Сулла повернулся и посмотрел вниз, на Тиграна. Тиара у царя на голове, обвитая диадемой с восьмиконечными звездами и орлами, оказалась сверху пустой и обнажала царскую лысину. Тигран явно тяготился своим приниженным положением и в ответ зло глянул на Суллу.
– Разве царь не сообщил об этом? – спросил Сулла и, не получив ответа, снова уставился на Оробаза и на остальных парфян, владевших греческим. – Рим заинтересован в том, великий Оробаз, чтобы одни цари на восточном краю Срединного моря не усиливались за счет других царей. Рим устраивает статус-кво в Малой Азии. Но понтийский царь Митридат покушается на Каппадокию и на иные части Анатолии, в том числе на Киликию, которая добровольно перешла под власть Рима, после того как сирийский царь ослабел настолько, что больше не может приглядывать за ней. Ваш подданный, царь Тигран, поддерживает Митридата и не так давно даже напал на Каппадокию.
– Я что-то слышал об этом, – проговорил без всякого выражения Оробаз.
– Полагаю, от внимания царя Парфии и его сатрапов мало что может укрыться, о, великий Оробаз! Однако, сделав за Понт грязную работу, царь Тигран вернулся в Армению и больше не переходил на западный берег Евфрата. – Сулла откашлялся. – Моим печальным долгом было не позволить понтийскому царю снова вторгнуться в Каппадокию, что я и сделал по поручению сената и народа Рима в начале этого года. Тем не менее я решил, что моя задача не будет выполнена, пока я не поговорю с царем Тиграном. Поэтому я выступил из Евсевии-Мазаки, чтобы его найти.
– И привел свою армию, Луций Корнелий? – спросил Оробаз.
Теперь брови вскинул Сулла:
– Разумеется! Я не очень знаком с этой частью мира, великий Оробаз, потому и захватил с собой армию – из предосторожности, и только! Мои воины вели себя в высшей степени достойно и, как, уверен, вам известно, никого не обижали, не грабили, не мародерствовали, даже полей не топтали. Все необходимое мы покупали. И продолжаем так поступать. Считай мое войско одним многоликим телохранителем. Я большой человек, великий Оробаз! Мои властные полномочия в Риме еще не достигли зенита, мне есть куда подниматься. Рим еще будет рукоплескать Луцию Корнелию Сулле!
Оробаз вздохнул, прерывая таким способом Суллу.
– Прошу меня простить, Луций Корнелий. При мне есть халдей по имени Набополассар, он не из Вавилона, а из самой Халдеи, что в дельте Евфрата у Персидского моря. Он предсказатель и астролог, брат же его служит у самого парфянского царя Митридата. Мы – все мы, прибывшие сюда из Селевкии-на-Тигре, – верим его словам. Ты позволишь ему изучить твою ладонь и заглянуть в твое лицо? Мы бы предпочли сами убедиться, что ты – тот великий человек, кем себя называешь.
Сулла безразлично пожал плечами:
– Мне все равно, великий Оробаз. Пусть твой человек пялится на мою ладонь и на мое лицо, лишь бы вы остались довольны! Он здесь? Хочешь, чтобы он занялся этим сейчас? Или мне перейти в более подобающее место?
– Никуда не уходи, Луций Корнелий, Набополассар к тебе подойдет. – Оробаз щелкнул пальцами и сказал что-то сидевшим внизу парфянам.
Поднялся один, точно такого же вида, как остальные: круглая шапочка в жемчуге, спиральное ожерелье, золотое шитье. Пряча руки в рукавах, он засеменил к ступеням помоста, поднялся и со смиренным видом замер на полпути между своими знатными соплеменниками и Суллой. Из рукава появилась рука, схватившая протянутую правую ладонь Суллы; хиромант долго изучал рисунок линий, потом отпустил ладонь римлянина и впился глазами в его лицо. Затем он чуть заметно поклонился, попятился назад, приблизился к Оробазу и только тогда повернулся к Сулле спиной.
Отчет вышел долгим, Оробаз и остальные невозмутимо слушали. Закончив, халдей снова повернулся к Сулле, поклонился ему в ноги и удалился с низко опущенной головой, всем своим видом демонстрируя полную покорность.
Пока Набополассар выносил свой вердикт, сердце Суллы трепетало, а когда халдей покинул помост, забилось радостно. Что бы он ни сказал, он должен был подтвердить, что он, Сулла, – великий человек. Недаром он отвесил земной поклон: так кланяются только царям.
– По словам Набополассара, ты, Луций Корнелий Сулла, – величайший человек на свете. От Инда на востоке до реки Океан на западе никто не сможет с тобой соперничать. Мы должны ему верить, ибо «никто» включает и нашего царя Митридата, а это значит, он рискует собственной головой. – Тон Оробаза стал совсем иным.
Даже Тигран, как заметил Сулла, взирал теперь на него с благоговейным ужасом.
– Продолжим наши переговоры? – предложил Сулла, не меняя ни позы, ни выражения лица, ни интонации.
– Изволь, Луций Корнелий.
– Прекрасно. Я объяснил присутствие армии, но не передал содержание моей речи, обращенной к Тиграну. Если коротко, то я посоветовал ему оставаться на восточном берегу Евфрата и воздержаться от помощи своему родичу, понтийскому царю, в его поползновениях захватить Каппадокию, Киликию и Вифинию. Сказав это, я повернул назад.
– Ты считаешь, Луций Корнелий, что захватнические планы понтийского царя не ограничиваются пределами Анатолии?
– Я считаю, что его замыслы простираются на весь мир, о великий Оробаз! Он и так уже завладел всем востоком Понта Эвксинского от Ольвии на Гипанисе до Колхиды на Фазисе. Он подчинил Галатию, перебив тамошних вождей, и убил как минимум одного из каппадокийских царей. Ничуть не сомневаюсь, что он стоит за вторжением в Каппадокию царя Тиграна. Но вернемся к цели нашей встречи. – Сулла подался вперед, сверкнув своими устрашающими глазами. – Расстояние между Понтом и Парфянским царством гораздо меньше, чем между Понтом и Римом. Поэтому, сдается мне, парфянскому царю стоило бы обезопасить свои границы, ибо понтийский царь желает расширять свои владения. А еще бдительно следить за своим подданным, армянским царем Тиграном. – Сулла сладко улыбнулся, пряча клыки. – Это все, что я могу сказать тебе, великий Оробаз.
– Ты хорошо говорил, Луций Корнелий, – ответствовал Оробаз. – Договор будет заключен. Земли, лежащие к западу от Евфрата, – область интересов Рима. Все лежащее к востоку от Евфрата – область интересов парфянского царя.
– Это значит, полагаю, что Армения более не вторгается на запад?
– Именно так. – И Оробаз выразительно посмотрел на обескураженного, пышущего злобой Тиграна.
«Наконец-то, – размышлял Сулла, дожидаясь, пока парфянские послы не покинут помост и пока за ними не проследует Тигран, упершийся взглядом в белый мрамор у себя под ногами, – наконец-то я знаю, что чувствовал Гай Марий, когда сирийская пророчица Марфа предрекла ему семикратное римское консульство и прозвание Третьего Основателя Рима. Но Гай Марий еще жив! А величайшим человеком в мире назвали меня! Во всем мире, от Индии до Атлантического океана!
В последующие дни он никому не выдал своего ликования; сын, наблюдавший всю сцену издали, знал лишь то, что видели его глаза, ибо расстояние было слишком велико для ушей; никто из людей Суллы не присутствовал на переговорах. Сулла поставил их в известность о заключении договора, и только.
Положения договора решено было высечь на высоком каменном монументе, который Оробаз пожелал возвести на месте, где восседал Сулла; ценные мраморные плиты разобранного помоста были возвращены туда, откуда их взяли. Договор на четырех языках – латинском, греческом, парфянском и мидийском – высекли на четырех гранях обелиска. Было составлено также два пергамента: один – Сулла забирал с собой в Рим, другой – Оробаз увозил в Селевкию-на-Тигре, где, как он предсказывал, договор получит одобрение парфянского царя Митридата.
Тигран убрался прочь, словно побитая дворняжка; исчезнув с глаз своих сюзеренов, он вернулся туда, где только намечались улицы его нового города Тигранакерта. Следовало сразу написать обо всем Митридату Понтийскому, но он тянул с письмом не один день. Только получив вести от своего друга при дворе в Селевкии-на-Тигре, он с некоторым удовлетворением составил такое послание:
Остерегайся этого римлянина, Луция Корнелия Суллу, бесценный и могущественный тесть! В Зевгме на Евфрате он заключил договор о дружбе с сатрапом Селевкии-на-Тигре Оробазом, действовавшим от имени моего сюзерена, парфянского царя Митридата.
Теперь, возлюбленный царь, у меня связаны руки. Согласно условиям этого договора, я должен оставаться на восточном берегу Евфрата и не смею ослушаться, пока на парфянском троне восседает твой безжалостный старый тезка. Мое возвращение стоило Армянскому царству семидесяти долин, и еще семьдесят отберут у меня за неповиновение.
Но не следует отчаиваться. Мне передали твои слова о том, что мы молоды и у нас есть время ждать. Договор между Римом и Парфянским царством лишь укрепил мое решение расширить Армению. Обрати свой взор на страны, которые ты называл: Каппадокию, Пафлагонию, провинцию Азия, Киликию, Вифинию и Македонию. Я двинусь на юг, в Сирию, Аравию, Египет. Не говоря о Парфянском царстве. Скоро старый парфянский царь Митридат испустит дух. Я предрекаю войну за трон, ибо он держит своих сыновей в повиновении, как держит в повиновении меня, никому не отдавая предпочтения, угрожает и карает, порой даже смертью, для устрашения остальных. А значит, ни один из его сыновей не сумел возвыситься, и после смерти старого царя сложится опасное положение. Клянусь, досточтимый тесть, что, как только вспыхнет война между сыновьями парфянского царя, я воспользуюсь ситуацией и устремлюсь в Сирию, Аравию, Египет, Месопотамию. А пока я продолжу строить Тигранакерт.
И вот что еще должен я сообщить тебе о встрече Оробаза и Луция Корнелия Суллы. Оробаз велел халдейскому провидцу Набополассару изучить ладонь и лик римлянина. Теперь я знаю, каков этот Набополассар, брат которого состоит предсказателем при самом царе царей. Говорю тебе, великий и мудрый тесть, халдей – настоящий провидец и никогда не ошибается. Изучив ладонь и лик Луция Корнелия Суллы, он простерся ниц, унизившись перед римлянином, как не унижаются ни перед кем, кроме царя царей. Оробазу он сказал, что Луций Корнелий Сулла – величайший человек в мире, от реки Инд до реки Океан, – таковы были его слова. Я очень испугался,