– Ты прав, – сказал Цезарь.
– Что ж, – начал Марий с вошедшего у него теперь в привычку зачина, – наверное, я знаю Цезаря-младшего лучше, чем ты, Гай Юлий. В последние годы он все время у меня на глазах. Поразительный мальчишка! – Голос Мария сделался задумчивым, глаза смотрели хитро, даже коварно. – Он такой один! Ума палата! Никогда не встречал таких головастых. Сочиняет стихи и пьесы, математик, куда там всем прочим! Говорю же, блестящий ум. И силы воли ему не занимать. Сколько его ни задирай, сохраняет невозмутимость. Сам не боится трудностей. И не боится создавать их другим.
Улыбка Мария стала еще хитрее, правый уголок рта задрался.
– Что ж, став в седьмой раз консулом и исполнив пророчество той старухи, я сказал себе: уж очень мне по душе этот парень! До того по душе, что мне захотелось обеспечить ему более спокойную, безмятежную жизнь, чем была у меня. Он такой хваткий до разных премудростей! Вот я и спросил себя: почему не позаботиться о его образовании? Зачем подвергать беднягу опасностям войны… Форума, политики?
Чувствуя себя так, словно их подтащили к жерлу готовящегося извергнуться вулкана, Цинна и Цезарь молча слушали Гая Мария, не представляя, куда он клонит.
– Что ж, – продолжил Марий, – наш фламин Юпитера мертв. Но Рим не может обойтись без жреца Великого Бога, не так ли? У нас есть этот замечательный мальчик, Гай Юлий Цезарь-младший. Патриций. Оба родителя живы. Чем не идеальный кандидат во фламины Юпитера? Загвоздка в том, что он не женат. Но у тебя, Луций Цинна, есть дочь, еще не невеста, патрицианка с двумя живыми родителями. Если ты выдашь ее за Цезаря-младшего, то все требования будут соблюдены. Идеальная будет пара – фламин и фламиника! Не нужно будет искать деньги на cursus honorum для твоего сына, Гай Юлий, да и на приданое для твоей дочери, Луций Цинна. Их содержание возьмет на себя государство, предоставит дом, им будет обеспечено великолепное будущее. – Он умолк, улыбнулся двум проглотившим языки отцам и вытянул правую руку. – Что скажете?
– Но моей дочери еще только семь лет! – пролепетал потрясенный Цинна.
– Это не препятствие, – сказал Марий. – Она вырастет. Пускай живут каждый у себя дома, пока не достигнут брачного возраста. Естественно, брак не может быть полноценным, пока маленькая Корнелия Цинна не подрастет. Но законом подобный брак не запрещен. – От удовольствия Марий даже слегка подпрыгнул. – Ну, что скажете?
– Меня это, конечно, полностью устраивает, – обрел дар речи Цинна, испытавший огромное облегчение, узнав причину, по которой его пожелал видеть Марий. – Признаться, мне было бы трудно собрать приданое для второй дочери, слишком дорого обошлась первая.
– А ты что скажешь, Гай Юлий?
Цезарь покосился на Цинну и уловил безмолвное послание: соглашайся, иначе тебе и твоим близким несдобровать.
– Я тоже согласен, Гай Марий.
– Превосходно! – вскричал Марий, приплясывая от радости. Оглянувшись на Цезаря-младшего, он щелкнул пальцами – эта привычка тоже завелась у него недавно. – Сюда, мой мальчик!
«Какой необыкновенный парень! – думал Цинна, помнивший его с того случая, когда Мария-младшего обвинили в убийстве консула Катона. – Красавчик! Но почему мне не нравятся его глаза? Они меня тревожат и напоминают…» Сейчас он не мог вспомнить кого.
– Да, Гай Марий? – Цезарь-младший подошел, осторожно глядя на Мария; он, конечно, знал, что речь шла о нем.
– Мы определили твое будущее, – довольно сообщил ему Марий. – Ты немедленно женишься на младшей дочери Луция Цинны и станешь нашим новым фламином Юпитера.
Цезарь-младший не ответил, ни один мускул на его лице не дрогнул. Пока Марий говорил, менялось лишь выражение глаз, но присутствующие не могли разобрать, что значит эта перемена.
– Что ж, Цезарь-младший, отвечай! – поторопил его Марий.
Ответа не последовало, мальчик отвел взгляд, услышав приговор, и застыл.
– Ну же! – прикрикнул Марий, начиная гневаться.
Бледные, ничего не выражавшие глаза уперлись в лицо отца.
– Я думал, отец, что мне назначено жениться на дочери богача Гая Коссуция.
Цезарь вспыхнул и поджал губы:
– Верно, брак с Коссуцией обсуждался. Но окончательного согласия дано не было, и я бы предпочел для тебя такую женитьбу. И такое будущее.
– Сейчас соображу… – начал Цезарь-младший задумчивым тоном. – Как фламину Юпитера мне нельзя видеть человеческие трупы. Нельзя трогать ничего железного, от ножниц и бритвы до меча и копья. Мне запрещено носить любые узлы, прикасаться к козам, лошадям, собакам, плющу. Есть сырое мясо, пшеницу, дрожжевой хлеб, бобы. Брать в руки кожаные вещи. У меня много интересных и серьезных обязанностей. Например, объявлять о начале сбора урожая на Виналии. Погонять овец на торжественном шествии перед жертвоприношением suovetaurilia. Прибираться в храме Великого Бога. Проводить очистительный обряд в доме умершего. О, сколько всего захватывающего и важного!
Все трое слушали, не понимая по тону Цезаря-младшего, сарказм это или наивность.
– Каков твой ответ? – в третий раз спросил Марий.
На него уставились голубые глаза, до того похожие на глаза Суллы, что Марию на мгновение почудилось, что перед ним сам Сулла, и он невольно потянулся за мечом.
– Мой ответ… Благодарю тебя, Гай Марий! Ты так внимателен, ты не пожалел своего времени, чтобы позаботиться обо мне и определить мою будущность! – проговорил мальчик без всякого чувства и напора. – Я хорошо понимаю, почему ты позаботился о моей скромной судьбе, дядя. От фламина Юпитера ничто не укроется! Но скажу тебе и другое, дядя, нельзя изменить предначертанной судьбы, ничто не помешает человеку исполнить своего предназначения!
– А, так ты не сможешь исполнять обязанности жреца Юпитера! – крикнул Марий, уже рассердившийся; как ему хотелось, чтобы мальчишка корчился, умолял, рыдал, катался по земле!
– Надеюсь, что смогу! – молвил пораженный Цезарь-младший. – Ты неверно меня понял, дядя. Искренне благодарю тебя за эту новую, воистину геркулесову задачу, которую ты передо мной поставил. – Он взглянул на отца. – Теперь я пойду домой, – сказал он. – Идем? Или у тебя есть еще дела здесь?
– Нет, я иду, – ответил, вздрогнув, Цезарь, а потом вопросительно глянул на Мария. – Ты не возражаешь, консул?
– Ничуть, – ответил Марий и пошел провожать отца и сына по Нижнему форуму.
– Луций Цинна, мы увидимся позже, – сказал Цезарь, подняв на прощанье руку. – Благодарю за все. Этот конь из легиона Гратидиана, у меня нет для него стойла.
– Не тревожься, Гай Юлий, я поручу забрать его кому-нибудь из моих людей, – ответил Цинна и поспешил обратно в храм Кастора и Поллукса, находясь в куда лучшем настроении, чем перед встречей с Марием.
– Полагаю, – заговорил Марий после этого обмена любезностями, – мы поженим наших детей уже завтра. Свадьбу можно отпраздновать на рассвете в доме Луция Цинны. Потом в храме Великого Бога соберутся великий понтифик, коллегия понтификов, коллегия авгуров и все младшие жреческие коллегии для инаугурации наших новых фламина и фламиники Юпитера. С посвящением придется подождать, пока ты не облачишься во взрослую тогу, Цезарь-младший, но вступление в должность уже влечет за собой многие обязательства.
– Еще раз благодарю тебя, дядя, – повторил Цезарь-младший.
Проходя мимо ростры, Марий остановился и указал на десяток ужасающих трофеев, окаймлявших ораторский помост.
– Взгляните! – вскричал он на прощанье счастливым голосом. – Каково зрелище!
– Да, – сказал Цезарь, – зрелище впечатляет.
Его сын ускорил шаг, видимо не сознавая, как догадался его отец, что всех обогнал. Оглянувшись, отец заметил семенившего за ними сзади, на почтительном расстоянии, Луция Декумия. Цезарю-младшему не пришлось посещать это жуткое место в одиночку; как ни противен был этот тип Цезарю, ему все же было спокойнее знать, что тот неотлучно находится при его сыне.
– Сколько он уже пробыл консулом? – спросил вдруг мальчик. – Целых четыре дня? А кажется, что целую вечность! Никогда раньше я не видел свою мать плачущей. Всюду мертвецы, рыдают дети, половина Эсквилина в огне, ростра утыкана отрубленными головами, кровь льется рекой, его бардиеи, как он их называет, тискают женщин и хлещут вино! Что за славное седьмое консульство! Сам Гомер, должно быть, бродит по канавам Элизиума, мечтая напиться крови и воспеть деяния седьмого консульства Гая Мария! Рим нынче может напоить кровью Гомера!
Что ответить на такую диатрибу? Никогда не бывая дома и не понимая сына, Цезарь не знал, что сказать, потому промолчал.
Влетев в дом вместе с нагнавшим его отцом, мальчик остановился посреди приемной и крикнул во все горло:
– Мама!
Цезарь услышал звук падения тростникового пера, потом увидел жену, испуганно выбежавшую из своей рабочей комнаты. От ее красоты не осталось почти ничего, она исхудала, под глазами залегли черные полукружья, лицо отекло от рыданий, губы были искусаны.
Все ее внимание было сосредоточено на Цезаре-младшем; убедившись, что он цел и невредим, она едва устояла на ногах: напряжение сменилось упадком сил. Потом она увидела, кого привел сын, и у нее подкосились колени.
– Гай Юлий!
Он поддержал ее, не дав рухнуть, и крепко обнял.
– О, как я рада, что ты вернулся! – сказала она, уткнувшись лицом в пропахшие конским потом складки его плаща. – Здесь царство ужаса!
– Скажите, когда закончите, – напомнил о себе Цезарь-младший.
Родители оглянулись на сына.
– Я должен кое-что тебе сообщить, мама, – сказал тот, озабоченный только собственным горем.
– Что такое? – рассеянно спросила она, приходя в себя от двойного потрясения: сын был невредим, муж вернулся домой.
– Знаешь, что он со мной сделал?
– Кто? Твой отец?
Цезарь-младший снисходительно махнул рукой в сторону отца:
– Нет, не он! Он смирился, и только, иного я не ждал. Нет, я говорю о любящем, добром, заботливом дядюшке Гае Марии!