о всем «фронтам». Подвергаются сомнению неповторимость, культурная самостоятельность русской нации, ее созидательная потенция.
— В чем, по-вашему, эта неповторимость?
— Русский народ, как и любой другой, создал свою систему духовно-нравственных координат, как мы сейчас говорим. Эта система — каркас огромного мира, по своей глубине и сложности не имеющего равных. Я бы назвал его русской цивилизацией, и в этом не будет преувеличения.
— Русская цивилизация? Существует ли такое понятие? Или это все же некое условное обозначение?
— Существует, хотя не получило еще широкого распространения. Само же понятие цивилизация — в сочетании с национальными или региональными особенностями используется достаточно широко, в частности, английский историк Тойнби насчитывает два десятка цивилизаций, которые, по его мнению, существовали на нашей земле. Но их оценку он ведет по западноевропейской шкале координат. В его схеме, по сути дела, не остается места для русской цивилизации, которую он скопом относит к восточнохристианской, хотя основы ее сложились еще задолго до принятия христианства. А когда внимательно изучаешь русскую жизнь, по крайней мере, за последние тысячелетия, то видишь, что у нас сложилась самобытная цивилизация, имеющая свои критерии прогресса, свое понимание духовности, свою модель труда и хозяйства, свое отношение к собственности и, наконец, свою модель демократии, что сейчас очень актуально.
Именно эта самобытная русская цивилизация сохраняется в народном сознании как Святая Русь. Ее высокие духовно-нравственные ценности все больше и больше открываются для нас в православной этике, в церковном зодчестве, в русской иконописи и во множестве традиционных форм бытия, таких как соборность, трудолюбие, добродетель, нестяжательство, взаимопомощь, самоуправление общиной и артелью. Словом, в русской структуре бытия духовные мотивы жизни всегда преобладали над материальными, и целью жизни была не вещь, не потребление, а преображение души. Эта основа нашего бытия должна, так или иначе, приниматься во внимание при всех расчетах и во всех планах, которые сейчас разрабатываются в высоких кабинетах. Без понимания сущности русской цивилизации, многих ее элементов мы не сможем правильно смоделировать свое развитие. Сейчас нам доказывают, что существует некий универсальный критерий прогресса. В западном понимании это прогресс научно-технический, бесконечное наращивание выпуска товаров и вещей потребления, которое рано или поздно превращается в самоцель, общество вовлекается в гонку потребления. Русская цивилизация предлагает другой критерий: для нас важна идея преображения жизни через преодоление греховной природы человека. Позволю себе процитировать архимандрита Иллариона Троицкого. Он писал: «Идеал православия есть не прогресс, но преображение... Не вне тебя правда, а в тебе самом. Найди себя в себе, подними себя в себе, овладей собой и узришь правду. Не в вещах правда эта, не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоем собственном труде «над собой».
— Замечательные слова! А не кажется ли вам, Олег Анатольевич, что обыкновенный человек, как мы говорим, — обыватель, может на это возразить: «Опять нас зовут к нищете». И действительно, неужели убожество, нищета — это удел России?
— Это совершенно неверная посылка. Следовать путем своей цивилизации — это как раз главное условие успешного общественного, социального, экономического развития любой нации. Ведь духовный характер носила не только русская цивилизация. Были и другие, в частности, индийская, китайская, японская. Поиск целей развития — не в стяжании материальных благ, не вне человека, а в глубине его души, в стремлении к абсолюту, роднило эти великие цивилизации.
— Так что же теперь — наша цель вернуться к дореволюционному состоянию? Возможно ли это вообще? Ведь известно, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку?
— Речь, безусловно, идет не о механическом возвращении к каким-то старым, ушедшим в прошлое формам жизни. Речь о том, чтобы учитывать различные психологические моменты, которые определяют мотивы поведения многих наших соотечественников и служат их жизненными ориентирами. Если, скажем, в душе большинства наших людей живет идея нестяжательства, о которой я еще скажу, то, безусловно, навязывание нам способов мотивации к труду, основанных только на материальном интересе, в полной мере себя никогда не оправдывает.
— А вы считаете, что у нас, у большинства, именно принцип нестяжательства главный? Честно говоря, видя безумные очереди и яростную борьбу за привилегии, и прочее, в это трудно поверить...
— Вы знаете, любой народ можно поставить в условия беспредела. Но в исконно русских территориях, где жило русское население, довольно отчетливо прослеживалось такое, непонятное, может быть, для западного человека, чувство. Его закрепили и донесли до нас народные пословицы: «Лишнее не бери, карман не дери, души не губи», «Богатства не копи», «Душу не мори», «Лишние деньги — лишние заботы», «Деньги и забота — мешок тягота», «Без денег сон крепче», «Напитай, Господи, малым вкусом».
Русский человек твердо знал, что «от трудов своих сыт будешь, а богат не будешь». И также то, что «от трудов праведных не наживешь палат каменных». Нажива для такого человека не главное. «Деньги, что каменья — тяжело на душу ложатся». «Деньги — прах», «Деньгами души не выкупишь». И совершенно не зря, конечно, Федор Михайлович Достоевский считал, что русский народ оказался, может быть, единственным европейским великим народом, который устоял перед натиском золотого тельца, властью денежного мешка. Кстати, писатель выразил и свое отношение к богатству, сказав, что деньги — самый легкий способ поставить ничтожество в первый ряд.
Нет, совершенно определенно: деньги для русского трудового человека никогда не были фетишем.
Собственность для русского человека — это право труда, а не капитала. Народное сознание всегда считало, что единственным справедливым источником приобретения имущественных прав может быть только труд.
— Невольно вспоминаю высказывание академика Абалкина, который обвинил наш народ российский в том, что он не умеет работать. Как наши радикалы падки на фальсификации, как плохо знают собственную историю...
— Да, это продолжение взглядов, традиций леворадикальной интеллигенции. Кстати, такого же мнения придерживался В.И. Ленин, многие деятели 1920-х, 1930-х годов. Этот живучий предрассудок продолжает существовать. А между тем трудолюбие как добродетель было частью общей системы нравственности русского человека. Отказ от многих ценностей произошел у нас оттого, что человек был поставлен в условия, не позволявшие проявить себя именно так, как это было в течение многих столетий и даже тысячелетий.
Отсюда и процесс, который я называю отчуждением труда: человек не чувствовал себя органично в той трудовой среде, в которую его вовлекали. Этот процесс продолжается и сегодня. Рассматривая проблему труда, необходимо помнить о самобытной модели хозяйствования в России. В отличие от Запада, где стимулом производства служит, прежде всего, конкуренция и индивидуализм, русская модель хозяйства базировалась на традиционных ценностях крестьянской общины, трудовой демократии, на артельных формах труда. Добросовестный труд стимулировался преимущественно моральными мотивами, а не только материальным интересом. Напомню, эта модель давала очень хорошие результаты. В начале ХХ века экономика России, ее хозяйство развивались значительно быстрее, чем в США и других странах. Россия выходила на передовые рубежи техники и технологии, крупная промышленность создавала продукцию на уровне лучших мировых образцов. Оплата труда в промышленности была одной из самых высоких в мире, я уж не говорю о том, что не было проблемы валюты — русский рубль в начале ХХ века был одной из самых твердых и стабильных валют в мире. По производству главнейших культур Россия стояла на первом месте, выращивая больше половины мирового производства ржи, около четверти пшеницы, овса и картофеля, была главным экспортером сельскохозяйственной продукции, самой мощной житницей Европы.
— Да, об этом сейчас много говорят и пишут. Но как это согласуется с утверждениями о том, что русское сознание — глубоко рабское, что демократизм чужд русскому народу?
— Все это фальшь, прежде всего, миф. Один из тех многочисленных мифов, которые возникли в оценке России и ее цивилизации. У России была своя самобытная модель демократии. Она как раз основывалась на той общине, о которой мы говорили, на русской идее соборности. Полное равноправие было у всех членов общины, внутри нее. Если, скажем, англичанин мог сказать, характеризуя свою модель демократии: «Мой дом — моя крепость», то русский человек выразился бы иначе: «Моя община — моя крепость». Реализация прав и свобод личности на Западе шла преимущественно декретами государства, чаще всего в интересах богатых и сильных. В России же — снизу, основываясь на вековых традициях и обычаях, посягнуть на которые до определенного времени боялись и государство, и феодалы...
— Так откуда же этот миф о рабской натуре?
— Во-первых, от стремления оценить нашу цивилизацию по западноевропейской шкале ценностей, в основе которой — личные индивидуальные права. В России, повторю, демократия носила коллективный характер.
— Это, наверное, и есть соборность?
— Да, другими словами это можно назвать соборностью, хотя понятие соборности шире, сложнее.
Общинная демократия в России сопоставима с демократией, скажем, Древней Греции. На это обращал внимание еще Радищев. В Афинах каждый гражданин по достижении совершеннолетия имел право принимать активное участие в обсуждении всех общественных дел, каждый мог быть избран на любую общественную должность, суд производился всенародный. И вместе с тем в Древней Греции была очень велика власть государства над личностью и собственностью граждан. Так же, как у нас в России.