– Ну разумеется! – молвил он с горьким сарказмом. – Может, еще потребуешь, чтобы мы прошли под ярмом, Гай Папий, как после битвы в Кавдинском ущелье двести лет назад? Твои условия совершенно неприемлемы. Всего наилучшего!
С прямой спиной и задранной головой он вернулся в свой лагерь и ледяным тоном уведомил посланцев Октавия и Мерулы, что мирного договора не будет и, следовательно, он не сможет прийти на помощь Риму.
Самнит Мутил, возвращенный на носилках в Эсернию, был, в отличие от Свиненка, в превосходном настроении: его посетила блестящая мысль. Когда стемнело, его гонец, прокравшись через римские порядки, устремился с письмом к Гаю Марию. В письме Мутил предлагал заключить мирный договор между Марием и Самнием. Он знал, что Цинна – взбунтовавшийся консул, тогда как Марий – всего лишь частное лицо, тем не менее обратиться к Цинне ему и в голову не пришло. В любом деле, где участвовал Гай Марий, главарем мог быть только он, человек с настоящим влиянием.
При Марии, приближавшемся теперь к Риму, состоял военный трибун Гай Флавий Фимбрия; он находился в легионе, осаждавшем Нолу, и вместе с другими военными трибунами, Публием Аннием и Гаем Марцием Цензорином, решил встать на сторону Цинны. Узнав о высадке Мария в Этрурии, он тут же переметнулся к нему. Марий принял его с радостью.
– Здесь должность военного трибуна ничего не значит, – сказал ему Марий. – В моей армии мало римских легионеров, в основном она состоит из рабов. Лучше я поставлю тебя командиром нумидийской кавалерии, которую я привез из Африки.
Получив письмо Мутила, Марий вызвал Фимбрию.
– Поезжай к Мутилу в ущелье Мелфы; он пишет, что ждет там. – Марий презрительно фыркнул. – Без сомнения, он хочет напомнить, сколько раз мы бывали биты в этом самом месте. Однако до поры до времени мы не обратим внимания на эту наглость. Поезжай к нему, Гай Флавий, и согласись на все его требования, даже если он пожелает править всей Италией или улететь в земли гипербореев. Позднее мы укажем Мутилу и самнитам их истинное место.
Тем временем к Метеллу Пию, под Эсернию, прибыла вторая делегация из Рима. Ее состав был куда внушительнее: Катул Цезарь с сыном Катулом, Публий Красс с сыном Луцием.
– Прошу тебя, Квинт Цецилий, – обратился Катул Цезарь к Свиненку и к его легату Мамерку, – оставь под Эсернией небольшие силы, которые смогут продолжать осаду, а сам иди к Риму! Иначе осада Эсернии лишится смысла. С Римом и со всем, что Риму дорого, будет покончено.
Метеллу Пию пришлось согласиться. Он оставил сдерживать самнитов Марка Плавтия Сильвана всего с пятью перепуганными когортами, но лишь только другие пятнадцать когорт ушли в сторону Рима, самниты вырвались из Эсернии. Разбив жалкое войско Сильвана, они завладели всем Самнием, находившимся во власти Рима. Самниты, не выступившие на Рим с Цинной, подчинили себе весь юго-запад Кампании до самой Капуи; городок Абелла был разграблен и сожжен, после чего на подмогу к мятежникам выступила еще одна самнитская армия. Этим италикам не было дела до Цинны, они пришли прямиком к Гаю Марию и предложили помощь ему.
С Метеллом Пием были Мамерк и Аппий Клавдий Пульхр. Приведенные ими пятнадцать когорт влились в гарнизон на Яникуле, командовать которым поставили Аппия Клавдия. К несчастью, Октавий настоял, чтобы командующим гарнизона считался он сам; Аппий Клавдий воспринял это как страшное оскорбление. Все труды ему, а слава другому? Не бывать этому! Внутренне кипя, Аппий Клавдий подумывал о том, чтобы переметнуться на другую сторону.
Сенат обратился с письмом к Публию Сервилию Ватии, в Италийскую Галлию, где обучались два легиона новобранцев. Один, под командованием легата Гая Целия, располагался в Плаценции, другой, самого Ватии – восточнее, в Аквилее. Оба легиона предназначались для устрашения италийских галлов, так как Ватия опасался вспышки недовольства невыплатой Римом военных долгов, особенно в городках вокруг Аквилеи, в кузницах которых ковалось оружие. Получив письмо сената, Ватия приказал Целию перебросить легион из Плаценции на восток, сам же двинулся со своим легионом в Рим, лишь только Целий уведомил его, что он может спокойно выступить.
К несчастью для «настоящей» римской власти, в Аримине Ватия напоролся на изгнанного плебейского трибуна Марка Мария Гратидиана, отправленного по Фламиниевой дороге на север с теми когортами, которые Цинна нашел возможным ему дать, как раз на тот случай, если наместник Италийской Галлии попытается отрядить подкрепление. Неумелые новобранцы Ватии воевали из рук вон плохо, поэтому Ватия увел их обратно, в свою провинцию, и оставил все попытки оказать помощь Риму. Познакомившись с искаженной версией происшедшего в Аримине, Гай Целий, и без того пребывавший в унынии, решил, что «настоящую» римскую власть уже ничто не спасет, и покончил с собой.
Октавий, Мерула и остальная «настоящая» римская власть видели, что их положение ухудшается с каждым часом. Гай Марий, стремительно подойдя по Кампанской дороге, поставил свои войска южнее гарнизона на Яникуле. Тем временем затаивший обиду Аппий Клавдий, втайне сговорившись с Марием, позволил ему преодолеть внешний частокол и прочие оборонительные заслоны крепости. Не пала она только благодаря Помпею Страбону, отвлекшему внимание Мария: перейдя через Пинций, он напал на Сертория. Тогда же Октавий и цензор Публий Красс провели свежих добровольцев по Деревянному мосту и отбили цитадель у врага. Из-за отсутствия дисциплины в рядах своего невольничьего войска Марий был вынужден отойти; при попытке ему помочь был убит народный трибун Гай Милоний. Публий Красс вместе с сыном Луцием остались в цитадели на Яникуле, чтобы приглядывать за Аппием Клавдием, снова передумавшим и решившим, что «настоящая» римская власть все же возобладает. Помпей же Страбон, узнав, что крепость в безопасности, прекратил бои с Серторием и вернулся на другой склон Пинция, в свой лагерь у Коллинских ворот.
Сказать по правде, дела у Помпея Страбона обстояли неважно. Сын, не отходивший от отца ни на шаг, велел ему лечь и не вставать, лишь только он вернулся в лагерь. В разгар боев Помпея Страбона сразила дизентерия, сопровождаемая жаром, и, хотя он продолжал сам командовать войсками, его сыну и легатам было ясно, что он не сможет повторить частичный успех, достигнутый на Марсовом поле. Помпей-младший был еще слишком юн, чтобы заслужить полное доверие пиценского войска, поэтому решил не принимать командование, особенно в разгар боев.
Три дня владыка Северного Пицена и соседней Умбрии лежал пластом и мучился от страшного желудочно-кишечного расстройства; Помпей-младший вместе с другом Марком Туллием Цицероном преданно ухаживали за ним, а войска ждали исхода. Ранним утром четвертого дня Помпей Страбон, как ни силен и могуч он был, умер от обезвоживания и истощения.
Рыдающий сын, поддерживаемый Цицероном, спустился с двойного крепостного вала к храму Венеры Либитины устраивать отцовские похороны. Умри Помпей Страбон в Пицене, в своих бескрайних владениях, похороны напоминали бы размахом триумф полководца, но его сын был сообразительным и совсем не глупым. Он понимал, что при сложившихся обстоятельствах церемония должна быть скромной; солдаты горевали и так, а жители Квиринала, Виминала и верхнего Эсквилина терпеть не могли покойного, видя в его лагере источник косившей их хвори.