Весть о сдаче дошла до Толбота на следующий день, и он начал отступление к Парижу. Он шел по местности, изобилующей изгородями и мелкими рощицами; в ту эпоху не было принято выставлять часовых на флангах, но неподалеку от Патэ английский командир узнал, что французы на подходе. Вместо того чтобы прислушаться к совету и продолжить отход, Толбот вскричал: «Клянусь Богом и святым Георгием, я буду атаковать!» – и приказал стрелкам выйти и выстроиться флангами вдоль изгороди, а остальные силы заняли позицию позади них.
Он не отдавал себе отчета в том, как близко подошли французы, как их подгоняет нетерпение Девы, Ла Гира и Алансона. Видимо, обе армии шли приблизительно параллельными курсами, причем французы еще меньше знали о присутствии врага. Вдруг кто-то вспугнул оленя, и английские лучники, еще не успевшие выставить свои колья, заулюлюкали. Жанна сразу начала разворачивать своих людей со всей горячностью, которую она могла придать этому маневру, крича, чтобы они не медлили, выстраиваясь в линию, а шли на врага.
Стремительная атака превосходящими силами разбросала лучников, прежде чем они успели выстрелить, и в вихре пыли и лязге потасовки смела бургундских и пикардийских солдат Толбота, застигнутых в колонне. Лучники из охраны обоза и артиллерии, находившиеся во главе колонны, сначала пытались сопротивляться; но потом тоже дрогнули. Фастольф с английскими рыцарями явился вовремя, чтобы встретиться лицом к лицу со всей французской силой, и постарался уйти живым, его людей обуяла паника. Позже его обвинили в трусости, и, хотя обвинение было справедливо снято, он не смог до конца отмыться и попал в шекспировские персонажи. Толбота взяли в плен; от его армии осталось меньше двух третей, которые разбежались кто куда.
Теперь это была решающая победа. Карл прибыл в Реймс и 17 июля был помазан на царство, а Жанна, выполнив свое предназначение, рыдала у его ног. То, что придворные убедили ее остаться в действующей армии, что в сентябре ей не удалась атака на Париж, а следующей весной ее захватили бургундцы и продали англичанам, а те жестоко осудили ее на сожжение в Руане, не имело большого значения в стратегическом отношении.
Битва при Патэ оказалась решающей, потому что завершила разгром двух английских армий. Бедфорд должен был ободрать как липку свои гарнизоны, чтобы возместить потери Толбота; и после битвы город за городом без боя стали переходить в руки Жанны и короля: Труа, Шалон, Суассон, Лаон. Английский регент сумел собрать новую армию, которая действовала все следующее лето, но война стоила ему новых городов, и владычество англичан во Франции медленно покатилось под гору, пока не было сброшено.
Это случилось, потому что нашелся достойный ответ военной организации, которая позволила Англии привести на грань национального коллапса значительно более крупную страну. Очевидно, что дело было в высвобождении моральных сил. Девиз «In hoc signo vinces»[7] может быть таким же действенным оружием на поле битвы, как меч или пушка. Эти моральные силы свели на нет эффект хорошего управления, с помощью которого Бедфорд обеспечил Англии господство в северной Франции. Нельзя сказать, что Карл мог предложить правительство лучше; всем управляли его презренные фавориты, правосудие было в упадке, налоги взлетели. Нельзя даже сказать, что одно правительство было английским, а другое французским, поскольку администрация Бедфорда почти сплошь состояла из французов. Но через Орлеанскую Деву Карл получил поддержку от небесного царя – он был помазанник Божий, и повиноваться ему было долгом гражданина и верующего.
Что сделало несостоятельным метод, которым англичане с бургундцами удерживали завоеванную страну, размещая в ее городах небольшие гарнизоны. Английских солдат всегда было меньше, чем французов, и в населенных пунктах, и на полях сражений. В этом смысле показательны падение Жарго и сдача Божанси. Но то, что Жанне удалось высвободить и направить моральные силы французов в русло религиозного мистицизма, скрывает нечто очень важное: она нашла способ справиться с английским «ежом», возобладать над стратегией и тактикой пришлых завоевателей.
Этот способ был так прост, что никому не пришло в голову подумать о нем раньше: Жанна воздерживалась от атаки на «ежа». Считается, что ее яростное и неподготовленное нападение при Патэ объясняется желанием побыстрее схватиться с врагом. Но у нее была прекрасная возможность напасть на англичан утром, после того как они сожгли свои форты вокруг Орлеана, когда моральные преимущества были на ее стороне. Но она не сделала это – ведь англичане успели построиться в боевой порядок. Продолжив кампанию после коронации Карла, Жанна д'Арк получила новые возможности напасть на английские построения, но она предпочитала это не делать. Все свидетельствует о том, что при Патэ Жанна поторопилась атаковать как раз для того, чтобы не дать англичанам создать неуязвимую оборону.
Здесь нравственная сила перешла в область тактики. Д'Алансон в Вернейле, подобно многим французским командирам, пострадал из-за рыцарских традиций. Если бы он не пошел в атаку, то оказался бы виновен в нерыцарском поведении и лишился бы морального превосходства, на котором покоилась его компетенция как полководца. Совершенно ясно, что во всех битвах Столетней войны французы имели численный перевес. Для рыцарства не играло никакой роли то, что французы противопоставили один род войск сочетанию нескольких родов войск, что они были дилетантами, которые сражались с профессионалами. Но Жанна д'Арк обладала моральным авторитетом, который преодолел понятие о рыцарской чести и позволил ей применять тактику и стратегию, как того требовала ситуация.
Дюнуа, Ла Гир и другие военачальники усвоили урок, и это явилось одной из главных причин, почему Франция освободилась от захватчиков. Французы перестали нападать на английского «ежа» и сами ждали нападения. Так со всей очевидностью проявился недостаток английского боевого построения: оно было не способно маневрировать.
В конце концов, может быть, и к лучшему, что англичане потерпели неудачу. Покорение Франции в том виде, как его начал Генрих V и продолжил Бедфорд, могло кончиться своего рода покорением Францией Англии. В жилах Генриха VI текла наполовину французская кровь, и неизбежно случилось бы так, что центр объединенного государства оказался бы в большей его части и приоритет отдавался бы интересам Франции. Конечно, мы не учитываем характер этого невыразительного монарха или отсутствие его. Скорее всего, он так же плохо управился бы с Францией, как в итоге получилось в Англии. Но его советники, крупные феодалы, тянущиеся к власти, были бы французами, а не англичанами, и в результате получилось бы что-то вроде второго норманнского завоевания. Невозможно строить предположения о том, к каким бы последствиям это привело, – таких последствий не было. Жанна дАрк позаботилась об этом.
Глава 7Вена и неудача полумесяца
I
В первой половине XVI века в Западной Европе появилось средоточие сил, способных принимать решения. Эти силы были представлены пятью историческими личностями: двумя королями, одним императором, одним религиозным вождем и политиком, рядящимся в монашескую рясу. Несмотря на то что все они прислушивались к советам и порой вносили небольшие изменения в свой политический курс, они отличались таким постоянством, что можно рассматривать их деятельность в целом.
Одним из двух королей был Генрих VIII, повелитель Англии; его политические интересы учитывали внутрианглийские дела и устремлялись на другой берег Атлантики. Хотя другие члены этой группы часто искали его поддержки, он всегда с большой неохотой принимал практическое участие в событиях на континенте. Поэтому его можно оставить в покое, заметив, что он действовал подобно луне, вызывающей приливы и отливы, и оставался на расстоянии от остального мира.
Вторым был король Франции Франциск I, который считал себя странствующим рыцарем, как Педро Арагонский, и поступал как разбойник с большой дороги. Он унаследовал единственное в Европе единое государство (объединенное при Людовике XI, сыне Карла VII) с военной организацией, опиравшейся на сочетание артиллерии с тяжелой кавалерией, предназначенной специально для военных действий с английским боевым порядком из неподвижно стоящих лучников и спешенных латников. В первый же год правления, а именно в 1515-й, честолюбие завело Франциска в Италию, и там в Мариньяно он столкнулся со швейцарскими пикинерами и алебардщиками, наводившими ужас на Центральную Европу. Состоялась одна из самых ошеломительных битв той эпохи. Продолжавшееся два дня ожесточенное сражение доказало, что новая французская система так же эффективна против пик, как и против лучников. Швейцарцы побежали, и Франция захватила Миланское герцогство, после чего заключила со Швейцарией мир, оказавшийся вечным.
Война, в ходе которой это произошло, была продолжением давнего поединка между королевским домом Франции и Бургундским герцогством, едва не завершившимся полным завоеванием Франции во времена Жанны д'Арк. Но герцогский дом Бургундии с тех пор не стал примерным вассалом французской короны. Заключив один из тех брачных союзов, который заставил короля-соперника воскликнуть: «Tu, felix Austria, nube»[8], земли Бургундии присоединились к империи Габсбургов. А через другой брачный союз с наследницей испанского трона Хуаной (которая, подобно всем королевам по имени Хуана, в конце концов сошла с ума) Пиренейский полуостров и его бескрайние заокеанские владения также присоединились к наследию Габсбургов. В 1519 году третий участник нашего повествования Карл V сел на объединенный трон.
Он унаследовал не только земли, окружавшие Францию со всех сторон, но и традицию непримиримой вражды с ней. Кроме этого, Карл получил в руки испанскую военную организацию, опирающуюся на систему терций – сомкнутых блоков тяжеловооруженных дисциплинированных пикинеров с небольшими группами аркебузиров, расставленных на углах. В битве при Павии 1525 года Франциск столкнулся с этой системой, и сочетание огневой мощи с натиском настолько превзошло все, что могла выставить в бою Франция при помощи швейцарцев, что французская армия была разгромлена, а король Франциск попал в плен.