– Ладно, ладно! – крикнул Луп. – Только единственным моим старшим легатом ему не бывать! Пусть делит место с Квинтом Сервилием Цепионом.
Марий запрокинул голову и захохотал.
– Готово! – прогрохотал он. – Октябрьский конь в одной упряжке с клячей.
Юлия, конечно, ждала Мария, очень за него тревожась, как и подобает жене политика. Мария поражал ее инстинкт: она всегда знала, когда в сенате обсуждалось что-то очень важное. Он сам не подозревал, что́ разыграется в этот раз в Гостилиевой курии, когда туда отправлялся. А она догадывалась!
– Война? – спросила она.
– Да.
– Дела плохи? Только с марсами или с другими тоже?
– Примерно с половиной италийских союзников; есть опасность, что ряды наших врагов пополнятся. Я должен был догадываться! Скавр был прав. Эмоции искажают факты. Друз знал все наперед. О, если бы он остался жив, Юлия! Будь он жив, италийцы получили бы свое гражданство и мы бы избежали войны.
– Марк Ливий погиб потому, что некоторые ни за что не желают предоставлять права италийцам.
– Да, твоя правда! – Он решил сменить тему. – Думаешь, нашего повара хватит удар, если мы попросим его приготовить завтра роскошный обед для кучи народу?
– Он придет в бурный восторг. Он всегда сетует, что мы редко принимаем гостей.
– Отлично! Я уже пригласил толпу гостей.
– Зачем, Гай Марий?
Он покачал головой, сердито хмуря брови:
– Наверное, дело в странном чувстве, что для многих из нас это будет в последний раз, mea vita. Meum mel. Я люблю тебя, Юлия.
– И я тебя, – спокойно ответила она. – Кого ты пригласил?
– Квинта Муция Сцеволу, – надеюсь, он будет тестем нашего сына. Марка Эмилия Скавра. Луция Корнелия Суллу. Секста Юлия Цезаря. Гая Юлия Цезаря. И Луция Юлия Цезаря.
У Юлии был несколько обескураженный вид.
– С женами?
– Да, с женами.
– Вот ужас!
– Кто тебя ужасает?
– Жена Скавра Далматика и Луций Корнелий…
– Это было много лет назад! – отмахнулся Марий. – Мы разместим мужчин на ложах строго в соответствии с их статусом, а потом ты рассадишь женщин так, чтобы от них было поменьше вреда. Что скажешь?
– Ладно, – с сомнением ответила Юлия. – Но Далматику и Аврелию я, пожалуй, усажу напротив Луция и Секста Юлия, Элию и Лицинию – напротив lectus medius, а сама вместе с Клавдией сяду напротив Гая Юлия и Луция Корнелия. – Она усмехнулась. – Не спал же Луций Корнелий с Клавдией!
Марий вскинул брови:
– Хочешь сказать, что с Аврелией он все-таки спал?
– Нет! Ну правда, Гай Марий, иногда ты бываешь несносным!
– Ты тоже – иногда, – парировал Марий. – Для сына-то найдется местечко? Ему, между прочим, уже девятнадцать!
Мария-младшего Юлия поместила на lectus imus, в изножье обеденного ложа – на самом низшем месте, какое можно отвести мужчине. Марий-младший не возражал: другое такое же место на втором ложе занял городской претор, его дядя Гай Юлий; а в изножье третьего ложа возлежал другой городской претор Луций Корнелий, тоже приходившийся ему дядей. Остальные мужчины были консулярами, причем за спиной его отца было больше консульских лет, чем у остальных, вместе взятых. Все это было приятно Марию-младшему – но разве можно даже мечтать превзойти отца? Единственный способ – стать консулом в совсем молодом возрасте, моложе даже консулов Сципиона Африканского и Сципиона Эмилиана…
Марий-младший знал, что его собираются женить на дочери Сцеволы. Он еще не видел Муции, для посещения пиршеств она была слишком мала, но был наслышан о ее красоте. Это его не удивляло: ее мать, Лициния, до сих пор была очень хороша собой. Теперь она была женой Метелла Целера, сына Метелла Балеарского. Очевидное прелюбодеяние! У маленькой Муции было два сводных брата, оба Цецилии Метеллы. Сцевола женился на второй Лицинии, менее красивой; ее он и привел на ужин, где она отлично проводила время.
Луций Корнелий Сулла – Публию Рутилию Руфу в Смирну:
Однако ужин не превратился в сущий кошмар исключительно благодаря Юлии, позаботившейся о том, чтобы всех мужчин усадили строго по рангу, а для женщин нашли места, где им ничего не угрожало. В результате я мог любоваться только спинами Аврелии и жены Скавра Далматики.
Знаю, Скавр тоже тебе пишет, потому что наши письма повезет один гонец, поэтому не стану повторять известие о неминуемой войне с италиками и пересказывать речь Скавра в сенате во славу Гая Мария: уверен, Скавр отправил тебе ее текст. Скажу только, что счел поступок Лупа позорным и не смог промолчать, когда понял, что Луп оставляет нашего прежнего кумира не у дел. Больше всего меня бесит, что такой осел, как Луп, – какой из него волк?! – будет командовать на целом театре военных действий, доверив Гаю Марии какие-нибудь мелочи! Самое загадочное – безразличие, с которым Гай Марий принял известие, что ему придется делить обязанности старшего легата с Цепионом. Интересно, что́ Арпинский Лис замышляет для этого осла? Думаю, какую-нибудь гадость.
Но я отвлекся от пира. Вернусь к нему. Мы со Скавром договорились, во-первых, не лениться писать, а во-вторых, поделить темы. Мне достались сплетни, что несправедливо: Скавр – самый отпетый сплетник, каких я знаю, не считая тебя, Публий Рутилий. Там был Сцевола, поскольку Гай Марий собирается женить Мария-младшего на дочери Сцеволы от одной из его двух Лициний. Муции (прозванной Муцией Терцией, дабы не путать ее с двумя старшими Муциями Сцеволы Авгура) сейчас лет тринадцать. Мне ее жаль: Мария-младшего я не больно жалую. Он заносчивый, тщеславный щенок. Любому, кому придется иметь с ним дело, не поздоровится. Никакого сравнения с моим бесценным покойным сыном.
Знаешь, Публий Рутилий, моему сыну очень недоставало семьи – и как ребенку, и как мужчине, – а это была настоящая драгоценность! Впервые его увидев – голенького смешливого младенца в детской, – я полюбил его всем сердцем. Он был для меня лучшим спутником. Любой мой поступок приводил его в восторг. Мое путешествие на Восток он сделал неизмеримо интереснее и вдохновеннее. Не важно, что он не мог дать мне совета или высказать своего мнения, как взрослый. Он был таким понятливым! Так близок мне по духу. А потом он умер. Столь внезапно, столь неожиданно! Если бы было время, твердил я себе, если бы успеть подготовиться… Но как может отец подготовиться к смерти сына?
После его смерти, старый друг, мир лишился красок. Я словно махнул на себя рукой. Минул уже почти год, и в каком-то смысле я, наверное, научился мириться с его отсутствием. Хотя нет, это невозможно! Я утратил часть своего внутреннего стержня, во мне зияет пустота, которую ничем не заполнить. Например, я не нахожу сил с кем-либо поговорить о нем, я не произношу имени моего мальчика, словно его вовсе не существовало. Это такая нестерпимая боль! Вот сейчас я пишу о нем и рыдаю.
Но я не собирался писать о Сулле-младшем. Темой должен был стать тот проклятый ужин. На мысли о сыне (хотя они, признаться, никогда меня не покидают) меня навело, наверное, присутствие там маленькой Цецилии Метеллы Далматики, жены Скавра. Ей сейчас лет двадцать восемь или около того. Она вышла за Скавра семнадцатилетней, – помнится, тогда только начинался год, когда мы разбили кимвров. Ее дочери десять лет, сыну примерно пять. Оба, без всякого сомнения, от Скавра, я хорошо их разглядел. Скавр уже поговаривает о том, чтобы выдать дочь за закадычного дружка Сцеволы Авгура – Мания Ацилия Глабриона. Они так давно ходят в консулярах, что новыми людьми их уж точно не назовут, так что дело не в желании породниться. Скорее, тут замешано семейное богатство, почти равное, думаю, состоянию Сервилиев Цепионов. Но лично мне нет дела до Ацилиев Глабрионов, пускай дед этого Мания Ацилия Глабриона был соратником Гая Гракха. Как и остальные соратники Гая Гракха, он принял из-за этого смерть! Ну как, тянет, по-твоему, на сплетню? Ты так не думаешь? Ламия тебя побери!
Далматика хороша! Как она очаровала меня, когда я впервые избирался в преторы! Ты помнишь? Странно, что с тех пор прошло уже почти десять лет! Мне вот-вот стукнет пятьдесят, Публий Руф, а консульство так же далеко от меня, как в прошлом, в дни Субуры. Поневоле гадаешь, что сделал с ней Скавр после тех безумств девятилетней давности. Но она умело это скрывает. Все, что я от нее получил при встрече, – холодное ave и ледяная улыбка. Она не смотрела мне в глаза. Я ее не осуждаю. Думаю, она боялась, как бы Скавр не счел это предосудительным и не поступил соответственно. Но он должен был остаться довольным ее поведением, потому что после приветствий она села ко мне спиной и ни разу не обернулась. Не скажу того же о нашей дражайшей, бесценной Аврелии, сводившей всех нас с ума, так она крутилась и ерзала. Что ж, она снова счастлива, ведь Гай Юлий скоро опять отбудет. Ему придется сопровождать своего брата Секста Юлия в Африку и в Дальнюю Галлию, за кавалерией.
Я не злобствую, вопреки моей репутации, какой бы обоснованной она ни была. Мы оба хорошо знаем эту матрону, и, что бы я тебе о ней ни сказал, ты не удивишься. Они с мужем любят друг друга, но это трудная любовь. Он ее одергивает, она этого терпеть не может. Зная, что его не будет несколько месяцев, она вчера вечером была оживлена, много смеялась, что ей обычно не свойственно. Это не ускользнуло от внимания Гая Юлия, моего соседа. Ты же знаешь, Публий Рутилий, когда Аврелия оживлена, все мужчины прирастают к месту. Елена Троянская и та не годится ей в подметки. Представь, сам принцепс сената Скавр повел себя как глупый мальчишка! Я уж не говорю о Сцеволе, даже о Гае Марии. Так уж она на нас действует! Другие женщины тоже были далеко не дурнушками, некоторые так просто красавицы. Но даже Юлии и Далматике за ней не угнаться, и Гай Юлий быстро это заметил. Уверен, когда они вернулись домой, произошла новая ссора.
Воистину странный вышел пир, на котором всем было неловко! Так и слышу твой вопрос: зачем тогда понадобилось его