Пока северный сосед отсутствовал, части ХХХ корпуса продолжали наступление в юго-западном направлении. 28-й и 170-й дивизиям удалось осуществить глубокое вклинение между советскими 388-й дивизией и 9-й бригадой. К вечеру немецкое командование могло с явной радостью для себя констатировать, что в сражении за крепость Севастополь достигнут решающий успех. И пусть советские войска на ряде участков продолжали оказывать упорное сопротивление, основная цель тяжелых многодневных боев была достигнута. К вечеру участок прорыва XXX корпуса составлял 5 км в ширину и до 3 км в глубину. Всем стало ясно, что прорыв внутрь крепости совершен и в самое ближайшее время должен привести к ее падению. Командование армии было довольно результатами, достигнутыми дивизиями XXX корпуса.
В конце дня был отдан приказ всем войскам СОРа отходить к мысу Херсонес. Но в 23.00 поступило уточнение: 953-му полку отойти на позиции восточнее д. Николаевка. Здесь совместно с батальонами 9-й бригады следовало занять оборону и прикрывать отход войск I и II секторов. Для усиления плотности огня предлагалось установить связь с 35-й батареей и использовать ее для отражения атак.
На крайнем правом фланге СОРа по-прежнему стойко оборонялся 456-й полк 109-й дивизии. Противник в полосе его обороны, предпринимая одну атаку за другой, пытался взять выс. 212, 1, прикрывавшую выход к центру Балаклавы. Вскоре здесь сложилась тяжелая ситуация, грозящая прорывом оборонительных линий. На угрожаемый участок прибыл сам командир полка подполковник Г.А. Рубцов. Он привел с собой последний резерв – роту автоматчиков. При ее поддержке красноармейцы-пограничники выбили противника с высоты. Тогда немцы, перегруппировавшись, предприняли еще несколько атак, но, убедившись в стойкости обороны, от новых попыток захватить высоту отказались. К вечеру 456-й полк 109-й дивизии оказался в полуокружении. В 0.00 от командования СОРа был получен приказ – оставить Балаклаву и отходить к Георгиевскому монастырю.
В 12.00 состоялся разговор между адмиралом Ф.С. Октябрьским и генералом П.А. Моргуновым. Командующий СОРом спросил о состоянии 9-й бригады морской пехоты. На что был дан ответ, что бригада полковника Н.В. Благовещенского уже в бою и на фронт отправлен ее последний, находившийся ранее в противодесантной обороне батальон. Далее адмирал спросил о состоянии запасного командного пункта на 35-й батарее. Комендант береговой обороны доложил, что все помещения к приему штаба СОРа и Военного совета готовы. На батарее имеются три мощные радиостанции, связисты установили дополнительно еще две. Ответы, видимо, удовлетворили командующего, но он счел необходимым пояснить, что в ближайшее время, завтра или послезавтра, он планирует перебраться на запасной КП[389]. Видимо, 9-я бригада интересовала адмирала как резерв для непосредственного прикрытия батареи.
Генерал П.А. Моргунов посоветовал командующему СОРом перебраться на запасной КП немедленно, поскольку у немцев есть возможность неожиданно ворваться в город и отрезать адмирала от 35-й батареи. На это Ф.С. Октябрьский нарочито резко возразил: «Ты преувеличиваешь силы гитлеровцев, они имеют большие потери, и мы продержимся еще несколько дней». Как пояснил далее сам П.А. Моргунов, адмирал «не любил, когда ему говорили, что немцы еще имеют силы»[390]. Но в ходе дальнейшей беседы Ф.С. Октябрьский все-таки позволил себя уговорить.
В приведенном выше пассаже любопытны некоторые психологические моменты. Прежде всего, показная уверенность командующего СОРа в том, что Севастополь еще может держаться в течение нескольких дней. Она сочеталась с нежеланием признавать, что, несмотря на все усилия, нанести противнику такие потери, чтобы он прекратил наступление, не удалось. Адмирал выражал недовольство своим подчиненным, когда те говорили, что сил у противника для продолжения наступления еще достаточно.
Следует заметить, что сам адмирал Ф.С. Октябрьский, докладывая в вышестоящие инстанции, также заверял, что город возможно удержать, а силы противника на исходе. В результате у вышестоящего командования складывалось искаженное представление о реальном положении дел в Севастополе. Разумеется, что ни маршал С.М. Буденный, ни нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов не понимали всю серьезность положения и, естественно, никак не задумывались о возможности эвакуации гарнизона. Все это оказало свое влияние на последующие события.
Как отмечалось в «Журнале боевых действий» Приморской армии, 29 июня оставалось около 18 тыс. человек в составе активных войск, количество артиллерии береговой обороны сократилось до 16 орудий, а артиллерии ПВО – до 20. Полевая артиллерия оставалась достаточно многочисленной, насчитывая до 200 орудий от 76 мм и выше[391], но она испытывала кризис с боеприпасами. Северная сторона была захвачена, противник преодолел Северную бухту, преодолел Сапунгорский рубеж. В результате создалась опасность захвата городской части Севастополя. Но, как считал командарм генерал И.Е. Петров, возможности Приморской армии для сопротивления исчерпаны еще не были. Предполагалось «привести части в порядок, отойти на более выгодные позиции»[392]. Командиру сводного полка Н.А. Баранову было приказано сосредоточить свою часть, разбросанную по нескольким оборонительным участкам. В дальнейшем полк предполагалось использовать для прикрытия, если противник прорвется в город. В случае отхода советских войск в Севастополь подполковнику Н.А. Баранову надлежало вступить в подчинение к командиру дивизии, оказавшемуся на его участке. В составе сводного полка насчитывалось до 1500 бойцов.
Бронепоезд «Железняков», как уже говорилось, был заперт в тоннеле. По приказу командира инженера-капитана 2 ранга М.Ф. Харченко экипаж был разделен на две части. Первая группа, в которую вошли железнодорожники, комендоры и пулеметчики под командованием военкома полкового комиссара П.А. Порозова осталась в тоннеле, пытаясь вывести из него хоть часть состава. Вторая, возглавляемая самим командиром, отправилась к Килен-балке, где включилась в систему обороны. Оттуда ее остатки отошли к железнодорожному вокзалу и далее – к мысу Херсонес.
На рассвете 30 июня противник оттеснил железняковцев в тоннель. Все выходы из него были блокированы и простреливались пулеметами и минометами. К этому времени в тоннеле скопилось большое количество мирных жителей: рабочих, женщин, стариков, детей, всего – до 400 человек. Чтобы они не пострадали в ходе неизбежных боев, их отправили наверх, к немцам. Оставшиеся краснофлотцы бронепоезда и присоединившиеся к ним бойцы Приморской армии решили держаться до конца. Началась блокада тоннеля[393].
На третий день, 1 июля, комиссаром П.А. Порозовым было проведено собрание, чтобы решить, что делать дальше. Положение блокированных ухудшалось стремительно, кончились запасы воды, очень мало осталось продовольствия и боеприпасов. Часть экипажа предлагала взорвать тоннель, чтобы не сдаваться в плен (под землей находилось до 200 тонн взрывчатки), другие считали правильным попытаться прорваться через немецкие заслоны, третьи – продолбить в скале новый тоннель и через него выбраться наружу.
Большинство решило прорываться с боем. Местом прорыва избрали южный выход из тоннеля. Но, к сожалению, противник надежно блокировал все выходы, прикрыв их пулеметными гнездами. Прорыв закончился полным провалом. Большая часть экипажа, вышедшая на поверхность, попала под обстрел и либо погибла, либо оказалась в плену. Оставшиеся в живых вернулись в тоннель. Но в него уже с противоположной стороны ворвались немцы и крымские татары. По воспоминаниям очевидцев, в тоннеле начался пожар. Полковой комиссар П.А. Порозов попытался взорвать тоннель, но был убит. Остальных защитников тоннеля ждала смерть или плен. Борьба железняковцев закончилась[394].
В дивизиях к концу дня осталось по 300–400 бойцов, в бригадах – по 100–200. Из 50 батарей береговой обороны осталось 15, но и на них было недостаточно боеприпасов. Количество погибших и раненых за 29 июня уже не поддавалось учету. Резко возросло количество попавших в плен, что было явным признаком надвигавшейся катастрофы.
В 19.00 и.о. начальника отдела плавсредств и гаваней капитан 2 ранга И.А. Заруба получил приказ начальника штаба СОР капитана 1 ранга Васильева уничтожить все суда, которые невозможно поставить на ход. Приказ был выполнен в ночь на 30 июня, при этом килектор, часть барж и буксиров были только притоплены, так как подрывать их было нечем[395].
Глава 5. Так называемая «Эвакуация»
30 июня
В ночь на 30 июня Военный совет Черноморского флота, а также штабы Приморской армии и береговой обороны перебрались на 35-ю батарею. Как отмечал генерал П.А. Моргунов, адмирал Ф.С. Октябрьский «очень переживал, как и все мы, и не мог скрыть свое плохое настроение»[396]. Угнетенное состояние командующего флотом отмечал и член Военного совета дивизионный комиссар Н.М. Кулаков. Отправляясь на запасной командный пункт, адмирал Ф.С. Октябрьский спросил его:
– Ты считаешь, что дело идет к развязке?
– Получается так, Филипп Сергеевич, и мы уже не можем этого изменить[397], – ответил комиссар.
Началась подготовка к эвакуации, с фронта приказом без объяснения причин отозвали командиров дивизий и военкомов. Решение об отзыве командного состава сыграло самую пагубную роль в состоянии обороны. В 1989 г. бывший политрук Е.А. Звездкин, не получивший возможность выступить на военно-исторической конференции, написал письмо в ее президиум. В нем, в частности, говорилось, что «главная причина трагедии в том, что произошло нарушение управления войсками армии, которое началось 29 июня и закончилось 30 июня 1942 года массовым, беспорядочным отходом армии с оборонительных рубежей на мыс Херсонес. Штаб СОРа (Васильев и Штейнберг) 29 июня передали всем частям распоряжение: «Всему высшему и старшему офицерскому составу, а также штабам к исходу дня 29 июня быть на 35-й батарее для эвакуации». Это распоряжение вызвало цепную реакцию: за высшим и старшим офицерским составом последовал средний и младший состав. Войска, оставшиеся без своих начальников, не зная, что для них эвакуации не будет, начали толпами уходить на Херсонес вслед за своим начальством. На Херсонесе их никто не ждал, никто не встречал, не учитывал, т. к. весь офицерский состав был в переполненном до отказа подземелье 35-й батареи, где они ожидали эвакуации»