– По-твоему, он прав?
– Да.
– По-моему тоже.
Они снова умолкли. Тишину нарушал только Публий Клоатий, обслуживавший четырех новых посетителей, которые опасливо поглядывали на две тоги с пурпурной каймой в дальнем углу.
– А как тебе такое предложение? – начала Публий Руф, медленно вращая в руках оловянную чашу и заглядывая в нее. – Подождем еще пару лет и попробуем стать консулами вдвоем? Мы оба – городские преторы, оба хорошо проявили себя в армии, оба не мальчишки, у обоих имеются кое-какие средства… Избирателям нравятся парные кандидаты, – это сулит хорошие отношения между консулами на протяжении года. Вместе мы вернее добьемся успеха, чем порознь. Что скажешь, Луций Корнелий?
Сулла в упор посмотрел на румяное лицо Помпея Руфа – голубоглазого, с правильными, немного кельтскими чертами лица, с густыми рыжими кудрями.
– То и скажу, – отчетливо проговорил он, – что мы составим прекрасную пару! Две рыжие башки на противоположных флангах сената – будет на что посмотреть! Знаешь, мы с тобой наверняка приглянемся этой куче вздорных капризных задниц! Они ценят шутку, а чем не шутка – два рыжих жеребца одинакового роста и телосложения, но из разных конюшен? – Он протянул руку. – У нас все получится, друг мой! У нас обоих нет седины, которая испортила бы впечатление, и лысинами мы еще не обзавелись.
Торопясь показать, как он рад, Помпей Руф стиснул Сулле руку:
– Договорились, Луций Корнелий!
– Договорились, Квинт Помпей! – Сулла не мог прийти в себя от радости при мысли об огромном богатстве Помпея Руфа. – У тебя есть сын?
– Есть.
– Сколько ему лет?
– В этом году исполнился двадцать один.
– Как насчет невесты?
– Еще нет.
– У меня есть дочь. Патрицианка по отцу и по матери. В июне – уже после нашего совместного выдвижения в консулы – ей исполнится восемнадцать. Как тебе предложение поженить наших детей в месяц квинтилий, через три года?
– Мне нравится, Луций Корнелий!
– У нее будет хорошее приданое. Дед перед смертью переписал на нее состояние ее матери, сорок талантов серебра. Это миллион с лишним сестерциев. Хватит?
Помпей Руф довольно закивал:
– Давай прямо сейчас объявим на Форуме о планах нашего совместного выдвижения!
– Прекрасная мысль! Пусть избиратели привыкают, а когда настанет время выбирать, они автоматически проголосуют за нас.
– Вот и он! – донеслось из дверей.
И в таверну вошел Гай Марий. Пьянчуги за столиком у прилавка вытаращили глаза и разинули рты, но Марий прошел мимо, не обратив ни них никакого внимания.
– Наш досточтимый принцепс сената сказал, что ты здесь, Луций Корнелий, – начал Марий, садясь. Глядя на хлопочущего поблизости Клоатия, он прикрикнул: – Неси свой уксус, Клоатий!
– Давно пора! – откликнулся Публий Клоатий, обнаружив, что кувшин на столе почти пуст. – Хотя что вы, италики, смыслите в вине?
Марий хмыкнул:
– Смотри, договоришься, Клоатий! Следи за своими манерами и за языком.
Покончив с обменом любезностями, Марий перешел к делу, довольный, что застал в обществе Суллы Помпея Руфа.
– Хочу услышать, как вы оба относитесь к новым законам Марка Ливия, – начал он.
– Мы относимся к ним одинаково, – сказал Сулла, несколько раз заходивший к Марию после возвращения, но так и не сумевший с ним поговорить. У Суллы не было оснований считать, что Марий его избегает: просто он заявлялся в неудачное время. Однако последний раз, уходя, Сулла дал себе слово, что больше не вернется. Поэтому он еще не рассказывал Марию о событиях на Востоке.
– Как именно? – спросил Марий, определенно не подозревавший, что невольно обидел Суллу.
– Он прав.
– Хорошо. – Он откинулся в кресле, пропуская Публия Клоатия к столу. – Его земельному закону нужна поддержка, и я решил вербовать для него сторонников.
– Это ему поможет, – сказал Сулла, не найдя других слов.
Марий повернулся к Помпею Руфу:
– Ты хороший городской претор, Квинт Помпей. Когда собираешься баллотироваться в консулы?
Помпей Руф вспыхнул от удовольствия.
– Мы как раз обсуждали это с Луцием Корнелием! – воскликнул он. – Мы решили баллотироваться вместе через три года.
– Разумно! – одобрил Марий, сразу поняв смысл затеи. – Превосходная пара! – Он засмеялся. – Не отступайте от своего решения, оставайтесь вместе. Вы легко добьетесь желаемого.
– Хотелось бы, – ответил довольный Помпей Руф. – Мы даже условились о брачном договоре.
Брови Мария взлетели вверх.
– Вот как?
– У меня дочь, у него сын, – объяснил Сулла, словно оправдываясь. Почему-то Марий действовал на него как никто другой: в его присутствии Сулла терялся. Что было тому причиной – характер Мария или его собственная неуверенность?
Марий облегченно перевел дух.
– Великолепно! Отлично! Бесподобное решение семейной дилеммы! Юлия, Элия, Аврелия – все будут довольны!
Тонкие брови Суллы сошлись на переносице.
– Ты это о чем?
– О моем сыне и о твоей дочери, – брякнул Марий. – Уж больно они друг другу приглянулись. Но, как учил покойный старый Цезарь, кузенам нельзя вступать в брак, и, должен сказать, я с ним согласен. Хотя это не мешает моему сыну и твоей дочери давать друг другу нелепые обещания.
Это стало ударом для Суллы, даже не помышлявшем о таком союзе и так мало общавшемся с дочерью, что той никак не удавалось поговорить с ним о Марии-младшем.
– Ого! Я слишком подолгу отсутствую, Гай Марий. Сколько лет я это твержу!
Помпей Руф внимал этому разговору в некотором смятении. Откашлявшись, он робко вмешался:
– Если есть сложности, Луций Корнелий, то не тревожься за моего сына…
– Никаких сложностей, Квинт Помпей, – твердо заверил его Сулла. – Они двоюродные брат и сестра и выросли вместе, не более того. Как ты мог понять из слов Гая Мария, мы с ним никогда не помышляли о подобном союзе. Заключенное нами сегодня соглашение остается в силе. Ты согласен, Гай Марий?
– Полностью, Луций Корнелий. Слишком много патрицианской крови, да еще кузены… Покойный старый Цезарь был бы категорически против.
– Ты уже подыскал Марию-младшему жену? – полюбопытствовал Сулла.
– Полагаю, да. Дочь Квинта Муция Сцеволы достигнет брачного возраста через четыре-пять лет. Я делаю авансы, и он не против. – Марий громко расхохотался. – Пусть я неотесанный италик, не разумеющий по-гречески, Луций Корнелий, но мало какой римский аристократ устоит перед размером состояния, которое в один прекрасный день унаследует Марий-младший.
– Что верно, то верно! – сказал Сулла, вторя его хохоту. – Теперь мне остается найти жену для Суллы-младшего. Но только не из числа дочерей Аврелии!
– Как насчет дочки Цепиона? – не без ехидства спросил Марий. – Представь эти горы золота!
– Это мысль, Гай Марий! Их у него, кажется, две? Они живут у Марка Ливия?
– Верно. Юлия прочила Марию-младшему старшую, но я рассудил, что женить его на Муции будет более верным политическим ходом. – Впервые в жизни Марий решил проявить дипломатичность. – У тебя иное положение, Луций Корнелий. Вам идеально подходит Сервилия Цепиона.
– Согласен. Постараюсь.
Но мысль о жене для Суллы-младшего занимала мысли Луция Корнелия только до той минуты, пока он не сообщил дочери, что ее ждет обручение с сыном Квинта Помпея Руфа. Корнелия Сулла лишний раз доказала, что она пошла в Юлиллу: устроила жуткий скандал.
– Визжи, сколько влезет, – холодно сказал ей Сулла, – это ничего не изменит, девочка моя. Ты сделаешь, как тебе скажут, и выйдешь за того, на кого я укажу.
– Уйди, Луций Корнелий! – взмолилась Элия, ломая руки. – Тебя зовет сын. Доверь Корнелию Суллу мне, прошу тебя!
И Сулла, продолжая злиться, отправился к сыну.
Простуда Суллы-младшего никак не проходила: он лежал, мучаясь от боли и ломоты, и все время отхаркивался.
– Скоро пройдет, сынок, – сказал уверенным тоном Сулла, садясь на край кровати и целуя сына в горячий лоб. – Погода еще холодная, но в этой комнате тепло.
– Кто так громко кричит? – спросил Сулла-младший, хрипло дыша.
– Твоя сестра, забери ее Мормолика!
– Почему? – спросил Сулла-младший, души не чаявший в Корнелии Сулле.
– Я сказал ей, что она помолвлена с сыном Квинта Помпея Руфа. Похоже, она собиралась замуж за своего кузена Мария-младшего.
– О! Мы все думали, что она выйдет за Мария-младшего! – воскликнул пораженный Сулла-младший.
– Никто этого не предлагал и не желал. Твой avus Цезарь был против браков между вами, и я с ним согласен. – Сулла нахмурился. – Уж не помышляешь ли ты о женитьбе на какой-нибудь из Юлий?
– На которой, Лие или Ю-ю? – Сулла-младший засмеялся, закашлялся от смеха и выплюнул ком зловонной мокроты. – Нет, tata, – простонал он, снова обретя возможность говорить, – хуже этого ничего не может быть. На ком мне стоило бы жениться?
– Не знаю, сынок. Одно могу обещать: первым делом я спрошу тебя, нравится ли она тебе.
– Корнелию ты не спрашивал.
Сулла пожал плечами:
– Она девочка, а девочкам не предоставляют выбор и не идут навстречу. Они делают то, что им велят. Paterfamilias тратится на девочек только для того, чтобы использовать их для продвижения своей карьеры или карьеры сына. Иначе зачем восемнадцать лет их кормить и одевать? За ними дают хорошее приданое, и эти деньги для семьи потеряны. Нет, сынок, дочерей нужно использовать ради упрочения своего положения. Хотя, слушая вопли твоей сестры, я подумываю, что в былые времена поступали разумно, когда просто топили новорожденных девочек в Тибре.
– Это несправедливо, tata.
– Отчего же? – спросил tata, удивляясь сыновней бестолковости. – Женщины стоят ниже мужчин, юный Луций Корнелий. Их интересуют тряпки, серьезные дела им недоступны. Они не делают историю, не правят государством. Мы заботимся о них, потому что таков наш долг. Мы оберегаем их от тревог, от бедности, от ответственности – и потому все они живут дольше мужчин, если не умрут в детстве. В ответ мы требуем от них повиновения и уважения.