Ливия Друза была слишком измучена и в ответ лишь слабо улыбнулась. Впервые она поймала себя на мысли, что детей ей, пожалуй, хватит.
Прошло несколько дней, прежде чем другие дети получили дозволение увидеть мать. Все это время Кратипп самостоятельно заправлял в доме, обязанности хозяйки которого исполняла теперь Ливия Друза.
Как можно было предвидеть, Сервилия не пошла дальше дверей, отказавшись признавать нового брата. Лилла, наслушавшаяся за эти несколько дней речей старшей сестры, сперва держалась поодаль, но потом уступила и принялась целовать крохотное существо, свернувшееся калачиком у матери на руках. Порция, именуемая в доме Порцеллой, была еще слишком мала (ей был год и два месяца), чтобы участвовать в церемонии, зато трехлетний Цепион пришел в восторг: он не мог налюбоваться на новорожденного братишку, ему хотелось держать малыша на руках, баюкать, целовать.
– Он будет моим, – пообещал Цепион, отбиваясь от няньки, попытавшейся унять его.
– Отдаю его тебе, Квинт, – сказала Ливия Друза, возблагодарившая судьбу за то, что хоть один из родственников Катона-младшего проникся к нему симпатией. – Ты будешь за него отвечать.
Отказываясь двигаться дальше, Сервилия все же не отходила от двери. Когда Лилла и Цепион удалились, она приблизилась к кровати, насмешливо взирая на мать, словно находя удовлетворение в ее измождении.
– Ты умрешь, – молвила она с чувством превосходства.
У Ливии Друзы перехватило дыхание.
– Глупости! – отрезала она.
– Нет, умрешь! – настаивала десятилетняя мучительница. – Раз я этого пожелала, так тому и быть. Так было и с тетей Сервилией, когда я пожелала ей смерти.
– Говорить такое – глупо и бесчеловечно, – ответила ее мать, сердце которой бешено билось. – Одного желания мало, чтобы что-то произошло, Сервилия. Если твое пожелание сбылось, то это просто совпадение. Судьба и Фортуна определяют нашу участь, при чем тут ты? Ты еще слишком мала, чтобы они обращали на тебя внимание.
– Все равно ты меня не переубедишь. У меня дурной глаз: когда я желаю людям смерти, они умирают, – радостно объяснила девочка и упорхнула.
После ее ухода Ливия Друза закрыла глаза. Она плохо себя чувствовала с той самой минуты, как родился Катон-младший. И все же она не могла поверить, что в этом есть вина Сервилии. Во всяком случае, она убеждала себя в этом изо всех сил.
Однако день ото дня ей становилось все хуже. Для Катона-младшего пришлось найти кормилицу, и его забрали у матери. Маленький Цепион получил возможность хлопотать над братиком.
– Я опасаюсь за ее жизнь, Марк Ливий, – предупредил Друза Аполлодор Сицилиец. – Кровотечение не слишком сильное, однако оно никак не останавливается. У нее жар, вместе с кровью из нее выходит гной.
– О, что же такое творится с моей жизнью! – вскричал Друз, утирая слезы. – Почему все вокруг умирают?
На этот вопрос он не получил ответа. Друз не поверил в дурной глаз Сервилии, о котором ему поведал ненавидящий девочку Кратипп. Тем временем состояние Ливии Друзы ухудшалось.
Друз горестно подумал о том, что все остальные женщины в доме – рабыни. Катон Салониан проводил с женой почти все время, зато Сервилию к ней не пускали; Друзу и Катону казалось, что Ливия Друза ищет кого-то и не может найти. Уж не Сервилию ли, покойную жену Друза? При этой мысли Марк Ливий снова разрыдался.
На следующий день он отправился с визитом в дом, где не бывал никогда прежде: дом принадлежал Мамерку Эмилию Лепиду Ливиану, его брату. Правда, отец уверял Друза, что Мамерк ему не сын. Сколько лет минуло с тех пор! Примут ли его здесь?
– Я хочу поговорить с Корнелией, – заявил он.
Привратник, уже разинувший рот, чтобы сообщить, что хозяин отсутствует, не издал ни звука и только кивнул. Друза провели в атрий, где он приготовился ждать.
Он не узнал пожилую женщину, появившуюся перед ним: ее седые волосы были связаны в небрежный пучок, одежда не сочеталась по цвету, тело обрюзгло, лицо показалось Друзу отталкивающим. Друз догадался, кого она ему напоминает: бюсты Сципиона Африканского, во множестве украшавшие Форум. Удивляться не приходилось: она состояла с ним в близком родстве.
– Марк Ливий? – спросила она глубоким, мелодичным голосом.
– Да, – отозвался он, не зная, как продолжить.
– Как ты похож на отца! – молвила пожилая матрона без тени неприязни. Присев на край ложа, она указала ему на кресло. – Присядь и ты, сын.
– Наверное, ты недоумеваешь, что привело меня сюда, – проговорил он, борясь с комком в горле. Лицо его перекосилось, он отчаянно старался не разрыдаться в ее присутствии.
– Что-то очень серьезное, – ответила она, – в этом нет сомнений.
– Сестра… Она умирает.
Корнелия изменилась в лице и тут же встала:
– Значит, нам нельзя терять времени, Марк Ливий. Дай только скажу невестке, что происходит, – и я в твоем распоряжении.
Для него стало новостью, что у нее есть невестка; наверное, и она не слышала, что он овдовел. Брата Мамерка он знал в лицо, поскольку иногда видел его на Форуме, но они никогда не беседовали. Разница в возрасте в десять лет означала, что Мамерк еще слишком молод для сенатора. Однако он вроде бы женат…
– Значит, у тебя есть невестка, – сказал он матери, выходя из дому следом за ней.
– С недавних пор, – ответила Корнелия неожиданно бесцветным голосом. – В прошлом году Мамерк женился на одной из дочерей Аппия Клавдия Пульхра.
– Моя жена умерла, – резко сказал Друз.
– Слыхала. Мне надо было тебя навестить – прости, что я не сделала этого. Просто я подумала, что меня вряд ли захотят увидеть в минуту скорби, а я – женщина гордая. Даже слишком.
– Наверное, мне надо было прийти к тебе самому.
– Может быть.
– Мне это и в голову не пришло.
Корнелия горько усмехнулась:
– Тебя можно понять. Однако забавно, что ты способен пожертвовать гордостью ради сестры, но не ради себя.
– Так принято. По крайней мере, в нашем кругу.
– Как долго осталось жить моей дочери?
– Мы ничего не знаем. Врачи опасаются худшего, но она борется. При этом ее обуревает страх. Не знаю, что ее так пугает. Ведь римляне не страшатся смерти.
– Просто мы убеждаем себя в этом, Марк Ливий. Однако за показным бесстрашием всегда кроется ужас перед неведомым.
– Разве смерть – неведомое?
– А ты иного мнения? Тем сильнее страх, чем слаще жизнь.
– Наверное – иногда…
Корнелия откашлялась.
– Почему бы тебе не называть меня мамой?
– Зачем? Ты оставила нас, когда мне было десять лет, а сестре – пять.
– Потому что я больше ни минуты не могла жить с этим человеком.
– Что неудивительно, – сухо отозвался Друз. – Он был не из тех, кому в гнездо можно подбросить кукушонка.
– Ты имеешь в виду Мамерка?
– А кого же еще?
– Он – твой родной брат, Марк Ливий.
– То же самое твердит дочери о своем сыне моя сестра, – молвил Друз. – Но достаточно всего раз взглянуть на маленького Цепиона, чтобы даже круглый дурак сообразил, чей он отпрыск.
– Тогда тебе стоит взглянуть на Мамерка повнимательнее. Он – настоящий Ливий Друз, а не Корнелий Сципион. – Помолчав, она добавила: – И не Эмилий Лепид.
Перед ними вырос дом Друза. Войдя, Корнелия растерянно огляделась:
– Никогда не видела этого дома. Твой отец и впрямь обладал вкусом.
– Но ему, к сожалению, недоставало человеческого тепла, – горько ответил Друз.
Мать искоса взглянула на сына, но промолчала.
Повлияло ли проклятие Сервилии на планы судьбы и Фортуны или нет, но Ливия Друза поверила в злой глаз дочери. Она понимала, что умирает, и не могла найти иной причины. Она произвела на свет четверых детей без малейших затруднений, почему же пятое дитя должно ее погубить? Всякому известно, что каждый последующий плод вынашивается легче предыдущего.
При появлении в дверях грузной старой женщины Ливия Друза широко раскрыла глаза, недоумевая, кому пришло в голову заставлять ее расходовать угасающую энергию на общение с какой-то незнакомкой. Но незнакомка кинулась к ней, широко раскинув руки.
– Я – твоя мать, Ливия Друза, – проговорила она и, присев на кровать, заключила свою девочку в жаркие объятия.
Обе зарыдали, не вынеся неожиданности встречи и мысли о стольких потерянных годах; затем, устроив дочь поудобнее, Корнелия пересела в придвинутое к самой кровати кресло. Уже начавший туманиться взор Ливии Друзы впился в простоватые черты, отличающие всех Сципионов, старушечий наряд, небрежную прическу. В этом взоре сквозило недоумение.
– Я-то представляла тебя красавицей, мама, – призналась она.
– Ты хочешь сказать, роковой погубительницей мужчин.
– Отец, даже брат…
Корнелия погладила ее худую руку и улыбнулась:
– О, они – Ливии Друзы, что тут еще скажешь? А я люблю жизнь, девочка! И всегда любила. Люблю смеяться, не слишком серьезно отношусь ко всему вокруг. Среди моих друзей хватало и мужчин, и женщин. Но – друзей! Однако в Риме у женщины не может быть друзей-мужчин без того, чтобы полгорода не решило, что у нее на уме не только приятельское общение. Как оказалось, того же мнения придерживался твой отец. Мой муж. А я все равно не хотела отказываться от друзей – и мужчин, и женщин. При этом я не могла мириться со сплетнями и с тем, что твой отец неизменно верил всему, что болтали о его жене. Он ни разу не принял мою сторону!
– Значит, у тебя так и не было любовников? – спросила Ливия Друза.
– Не было, пока я жила с твоим отцом. Я стала жертвой злых сплетен. И все-таки я поняла, что если останусь с мужем, то погибну. Поэтому после рождения Мамерка я не стала разубеждать мужа, когда он вообразил, будто мальчик приходится сыном старому Мамерку Эмилию Лепиду, одному из моих ближайших друзей. Хотя он не был моим любовником, как, впрочем, и все остальные. Когда старый Мамерк предложил усыновить мое дитя, твой отец немедленно согласился – при условии, что и я покину его дом. Однако он так и не развелся со мной – не странно ли? Старый Мамерк был вдовцом, поэтому он с радостью принял у себя мать усыновленного ребенка. В его доме я была гораздо счастливее, Ливия Друза, и жила со старым Мамерком как его жена, пока он не умер.