– Вовсе нет, – возразил Помпей Руф, не переставая улыбаться. – Просто затаил обиду, чтобы обрушить гнев на истинных виновников. Что толку вымещать его на тех, кто ни при чем?
Друз созвал contio в четвертый день сентября. Плебс явился на зов с охотой, ожидая бурных дебатов, но не предчувствуя опасности: раз бразды правления находились в руках Друза, насилие исключалось. Но стоило Друзу заговорить, как появился Луций Марций Филипп со своими ликторами и с большой группой молодых всадников и сенаторских сынков.
– Это собрание противозаконно! Требую разойтись! – крикнул Филипп, продираясь сквозь толпу следом за ликторами. – Пошевеливайтесь! Приказываю разойтись!
– У тебя нет полномочий распускать народное собрание, – спокойно, с деланым равнодушием заявил Друз. – Занимайся своими делами, младший консул.
– Я плебей, я вправе здесь находиться, – возразил Филипп.
Друз изобразил ласковую улыбку:
– В таком случае, Луций Марций, прошу, веди себя как представитель народа, а не как консул. Стой и слушай вместе с остальными.
– Собрание противозаконно! – не унимался Филипп.
– Предзнаменования сочтены благоприятными; созывая contio, я следовал букве закона, а ты отнимаешь у нас бесценное время, – сказал Друз под громкие одобрительные крики присутствующих, которые, возможно, возражали против того, что собирался говорить Друз, но были возмущены вмешательством Филиппа.
Это послужило сигналом для пришедшей с Филиппом молодежи: толпу стали расталкивать, снова зазвучали призывы расходиться, из-под тог были извлечены дубинки.
При виде оружия Друз крикнул с ростры:
– Расходитесь! Я никому не позволю превратить законное собрание в потасовку!
Но собравшихся это не устроило. Некоторые принялись отбиваться, кто-то уже пустил в ход дубинку. Друзу пришлось спрыгнуть с ростры и, увертываясь от ударов, самому уговаривать людей мирно разойтись.
В этот момент кто-то из расстроенных италийских клиентов Гая Мария потерял самообладание и, не обращая внимания на попытки его остановить, а также пользуясь вялостью ликторов младшего консула, подбежал к Филиппу, нанес ему удар наотмашь в нос и был таков. Кровь хлынула на белоснежную тогу Филиппа, тщетно пытавшегося ее остановить.
– Ты получил по заслугам, – бросил ему с усмешкой Друз и покинул собрание.
– Молодец, Марк Ливий, – сказал принцепс сената Скавр, наблюдавший за происходящим со ступенек курии Гостилия. – Что теперь?
– Теперь – снова в сенат, – ответил ему Друз.
Опять представ перед сенатом в седьмой день сентября, Друз, к немалому своему удивлению, был принят более благосклонно: его союзники-консуляры потрудились на славу.
– Сенат и народ Рима должны понять, – заявил Друз громко, твердо и серьезно, произведя на слушателей должное впечатление, – что если мы и впредь будем отказывать италийцам в нашем гражданстве, то разразится война. Поверьте, я не бросаюсь словами! Прежде чем кто-то из вас примется отрицать, что италийцы способны быть грозными врагами, и поднимать их на смех, я напомню, что вот уже четыреста лет они участвуют в наших войнах, а порой поднимают меч и против нас. Они знакомы с нами как с воюющим народом, знают, как мы воюем, и сами воюют так же. В прошлом Риму приходилось напрягать все силы, чтобы сокрушить одно или два италийских племени – или кто-то здесь забыл про битву в Кавдинском ущелье? Тогда нам пришлось иметь дело всего с одним италийским племенем – самнитами. До Аравсиона самые тяжелые поражения Риму наносили самниты. И если ныне италийские племена решат объединиться и вместе воевать против нас, то я задаю себе и всем вам вопрос: сможет ли Рим их победить?
По белым рядам справа и слева от Друза пробежал, как ветерок по лиственному лесу, шумок беспокойства. Общий вздох тоже был подобен дуновению.
– Знаю, подавляющее большинство сидящих здесь сейчас считает, что война совершенно невозможна. Тому есть две причины. Первая: вы не допускаете, что италийские союзники способны объединиться против общего врага. Вторая причина: вам не верится, что кто-либо в Италии, кроме Рима, готов к войне. Даже среди моих решительных сторонников есть те, кто не в силах в это поверить. Почти никто из моих сторонников не считает Италию достаточно подготовленной. «Где ее оружие и доспехи? – вопрошают они. – Где снаряжение, где солдаты?» Все это есть, отвечаю я. Все готово и ждет своего часа. Италия готова! Если мы не предоставим Италии гражданства, Италия разгромит нас!
Он помолчал, стоя с раскинутыми руками.
– Ответьте, отцы, внесенные в списки, вы отдаете себе отчет, что война Рима и Италии будет гражданской войной? Братоубийственной войной. Столкновением на земле, которую и мы, и они зовем своей. Чем оправдаемся мы перед внуками за уничтожение их богатства, их наследства – теми ли шаткими доводами, которые я всякий раз слышу в этом собрании? В гражданской войне не бывает победителя, не бывает трофеев, в ней нельзя захватить рабов, чтобы потом их продать. Поразмыслите над моими словами, подумайте с большей ответственностью, чем та, которую вы проявляли когда-либо раньше! Сейчас не до эмоций, не до предрассудков, легкомыслие губительно. Я пытаюсь уберечь мой возлюбленный Рим от ужасов гражданской войны, и только!
В этот раз сенат обратился в слух. У Друза появилась надежда. Даже Филипп, сидевший с сердитым видом и что-то бормотавший себе под разбитый нос, не вмешивался. Что еще важнее, горластый злобный Цепион тоже помалкивал. Правда, это была, возможно, новая тактика, придуманная ими за истекшие шесть дней. Вероятно, Цепион боялся, что вслед за Филипповой и его физиономия украсится окровавленным и распухшим носом.
После речи Друза в его поддержку выступили принцепс сената Скавр, Красс Оратор, Антоний Оратор и Сцевола. Сенат внимательно выслушал и их.
Но когда встал и попробовал заговорить Гай Марий, сенат взорвался. Это произошло как раз тогда, когда Друз уже решил, что победил. Впоследствии он был вынужден признать, что Филипп и Цепион все подстроили заранее.
Филипп вскочил и крикнул, спрыгивая с курульного помоста:
– Довольно, слышите? Кто ты такой, Марк Ливий Друз, чтобы морочить нам голову и покушаться на принципы таких людей, как принцепс нашего сената? Италик Марий не мог не встать на твою сторону, но глава сената? Неужели некоторые почтеннейшие наши консуляры позволяют себе такие речи? Что я слышу, о мои уши?!
– Вспомни лучше про свой нос! От тебя скверно попахивает! – попытался поднять Филиппа на смех Антоний Оратор.
– Tace, любитель италиков! – крикнул Филипп. – Заткни свой поганый рот и втяни свою италолюбивую головку!
Последние слова были недопустимыми в сенате, оскорбительным намеком на мужскую анатомию, и Антоний Оратор немедленно вскочил. Марий и Красс Оратор насильно усадили его, не позволив накинуться на Филиппа.
– Внемлите! – продолжал кричать Филипп. – Очнитесь, не дайте вас обмануть, овцы-сенаторы! Война! Какая еще война? У италиков нет ни оружия, ни людей! Или они пойдут воевать со стадом овец – даже таких, как вы?
Секст Цезарь и принцепс сената Скавр тщетно призывали к порядку с той секунды, когда Филипп вмешался в ход заседания; теперь Секст Цезарь поманил своих ликторов, из предосторожности находившихся сегодня рядом. Но Филипп, стоявший посередине сената, не дожидаясь их приближения, сорвал со своих плеч тогу с пурпурной каймой и швырнул ее Скавру:
– Забирай, Скавр, изменник! И вы все! Я обращусь к Риму и буду взывать к его власти!
– Я тоже, – подхватил Цепион, покидая помост, – отправляюсь в комиции и соберу весь народ, патрициев и плебеев!
В сенате воцарился хаос: рядовые сенаторы с задних скамей бесцельно метались, Скавр и Секст Цезарь снова и снова призывали всех к порядку, но большинство с передних и средних рядов высыпало из дверей следом за Филиппом и Цепионом.
Нижний сектор Римского форума был полон людей, жаждавших узнать, чем кончится это заседание сената. Цепион устремился к ростре, крича, чтобы народ собирался по трибам. Не заботясь о формальностях и о том, что сенат не был распущен по прописанным в законе правилам, из чего вытекала невозможность созыва комиций, Цепион разразился отповедью в адрес Друза, стоявшего теперь рядом с ним на ростре.
– Полюбуйтесь на этого изменника! – вопил Цепион. – Он занялся раздачей нашего гражданства всем до одного грязным италикам на полуострове, каждому вшивому самнитскому пастуху, каждой тупоголовой пиценской деревенщине, каждому зловонному разбойнику в Лукании и Бруттии. И что же наш сенат? Наш безмозглый сенат готов позволить этому изменнику творить его черное дело! Но я этого не допущу, нет, не допущу!
Друз устремил взгляд на девять народных трибунов, поднявшихся вместе с ним на ростру; как бы они ни относились к предложению Друза, наглость патриция Цепиона пришлась им не по вкусу. Да, Цепион взывал ко «всему народу», но он делал это до роспуска сената, самым бесцеремонным образом узурпировав территорию народных трибунов. Даже Миниций пребывал в смущении.
– Сейчас я покончу с этим фарсом, – проговорил Друз, стискивая зубы. – Вы все со мной?
– Мы с тобой, – подтвердил верный Сауфей.
Друз выступил вперед:
– Это собрание созвано незаконно, и я накладываю вето на его продолжение!
– Прочь с моего собрания, предатель! – крикнул Цепион.
– Ступайте по домам, жители города! – продолжил Друз, не обращая на него внимания. – Я наложил вето на это собрание, ибо оно незаконно. Сенат продолжит заседание!
– Предатель! Римляне, вы согласны подчиниться человеку, вздумавшему лишить вас вашего драгоценного достояния? – еще громче прокричал Цепион.
Наконец Друзу изменило терпение.
– Арестуйте этого грубияна, народные трибуны! – приказал он, подавая знак Сауфею.
Девять человек окружили и схватили Цепиона, легко преодолев его сопротивление; Филипп, смотревший на ростру снизу, вспомнил вдруг про какие-то важные дела и сбежал.