Белобрысого парня звали Кирилл Степанов, был по званию капитан полиции, жил до недавних пор в Ленинградской области. В прошлом году, когда полпредом округа стал Столбов, на Таллиннском шоссе, «земле» Степанова, произошла автокатастрофа с машиной, официально перевозившей бананы, а на самом деле — синтетические наркотики из нового порта в Усть-Луге. Степанову грубо объяснили, что два сгоревших транспортных средства и один труп ему померещились.
Капитан не утопил обиду в водке, не выложил в инет гневное обращение, а связался с полпредом, тот дал совет и вооруженное подкрепление. И вот в дымном августе — небывалая сенсация: капитан из райотдела, с двумя экипажами ДПС, накрыл перевалочную базу и контейнеры с веселыми таблетками, общей стоимостью в консолидированный месячный фонд полицейской зарплаты всей Российской Федерации.
— Ты не боись, — говорил тогда Столбов. — Это, конечно, серьезная гопота, но она не мстит. Сомневаешься? Давай пари держать, что не отомстят. Ты всяко в выигрыше.
Степанов тогда посмеялся, пари не состоялось.
Прошло полгода. Столбов стал лидером России. С прежним мобильным номером расставаться не спешил. И однажды позвонил ему Степанов.
— Михаил Викторович, узнали?
— Степанов? Привет, шериф.
— Здравствуйте, вождь всея Руси. Помните, мы спорили, что со мной ничего не будет?
— Было дело. И?
— Проиграли вы спор, Михаил Викторович.
— Понял. На что спорили?
— Не помню. Но если на «американку», то берите меня к себе. Иначе убьют.
Запись в ЖЖ известного блогера zloyfaker.
«Фотий в гробу полеживал с приятностью.
В доме графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской на Дворцовой набережной он устроил себе подземную келью. Посередине кельи — гроб. Фотий спал в нем ночью, а иногда и днем отдыхал».
Так, по версии Мережковского, развлекался один из самых мрачных русских мракобесов XIX века. Сегодня утром Лидер всея Руси решил поиграть в такую же игру. Улегся в гроб и стал следить через хрустальную крышку, как страна обсуждает эту приятную новость в твиттерах и фейсбуках.
Вот одно непонятно: зачем потом вылез из гроба? Лучше бы там и остался. И ему приятно, и нам хорошо.
21.45
— Ну что, Миша, еще один день прожит?
— Танюша, прикалываешься, — недовольно произнес Столбов, вспомнив утреннее происшествие.
— Нет, серьезно.
Как-то так сложилось, что Татьяна называла Столбова «Мишей» лишь раз в день. Происходило это вечером. Запланированные дела отработаны, нерадостных неожиданностей не предвидится. Ну, разве что совсем уж дурных событий, о которых положено докладывать двадцать четыре часа в сутки.
Кремль напоминал подводный крейсер: огромен, как дом на триста квартир, а уютных помещений почти и не найдешь, весь предназначен для боя. «Каюту» для Столбова выделить смогли. Для Татьяны нашлась тоже, по соседству, чуть поменьше.
Сейчас она собиралась к себе. Понимала: Столбову нужно вечернее одиночество. Прежде, в зимовецкие времена, он имел его, сколько хотел и когда хотел. Принадлежал себе. Теперь, простите за пафос, принадлежит России.
Принадлежит ли он ей? Хоть чуть-чуть? Об этом Таня предпочитала не думать.
— День прожит, и ладно, — сказал Столбов. — Вы-то как себя чувствуете?
— Прекрасно. Я готовилась к большому интервью, он меня слушал и запоминал.
Первое УЗИ Татьяна сделала в январе. Как и предполагала, был парень. На всякий случай она уже сейчас вводила его в курс государственного управления.
Ночевать под одним одеялом с мужем врачи не рекомендовали. Вот и еще одна причина, по которой вечера они проводили раздельно.
— До завтра! — Татьяна поцеловала Столбова и вышла.
«Сейчас ему самое время накатить сто грамм и выбраться какой-нибудь тайной калиткой в город, снять номер для особо ценной „бабочки“. Ну почему мы, девочки, такие добрые, а мысли у нас такие сучьи», — подумала Таня уже за дверью.
22.55
В кабинете пришлось задержаться — разговор с китайским коллегой. Длился он почти пятнадцать минут и оказался хоть и не напряженным, но все равно трудным. Переводчики не суетились, подбирали правильные аналоги слов. Еще было важно не повторять комплименты.
В этом мутноватом зеленом чае требовалось найти оборванные листики упреков. Кстати, если не оправданных, то объяснимых. Россия дала понять: прежние соглашения по нефти и газу могут быть пересмотрены и цены станут, если не такими же, по каким топливо идет в Японию, то приближенными. Миграционные службы на Дальнем Востоке, как и прочее чиновничество, после победы Столбова объявили неофициальный, «коррупционный мораторий». Пусть чинуши быстро поняли: никого не расстреляют. Но несколько тысяч нелегальных китайцев не смогли откупиться по старой привычке, и были высланы.
И, конечно же, защита российского текстиля жесткими пошлинами. Столбов говорил с самого начала: ВТО не ВТО, а свою легкую промышленность губить не дадим. Теперь выяснилось: не шутил.
Китайский генсек не упрекал, не перечислял обиды. Он намекал на них, как на погодные условия: было лето, почему же сейчас похолодало? Столбов темы старался обходить, а если не удавалось, то так же намекал: после горбачевского замирения Россия сделала своему великому восточному соседу много хорошего: подарила островки на Амуре, не мешает китайцам богатеть на российских рынках, продает нефть и газ по таким ценам, что Европа завидует. Лето не прошло, но градус выгоды должен чуть-чуть измениться.
Собеседник опять ушел в комплименты. Лишь намекнул, что при встрече будет о чем поговорить. Столбов не сомневался.
Итак, дела закончены. Теперь можно чуток размяться, выдавить тугой ручной выжималкой стакан сока из разных фруктов. Отвлечься, почитать что-нибудь не из современной литературы, а классику детства, например Джека Лондона. Кстати, вот что любопытно: и бродяжил, и золотишко копал, и в тюряге посидел. А когда стал строить виллу, не уследил, что пролетарии кидают разное дерьмо между стенами. Книжки про пройдох-золотоискателей писать легко, а вот попробуй, уследи за пройдохами, когда их нанял построить дом.
Столбов уже взял в руки книгу, но вспомнил — забыл вечернее дело, обычное для большинства менеджеров. Щелкнул мышью, осветил экран компьютера, вошел в почту. Адрес этот знали немногие, вряд ли больше тридцати человек. Старые друзья и Избранная Рада.
Лишь одно новое письмо. Раскрыл, прочел, поморщился.
«Как Вы, наверное, знаете, информация о Вашей „смерти“ привела к непродолжительной панике на Гонконгской бирже. За этот период был приобретен крупный пакет акций ОАО „Сибирская медь“, принадлежащие г-ну Луцкому. Приобретателем оказалась трастовая компания с Каймановых островов, принадлежащая г-ну Луцкому».
«Человек советской культуры, — подумал Столбов, закрывая почту. — Подписался „Доброжелатель“».
О чем-то другом думать не хотелось.
Глава 2
У победы сотня отцов, поражение — сирота. Еще Столбов не въехал в Кремль, а у победы нашлись тысячи отчимов, незваных, горластых и злобных. Недавние враги партии «Вера» оказались сторонниками, а сторонники из рядовых членов превратились в отцов-основателей, главных героев успешного похода на власть. Полноправных акционеров победы. И каждый второй из них вел себя, как держатель контрольного пакета.
Мелкой местью победителей стали вывешенные на дверях подъездов списки членов «Единой России», живущих в доме. После этого начиналась парковка на месте, прежде занятом тачкой «единоросса». Если тот не сдавался, шины прокалывали, стекла разбивали, а на бампере оставляли листок: «Вор и жулик». «Опять жулика обидели», — вздыхали в ментовке, принимая очередной вызов.
Впрочем, такие инциденты бывали редко. Гораздо чаще граждане вспоминали о правах, подлинных и мнимых. Ну, к примеру, о праве сосать пивцо из бутылки на Невском проспекте или Тверской. А также покупать водку двадцать четыре часа в сутки. Первые два месяца после столбовской победы контролеры в электричках появлялись лишь в полицейском сопровождении. За ними из вагона в вагон тащились добровольцы-преследователи и орали: «Не платите монополистам, пока не снизят цены!». На некоторых станциях Москвы и Питера граждане отпинали до полного разрушения электронные турникеты. Полиция не мешала: вдруг Столбов и это разрешил?
По той же причине — борьбе с монополистами-кровососами — жуткий кризис неплатежей постиг управляющие компании. Если бы им не платили! С них требовали перерасчетов за прежние платежи. Работничек, полгода назад получивший ведомственную жилплощадь, писал заявление на приватизацию, а когда отказывали, орал: при Столбове людей обижать нельзя.
Некоторое время на дорогах можно было услышать лишь пожарные, полицейские и медицинские сирены — обладатели «мигалок» боялись их использовать; прочий автомобильный народ реагировал на них, как лесные птицы на сову, имевшую дурость показаться днем.[1] Нашлись умники, арендовавшие для быстрых поездок частные «скорые», но пару раз такие проказы — «скорая» у супермаркета, рядом тележка с шампанским, попали в объектив, оттуда роликами в инет. Независимо от наличия или отсутствия мигалок, умножилось количество ДТП. Водилы считали, что на дорогах быкуют путинцы, и быковали сами.
Все, что прежде запрещалось — воспрянуло, можно сказать, стало на крыло. К примеру, даже в самом малом городке появились три-четыре центра народной медицины, исцелявших от алкогольной, табачной, дуревой и прочей зависимости. Методы отличались разнообразием: от розог и многочасового стояния на горохе до очистки кармы в процессе левитации. Открывались и обычные клиники народного знахарства: в одной из них, в качестве профилактики почечных болезней, предлагалось пострелять из пейнтбольного ружья по манекену в белом халате.