— Как удачно! — откликнулся Марий.
Вошел принц Гордий; за руку он вел мальчика лет десяти. Самому Гордию было уже за пятьдесят. И мальчик, и он были одеты по греческой моде; оба почтительно застыли у подножия возвышения, на котором восседали Марий с Митридатом.
— Ну, молодой человек, как поживаешь? — обратился Марий к мальчику.
— Хорошо, благодарю, Гай Марий, — ответил ребенок, настолько похожий ликом на царя Митридата, что его можно было принять за портрет самого Митридата в юные годы.
— Кажется, твой брат мертв?
— Да, Гай Марий. Смертельная болезнь сразила его здесь, во дворце, два месяца назад, — ответил маленький попугай.
— Так что теперь ты — царь Каппадокии.
— Да, Гай Марий.
— Тебе нравится быть царем?
— Нравится, Гай Марий.
— Тебе достаточно лет, чтобы править?
— Мне помогает дедушка Гордий.
— Дедушка?
Гордий улыбнулся; улыбка получилась не из приятных.
— Для всех я — уже дедушка, Гай Марий, — со вздохом ответил он за мальчика.
— Понятно. Благодарю тебя за аудиенцию, царь Ариарат.
Мальчик и провожатый с изящным поклоном удалились.
— Мой Ариарат — славный мальчуган, — проговорил Митридат тоном нескрываемого удовлетворения.
— Твой Ариарат?
— В метафорическом смысле, Гай Марий.
— Он — вылитый ты с виду.
— Правильно, ведь он — сын моей сестры.
— Мне известно, что в вашем роду приняты родственные браки. — Марий шевельнул бровями, однако этот знак, столь понятный Луцию Корнелию Сулле, оказался бессмысленным для Митридата. — Что ж, выходит, каппадокийские дела вполне улажены, — радостно произнес Марий. — Из этого, безусловно, следует, что ты уведешь свою армию назад, в Понт.
Царь вздрогнул.
— Боюсь, что нет, Гай Марий. Каппадокия пока еще нетвердо стоит на ногах, к тому же этот мальчик — последний в роду. Лучше будет, если я оставлю армию здесь.
— Нет, лучше бы тебе увести ее домой!
— Этого я сделать не могу.
— Можешь!
Царь затрясся так, что зазвенел его панцирь.
— Ты не вправе диктовать мне, что мне делать, Гай Марий!
— Очень даже вправе, — твердо и спокойно парировал Марий. — Нельзя сказать, чтобы Рим был так уж заинтересован в этом уголке мира, однако если ты будешь держать оккупационные армии в странах, которые тебе никоим образом не принадлежат, то могу заверить тебя, царь, что Рим проявит должный интерес и к этим краям. Римские легионеры состоят из римлян, а не из каппадокийских крестьян и сирийских наемников. Уверен, что тебе не хочется встретить здесь римские легионы. Но если ты не уйдешь восвояси, царь Митридат, этой встречи тебе не миновать! Это я тебе гарантирую.
— Ты не можешь этого гарантировать: ты не у дел.
— Я — римский консуляр, поэтому могу говорить так — и говорю.
Теперь ярость Митридата вскипела не на шутку; впрочем, Марий не без интереса заметил, что царя обуяла не только ярость, но и страх. «Мы способны держать их в кулаке! — мелькнула у него восторженная мысль. — Они — точь-в-точь робкие зверьки, притворяющиеся свирепыми. Стоит разгадать их игру — и они убегают, поджав хвост и скуля».
— Я нужен здесь, нужен вместе с моей армией!
— Не нужен. Ступай домой, царь Митридат!
Царь вскочил на ноги, схватившись за эфес меча; дюжина стражей, присутствовавших в зале, придвинулась к возвышению, ожидая приказа.
— Я мог бы прямо здесь прикончить тебя, Гай Марий! Собственно, я так, наверное, и поступлю. Я убью тебя, и никто никогда не узнает, что с тобой стало. Я отправлю твой прах домой в большом золотом сосуде, приложив к нему соболезнующее письмо, в котором объясню, что ты умер от внезапной болезни в мазакском дворце.
— Подобно царю Ариарату Седьмому? — Марий говорил, не повышая голоса; он сидел по-прежнему прямо, не ведая страха. — Успокойся, царь! Сядь и вспомни о благоразумии. Ты отлично знаешь, что не можешь расправиться с Гаем Марием. Осмелься ты на это — и Понт с Каппадокией без лишнего слова заполонят римские легионы. Это произойдет сразу же, дай только срок доплыть кораблям. — Откашлявшись, он продолжал в непринужденном тоне: — Знаешь ли, нам не доводилось вести толковых войн с тех пор, как мы обратили в бегство три четверти миллиона германских варваров. Вот это был противник так противник! Только не такой богатый, как твой Понт. Трофеи, которые мы наверняка добудем в этой части мира, делают подобную войну весьма желанной. Так зачем же толкать нас на это, царь Митридат? Ступай домой!
Внезапно Марий остался в одиночестве: царя как ветром сдуло. Вместе с ним исчезла и его охрана. Гай Марий в задумчивости поднялся из кресла и, выйдя из залы, направился в свои покои. Желудок его был полон простой добротной пищи, именно такой, какой он отдавал предпочтение, а в голове роились интереснейшие вопросы. Он ни секунды не сомневался, что Митридат уведет войско на родину. Вопрос в другом: где он видел облаченных в тогу римлян? Тем более — в тогу с пурпурной каймой? Предположение царя, что его дожидается именно Гай Марий, может быть объяснено тем, что его ухитрился предупредить дряхлый старикан, однако Марий в этом сомневался. Нет, царь получил оба присланных ему в Амасию письма и с тех пор старательно избегал встречи. Из этого следовало, что Баттак, archigallus из Пессинунта, — шпион Митридата.
Следующим утром Марий вскочил ни свет ни заря, торопясь как можно быстрее пуститься в обратный путь в Киликию. Однако опередить понтийского царя ему не удалось: царь Понта, как доложил Марию дряхлый старик, увел свою армию назад, к себе домой.
— А как насчет малолетнего Ариарата Эзеба Филопатора? Он отбыл вместе с царем Митридатом или остался здесь?
— Он здесь, Гай Марий. Отец провозгласил его царем Каппадокийским, поэтому он волей-неволей остался.
— Отец? — резко переспросил Марий.
— Царь Митридат, — с невинным видом ответил дряхлый старик.
Вот оно что! Значит, мальчишка — никакой не сын Ариарата VI, а сын самого Митридата! Умно. Впрочем, не слишком.
Провожал Мария Гордий, не жалевший улыбочек и поклонов; малолетнего царя нигде не было видно.
— Значит, тебе выпала участь регента, — молвил Марий, прежде чем взгромоздиться на нового коня, сильно превосходившего ростом того, что доставил его сюда из Тарса; скакуны гораздо лучше прежних были теперь и у его слуг.
— Да, до тех пор, пока царь Ариарат Эзеб Филопатор не повзрослеет и не сможет править самостоятельно.
— Филопатор… — задумчиво протянул Марий. — Что означает «отцелюбивый». Как ты думаешь, будет он скучать по отцу?
Гордий широко раскрыл глаза:
— Скучать по отцу? Но ведь его несчастный отец умер, когда он был еще младенцем!
— Нет, Ариарат Шестой умер слишком давно, чтобы успеть дать жизнь этому мальчику, — возразил Марий. — Я не так глуп, принц Гордий. Потрудись сообщить об этом своему хозяину, царю Митридату. Шепни ему, что мне известно, кому приходится сыном новый каппадокийский царь. И что я не спущу глаз с них обоих. — Он поставил ногу в стремя. — Насколько я понимаю, ты действительно приходишься дедом этому мальчику. Единственная причина, по которой я решил оставить пока все как есть, заключается в том, что у мальчика хотя бы мать — каппадокийка, то есть твоя дочь.
— Моя дочь — царица Понта, и ее старший сын унаследует трон Митридата. Мне лестно, что этот мальчик будет править у меня на родине. Он — последний в роду, вернее, последней в роду является его мать.
— Ты — не принц крови, Гордий, — презрительно бросил Марий. — Пусть ты каппадокиец, но титул принца ты себе присвоил. Следовательно, твоя дочь — никакая не последняя представительница рода. Лучше передай мое послание царю Митридату.
— Передам, Гай Марий, — ответствовал Гордий, не выказывая ни малейших признаков обиды.
Марий уже развернул коня, но в последний момент натянул уздечку и обернулся.
— Да, вот еще что! Прибери на поле боя, Гордий! Если вы, сыны Востока, желаете, чтобы к вам относились с уважением, как к цивилизованным людям, то и ведите себя соответствующим образом! После битвы нельзя оставлять гнить несколько тысяч трупов, пускай даже вражеских, не заслуживших ничего, кроме презрения. Это признак вопиющего варварства. Насколько я понимаю, именно варваром твой хозяин Митридат и является. Всего хорошего!
Закончив свое напутствие, Гай Марий ускакал прочь, увлекая за собой спутников.
Не в натуре Гордия было восхищаться отвагой Мария, однако не мог он восхищаться и Митридатом. Поэтому он не испытывал радостного трепета, когда приказывал привести ему коня, чтобы догнать царя, прежде чем тот покинет Мазаку. Он передаст царю все, что сказал Гай Марий, до последнего словечка! Посмотрим, как проглотит эту пилюлю Митридат! Дочь Гордия и впрямь была провозглашена царицей Понта, так что ее сын Фарнак считался теперь наследником понтийского престола. Да, для Гордия настали золотые времена, тем более что он — догадка Мария была справедлива — не был принцем из древнего царского рода Каппадокии. Когда малолетний царь, сын Митридата, возмужает и получит право царствовать самостоятельно (естественно, при поддержке папаши), Гордий потребует себе храм-царство Ма в Комане, что в каппадокийской долине в междуречье Сара и Пирама. Там, воплощая собой одновременно жреца и царя, он обретет безопасность, покой, благоденствие и безграничную власть.
Митридата он нагнал на следующий день — тот стоял лагерем на берегу реки Галис неподалеку от Мазаки. Царь услыхал от тестя то, что сказал Гай Марий, однако не слово в слово. Гордий ограничился рассказом о том, как ему было велено убрать трупы с поля битвы, сообщать же остальное счел слишком рискованным для себя. Царь страшно разгневался: он ничего не говорил, а только таращил свои и так слегка выпученные глаза, сжимая и разжимая кулаки.
— Ты расчистил поле? — спросил он.
Гордий судорожно сглотнул, не зная, какой ответ предпочитает услыхать царь, и ответил неверно:
— Конечно, нет, мой повелитель.
— Тогда что ты здесь делаешь? Немедленно выполняй!