– Не спорю, – согласился Сцевола и огорченно передернул плечами. – Что ты на самом деле думаешь обо всех этих предзнаменованиях?
– У меня две мысли. Первая: никто никогда не подбирал с таким тщанием естественные приметы. И вторая: сдается мне, что если эти предзнаменования что-то и значат, так только то, что в случае отмены законов Марка Ливия разразится война с Италией.
Сцевола, конечно, находился вместе со Скавром среди сторонников Друза; поступи он иначе, друзья от него отвернулись бы. Но он был заметно встревожен и не скрывал колебаний.
– Да, но…
– Ты поверил, Квинт Муций?! – удивленно вскричал Марий.
– Нет-нет, этого я не говорю! – сердито отмахнулся Сцевола; здравый смысл боролся в нем с римским суеверием. – Но как же пот богини Ангероны и сползшая повязка? – Его глаза наполнились слезами. – А что вы скажете о смерти моего двоюродного брата Красса, самого близкого моего друга?
– Квинт Муций, – вступил в разговор подошедший к ним Друз, – я считаю, что Марк Эмилий прав. Все эти предзнаменования указывают на опасность отмены моих законов.
– Квинт Муций, ты состоишь в коллегии понтификов, – терпеливо продолжил Скавр. – Все началось с единственного явления, в которое еще можно поверить, – с утечки масла из статуи Сатурна. Но мы ожидали этого не один год! Потому статую и запеленали. Что до богини Ангероны, так нет ничего легче, чем проникнуть в ее храм, сдернуть повязку и вымазать ее чем-нибудь липким, чтобы остались капли. Молния, как все мы знаем, всегда ударяет в самую высокую точку, и тебе отлично известно, что храм Богинь Благочестия хоть и мал, да высок! О землетрясениях, огненных жерлах, кровавых дождях и лягушках – тьфу! Я даже говорить отказываюсь. Луций Лициний умер в своей постели. Всем бы нам такой безмятежный конец!
– Да, но… – все еще сомневался Сцевола.
– Полюбуйтесь на него! – воскликнул Скавр, обращаясь к Марию и Друзу. – Если даже его можно одурачить, то как винить остальных суеверных болванов?
– Ты не веришь в богов, Марк Эмилий? – в страхе вскричал Сцевола.
– Верю, верю, как не верить! Но при этом, Квинт Муций, я отказываюсь верить козням и толкам людей, утверждающих, что они действуют от имени богов! Ни разу не сталкивался с предзнаменованием или пророчеством, которому нельзя было бы дать два диаметрально противоположных толкования. И почему все решили, что Филипп в этом разбирается? Потому, что он авгур? Да он не распознает истинного предзнаменования, даже если споткнется об него или если оно укусит его за разбитый нос! А старик Публий Корнелий Куллеол… недаром его имя значит «маленькая мошонка»! Готов поспорить с тобой на что угодно, Квинт Муций, что если бы какой-нибудь умник взялся перечислить все стихийные бедствия и так называемые сверхъестественные явления за год второго трибуната Сатурнина, то список получился бы не менее внушительным. Не ребячься! Где твой здоровый судейский скепсис? Прошу тебя, образумься!
– Признаться, Филипп меня неприятно удивил, – угрюмо промолвил Марий. – Когда-то я его купил… Не знал, что этот cunnus настолько хитроумен!
– Да, хитер! – подхватил Сцевола, спеша переменить тему и отвлечь Скавра, отчитавшего его за простодушие. – Сдается мне, Филипп все продумал заранее. – Он усмехнулся. – В одном можно быть уверенным: эту блестящую мысль подсказал ему не Цепион.
– А ты что скажешь, Марк Ливий? – спросил Марий.
– Что тут сказать? – У Друза еле двигались челюсти, на него навалилась страшная усталость. – Даже не знаю, Гай Марий… Умно сработано, вот и все.
– Зря ты не наложил вето, – посетовал Марий.
– Ты на моем месте так и сделал бы, и я бы тебя не осудил. Но я не могу взять назад сказанное в начале моего трибуната, пойми! Тогда я обещал не идти против воли коллег-сенаторов.
– Значит, о предоставлении гражданских прав можно забыть! – махнул рукой Скавр.
– Почему?! – искренне удивился Друз.
– Они отменили все твои законы, Марк Ливий! Или отменят.
– Ну и что? Закон о гражданстве еще не принят народным собранием, я всего лишь огласил его в сенате, который не рекомендовал выносить его на рассмотрение. Но я не обещал сенату неукоснительно следовать его рекомендациям; я всего лишь говорил, что первым делом обращусь за одобрением к нему. Это обещание я выполнил. Я не могу отступиться только потому, что сенат сказал «нет». Дело еще не проиграно. Пусть народ скажет свое слово. А уж я постараюсь склонить его к согласию. – И Друз торжествующе улыбнулся.
– О боги! Ты заслуживаешь победы, Марк Ливий! – воскликнул Скавр.
– Вот и я так думаю, – сказал Друз. – А теперь прошу меня извинить. Мне нужно написать моим италийским друзьям. Я должен убедить их не начинать войну, потому что битва еще не окончена.
– Чепуха, ничего у них не выйдет! – вскричал Сцевола. – Если италики и впрямь захотят воевать, в случае если мы откажем им в правах, – а здесь я тебе верю, Марк Ливий, иначе встал бы по правую руку от Филиппа, – то на подготовку к войне у них уйдут годы!
– Ошибаешься, Квинт Муций. Они в полной боевой готовности. Подготовлены к войне лучше, чем Рим.
То, что, по крайней мере, марсы готовы воевать, стало ясно сенату и народу Рима через несколько дней, когда пришло известие, что Квинт Поппедий Силон ведет по Валериевой дороге на Рим два полноценных легиона. Испуганный принцепс сената созвал срочное заседание, но явилась лишь кучка сенаторов; Филипп и Цепион не только отсутствовали, но и не прислали никакого объяснения. Друз тоже не пришел, но прислал записку, где говорилось, что он не может участвовать в обсуждении военной угрозы, исходящей от его давнего близкого друга Квинта Поппедия Силона.
– Трусливые кролики! – сказал Скавр Марию, озирая пустые ряды. – Забились в норы, воображая, наверное, что если не вылезать, то недруги разбегутся.
Но, не веря, что марсы всерьез намерены воевать, Скавр убедил немногих собравшихся, что это «вторжение» правильнее будет отразить мирными способами.
– Гней Домиций, – обратился он к великому понтифику Агенобарбу, – ты прославленный консуляр, бывший цензор и нынешний великий понтифик. Не возражаешь выехать навстречу этой армии, как в свое время Попиллий Ленат, с одними ликторами? Несколько лет назад ты председательствовал в комиссии, следившей за исполнением lex Licinia Mucia в Альбе-Фуценции, поэтому марсы тебя знают и, как я слышал, питают к тебе уважение из-за проявленного милосердия. Выясни, зачем эта армия выступила и что нужно от нас марсам.
– Прекрасно, принцепс сената, я готов быть новым Попиллием Ленатом, если ты наделишь меня полным проконсульским империем, – согласился Агенобарб. – В противном случае я не смогу ни сказать, ни сделать того, что потребует ситуация. И еще, пусть в мои фасции будут вставлены топоры.
– Ты получишь то и другое, – пообещал Скавр.
– Марсы подойдут к Риму уже завтра, – сказал Марий, кривясь. – Надеюсь, ты понимаешь, что завтра за день?
– Понимаю, – сказал Агенобарб. – Канун октябрьских нон, годовщина битвы при Аравсионе, в которой марсы потеряли целый легион.
– Они не случайно выбрали время, – сказал Секст Цезарь, с удовольствием председательствуя на этом заседании, несмотря на мрачную атмосферу: его радовало отсутствие Филиппа и Цепиона, а присутствующих сенаторов он про себя зачислил в патриоты.
– Потому-то, отцы, внесенные в списки, – подхватил Скавр, – я и не думаю, что они желают объявить нам войну.
– Секретарь, вызови ликторов из тридцати курий, – приказал Секст Цезарь. – Будет тебе проконсульский империй, Гней Домиций, как только сюда прибудут ликторы. Ты согласен доложить нам о результате на специальном заседании послезавтра?
– В ноны? – с сомнением спросил Агенобарб.
– Дело не терпит отлагательства, Гней Домиций, так что мы соберемся в ноны, – твердо ответил Секст Цезарь. – Надеюсь, заседание будет более многолюдным! Куда катится Рим, если даже при такой серьезной опасности удосуживается прийти всего лишь горстка неравнодушных людей!
– Я знаю, почему так получилось, Секст Юлий, – сказал Марий. – Они не пришли, потому что не оценили серьезность ситуации. Решили, что дело не стоит выеденного яйца.
В октябрьские ноны собралось больше сенаторов, но далеко не все. Пришел Друз, но не было ни Филиппа, ни Цепиона, решивших своим отсутствием продемонстрировать, что́ они думают о «вторжении».
– Расскажи, как все было, Гней Домиций, – попросил Агенобарба единственный присутствующий консул, Секст Цезарь.
– Я встретил Квинта Поппедия Силона недалеко от Коллинских ворот, – начал великий понтифик Агенобарб. – Он шел во главе армии. Она составляет примерно два легиона, не менее десяти тысяч солдат, к которым надо добавить вспомогательные силы, восемь отменных полевых орудий и кавалерийский отряд. Сам Силон шел в пешем строю, как и его офицеры. Я не разглядел обоза, поэтому считаю, что он привел армию в легком маршевом порядке. – Он вздохнул. – Это было впечатляющее зрелище, отцы, внесенные в списки! Безупречное построение, отличная форма и выучка. Пока мы с Силоном беседовали, воины молча стояли по стойке смирно под палящим солнцем, не нарушая строй.
– Ты разглядел, великий понтифик, новы ли их доспехи и оружие? – тревожно осведомился Друз.
– Да, сделать это было нетрудно, Марк Ливий. Все новехонькое, самого отменного качества, – ответил Агенобарб.
– Благодарю.
– Продолжай, Гней Домиций, – попросил Секст Цезарь.
– Мы с ликторами приблизились к ним на такое расстояние, чтобы нас услышали Квинт Поппедий Силон и его легионы. Потом мы с Силоном сошлись для разговора наедине.
«Зачем вы явились во всеоружии, Квинт Поппедий?» – спросил я его учтиво и спокойно. «Мы идем в Рим по зову народных трибунов», – отвечал Силон так же учтиво. «Трибунов? – переспросил я его. – Не одного народного трибуна, не Марка Ливия Друза?» – «Народных трибунов», – повторил он. «Сразу всех?» – спросил я для верности. «Сразу всех», – подтвердил он. «Зачем вас позвали народные трибуны?» – спросил я. «Для получения римского гражданства и для того, чтобы каждый италик стал римским гражданином», – был его ответ. Я сделал шаг назад, приподнял брови и посмотрел через его плечо на его легионы. «Грозя нам оружием?» – спросил я. «Если понадобится», – ответил он.