Сулла с улыбкой цедил вино.
– Восхитительно! Вижу, мне следовало бы поискать дружбы этого Цензорина – после суда, а может, и раньше. Что ты о нем думаешь?
– По-моему, он шпион – но чей? То ли парфян, то ли еще каких-то восточных правителей. Его необычные гости определенно оттуда: расшитые золотом одеяния, сами усыпаны драгоценными камнями, полно денег, которые они сыплют в любую жадно подставленную римскую ладонь.
– Парфяне ни при чем, – уверенно сказал Сулла. – Им нет дела до происходящего к западу от Евфрата, это я понял. Нет, это Митридат. Или Тигран Армянский. Но я бы поставил на Митридата Понтийского. Ну-ну… – Он весело потер руки. – Выходит, мы с Гаем Марием серьезно обеспокоили Понт. Кажется, Сулла сделал для этого больше, чем Марий. Я ведь потолковал с Тиграном и заключил договор с сатрапами парфянского царя. Ну-ну…
– Что ты можешь сделать? – в тревоге спросил Метробий.
– Не бойся за меня, – бодро сказал Сулла, захлопывая ставни. – Предупрежден – значит вооружен. Я выжду и посмотрю, что предпримет Цензорин. А потом…
– Что потом?
Сулла злобно улыбнулся, обнажив зубы:
– Я заставлю его пожалеть, что он появился на свет. – Он подошел к двери в атрий, задвинул засов, потом сделал то же самое с дверью в колоннаду перистиля. – А раз уж ты все равно заявился сюда, величайшая любовь моей жизни, не считая моего сына, я не могу тебя отпустить, не прикоснувшись к тебе.
– Я и сам не уйду.
Они стоя обнялись, положив подбородки на плечи друг другу.
– Помнишь все эти годы? – мечтательно спросил Метробий, улыбаясь и жмурясь.
– Тебя в дурацкой желтой тунике, с текущей по ляжкам краской? – Сулла тоже улыбнулся, одной рукой гладя его по голове, другой сладострастно скользя по прямой мускулистой спине.
– А ты был в парике из маленьких живых змеек.
– Я же был медузой.
– Поверь, ты был очень достоверен.
– Слишком много болтаешь!
…Метробий ушел спустя час с лишним; никто в доме не обратил внимания на его визит, хотя Сулла поведал внимательной и любящей Элии, что ему сообщили о предстоящем разбирательстве в суде по обвинению в государственной измене.
Она ахнула и затрепетала:
– О, Луций Корнелий!..
– Не волнуйся, дорогая, – отмахнулся Сулла. – Обещаю, это кончится ничем.
Она все равно не могла успокоиться.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Поверь, жена, много лет я не чувствовал себя так хорошо и не желал так страстно твоей любви. – Сулла обнял ее за талию. – Идем в постель.
Сулле не пришлось расспрашивать о Цензорине, потому что тот уже назавтра сам нанес удар. Он явился к городскому претору, Квинту Помпею Руфу из Пицена, и потребовал разбирательства в суде по обвинению в государственной измене против Луция Корнелия Суллы, подкупленного парфянами и предавшего Рим.
– У тебя есть доказательства? – сурово спросил Помпей Руф.
– Доказательства имеются.
– Изложи их мне.
– Я не стану, Квинт Помпей. В суде я расскажу все, что мне известно. За такое преступление положена смертная казнь. Я не требую наложения штрафа. Закон не обязывает меня раскрывать обстоятельства дела тебе. – Говоря это, Цензорин поглаживал под тогой свою драгоценность, которую страшно было и оставлять дома, и носить открыто.
– Хорошо, – сухо произнес Помпей Руф. – Я попрошу председателя quaestio de maiestate созвать суд через три дня у Курциева озера.
Помпей Руф проводил взглядом Цензорина, шмыгнувшего через Нижний форум к Аргилету, потом щелкнул пальцами, подзывая помощника, младшего сенатора из рода Фанниев.
– Побудь здесь, – сказал он, вставая. – Мне надо сходить по делу.
Он нашел Луция Корнелия Суллу в таверне на Новой дороге. Поиски были недолгими: как и полагалось хорошему городскому претору, Помпей Руф знал, к кому обращаться с вопросами. Сулла выпивал в обществе самого Скавра, одного из немногих в сенате, кому были небезразличны достижения Суллы на Востоке. Они сидели за столиком в глубине таверны – популярного места встреч среди сенаторов; и все же при появлении третьего посетителя в toga praetexta хозяин заведения вытаращил глаза: принцепс сената и два городских претора – небывалая удача! Ему уже не терпелось похвастаться ею перед приятелями.
– Вина и воды, Клоатий, – велел Помпей Руф, проходя мимо хозяина. – И получше!
– Ты о вине или о воде? – спросил с невинным видом Публий Клоатий.
– О том и другом, болтун! Хочешь на скамью подсудимых? – И Помпей Руф с улыбкой присоединился к Сулле и принцепсу сената.
– Хочешь рассказать о Цензорине? – обратился к нему Сулла.
– О нем, – кивнул городской претор. – Не иначе, твои источники лучше моих, потому что, клянусь, меня он застал врасплох.
– На свои источники я не жалуюсь, – согласился Сулла, ухмыляясь. Ему нравился этот выходец из Пицена. – Речь об измене?
– Об измене. Он говорит, что располагает доказательствами.
– У засудивших Публия Рутилия Руфа они тоже были.
– Лично я поверю в это только тогда, когда увижу вымощенные золотом мостовые Бардули, – сказал Скавр, выбрав беднейший во всей Италии городишко.
– Как и я, – фыркнул Сулла.
– Чем могу помочь? – спросил Помпей Руф, принимая у владельца таверны пустую чашу и наливая туда вино и воду. – То и другое – дрянь! – крикнул он, вскидывая голову. – Ах ты, негодник!
– Попробуй найти на Новой дороге что-нибудь получше, – отозвался Публий Клоатий без тени обиды и неохотно отошел, лишившись возможности услышать продолжение разговора.
– Ничего, я разберусь, – беспечно ответил Сулла.
– Назначенные мной слушания пройдут через три дня у Курциева озера. К счастью, закон Ливия вступил в силу, и коллегия присяжных будет наполовину состоять из сенаторов, а это куда лучше коллегии из одних всадников. Как же им ненавистна мысль о сенаторе, богатеющем за чужой счет! Хотя себе они в этом не отказывают, – заметил Помпей Руф с отвращением.
– Почему суд по делам об измене, а не о подкупе? – спросил Скавр. – Раз он утверждает, что ты получил вознаграждение, значит это подкуп.
– По словам Цензорина, это была плата за предательство наших интересов на Востоке, – объяснил городской претор.
– Я привез договор, – напомнил ему Сулла.
– Что верно, то верно! – горячо поддержал его Скавр. – Впечатляющее достижение!
– Собирается ли сенат его ратифицировать? – спросил Сулла.
– Непременно, Луций Корнелий, слово Эмилия Скавра!
– Я слышал, что ты принудил парфян и армянского царя сидеть ниже тебя! – Городской претор недоверчиво покачал головой. – Ты молодец, Луций Корнелий! Этим восточным царькам полезно указать место.
– Уверен, что Луций Корнелий пойдет по стопам Попиллия Лената, – подхватил с улыбкой Скавр. – В следующий раз он тоже начертит палкой круги вокруг их ног. – Он нахмурился. – Но вот что мне любопытно: откуда Цензорин добыл сведения о событиях на Евфрате?
– Думаю, он – шпион одного из восточных царей, – высказал осторожное предположение Сулла, не зная, изменил ли Скавр свое отношение к Митридату Понтийскому.
– Митридата Понтийского? – разочарованно бросил Скавр.
– Ты ждал иного? – спросил его Сулла с улыбкой.
– Я предпочитаю думать о людях хорошо, Луций Корнелий. Но я не дурак. – С этими словами Скавр встал и бросил хозяину таверны денарий, который тот ловко поймал. – Налей им еще твоего распрекрасного вина, Клоатий!
– Раз оно такое плохое, почему ты не пьешь у себя дома черное хиосское и фалернское? – крикнул Публий Клоатий вслед молча удаляющемуся Скавру.
Тот в ответ лишь сделал непристойный жест, вызвав у Клоатия приступ хохота.
– Вот ведь старый чудак! – Он поставил на стол новый кувшин с вином. – Что бы мы без него делали?
Сулла и Помпей Руф удобно развалились в креслах.
– Ты нынче не в суде? – спросил Сулла.
– Я оставил там молодого Фанния. Пусть повозится с сутягами из римской черни, это пойдет ему на пользу, – ответил Помпей Руф.
Некоторое время они тянули вино (на самом деле неплохое, в чем никто и не сомневался), чувствуя себя более свободно после того, как их покинул Скавр.
Наконец Помпей Руф спросил:
– Ты будешь выдвигаться в консулы в конце этого года, Луций Корнелий?
– Не думаю, – ответил Сулла, посерьезнев. – Раньше у меня была такая надежда, поскольку я полагал, что Рим восхитится договором с парфянским царем, приносящим нам столько выгод. Но Форум даже не колыхнулся при этом известии, не говоря о выгребной яме под названием «сенат». С тем же успехом я мог бы торчать в Риме и брать здесь уроки эротических танцев – тогда обо мне говорили бы гораздо больше. Поэтому остается только подкуп избирателей. Но это зряшная трата денег. Такие, как Рутилий Луп, могут предложить раз в десять больше.
– Я тоже хочу быть консулом, – молвил с не меньшей серьезностью Помпей Руф, – но сомневаюсь в своих шансах, потому что я из Пицена.
Сулла широко раскрыл глаза:
– Среди преторов ты набрал больше всего голосов, Квинт Помпей! Это что-то да значит!
– И ты два года назад, – напомнил Сулле Помпей Руф, – тем не менее ты низко оцениваешь свои шансы. Если уж патриций Корнелий, тоже praetor urbanus, считает, что ему не стать консулом, то на что надеяться не просто «новому человеку», а уроженцу Пицена?
– Верно, я патриций Корнелий, но я не Сципион и не внук Эмилия Павла. Я не блистаю красноречием, и, пока я не стал городским претором, завсегдатаи Форума не отличили бы меня от последнего евнуха из храма Великой Матери. Я возлагал все мои надежды на этот исторический договор с парфянами и на то, что первым перешел с римской армией реку Евфрат. И что же? Оказалось, что Форум гораздо сильнее впечатлен деяниями Друза.
– Он-то станет консулом, когда только пожелает.
– Он не проиграл бы, даже если бы против него выставили Сципиона Африканского и Сципиона Эмилиана. Между прочим, Квинт Помпей, его дела впечатляют и меня.
– Как и меня, Луций Корнелий.