«Скажите мне, пророк напрыскивается ли духами? Любит ли наряды? Играет ли в кости? Отдает ли в рост деньги? Пусть скажут, позволительно ли это или нет? Я докажу, что их пророки то делают» (Евсевий. История…).
Однако если мы устремим взор «с безвременной высоты» сегодня «на тысячелетия мира исторических форм», то окажется, что Imperium Romanum видится уже не каким-то уникальным феноменом, но продуктом типичным и даже характерным для современного мира. Во всяком случае, черты Древнего Рима нетрудно уловить в культурах Великобритании, Франции, Германии, Испании, Италии, Скандинавии, Соединенных Штатов Америки… История Рима, как и вся история Запада, – это «Аппиева дорога», где можно видеть наряду с великими сокровищами науки, искусства и культуры, увы, и распятых рабов. Просто цепи стали иные.
Но правомерно ли накладывать «лекала» Рима на современный мир?! Подводя итог сказанному, можно ли утверждать, что Древний Рим был чужд иных идеалов, кроме практических и традиционных (богатство, власть, семья и т. д.)?
На сей вопрос, важный для понимания политики, экономики, морали и современного общества, мы попытаемся ответить. Кирхенгейм, ссылаясь на критерии общественного сознания римлян, утверждал: «Никому не придет в голову искать в истории римского народа, который признавал святость брака более, чем какой-либо другой народ, а понятие о собственности проводил строже и энергичнее других народов, учений, дорогих уму тех, кто любил питать себя иллюзиями и утопиями». К сходному заключению пришел и Г. Адлер: «В истории Рима в противоположность истории Греции нельзя найти никаких зачатков социализма… (Точнее говоря, социально-утопических идей равенства и общности имуществ.) Не только трезвый и рассудительный ум римлянина, но и его ясно выраженный частнохозяйственный дух наживы помешали ему воспринять идеалы коммунизма». Вывод поддержан немецким философом К. Форлендером: «… философский и вообще литературный осадок социально-критических идей – не говоря уже о социалистических у прозаично трезвого римского народа – гораздо более скуден, чем у богатых фантазией греков». В новых трудах эти оценки национальных качеств римлян формулируются еще категоричнее. В. Найт определяет римлян как грубых и циничных материалистов. Г. Роуз, восхваляя греков за высокую абстрактность мышления, не может удержаться от замечания, что римляне вообще-то были гораздо более «тупоголовым» (slowes-witted) народом. Исходя из подобных тезисов, Г. Фласхар утверждает, что в латинской литературе не было ни понятия, ни предмета утопии, Ф. Полак делает вывод, что «трезвый и практичный Рим не имел ни религиозных, ни светских идеалистических видов на будущее». В западной литературе и по сей день едва ли не общепринятым является мнение о том, что римляне были трезвыми, слишком практичными, «слишком удовлетворенными и слишком самодовольными, чтобы мечтать об идеальных политиях; для них сам Рим был утопией». По крайней мере таковы мнения западных авторов.
Древний Рим
Сходные по существу оценки можно было встретить в отечественной историографии. «Римская социальная теория, – писал, например, российский историк В.П. Волгин, – в значительной степени представляет собою не только аналогию, но и подражание древнегреческим образцам, а иногда и простое их переложение». В книге И.Д. Рожанского находим слова о том, что «теоретическая философия… была чужда римлянам» и что «в области теоретического мышления… мы не найдем ни одного представителя римского этноса. Римляне были, бесспорно, одаренным народом, но их одаренность была проникнута духом практицизма, чуждого греческому гению». В «Культуре Древнего Рима» отмечается, что для римлян был идеальным эталоном сам Рим и поэтому они «не знали утопий»: даже в разгар острейших социальных конфликтов Рим не знал утопий, столь характерных для эллинского и эллинистического политического мышления, и все, с ними связанное, оставалось вне поля зрения римлян. Ю. Чернышев все же заключает: «Римская история не только не является исключением, но и дает весьма убедительное подтверждение этой закономерности». Поиски форм идеального государственного устройства в Риме начинаются, судя по источникам, именно тогда, когда начинают проявляться симптомы углублявшегося кризиса римской гражданской общины (civitas), когда эта замкнутая прежде община в результате обширных завоеваний и быстрого экономического развития, роста богатств одних и нищеты других стремительно перерастает прежние патриархальные, «полисные» рамки, ломая их, превращаясь в столицу огромной средиземноморской державы. Болезненно воспринимаемый обществом процесс ломки традиционных устоев, проявившийся во II в. до н. э., в основном, завершившийся в I в., сопровождался не менее активным развитием политических утопий, чем в соответствующий период «кризиса полиса» в Греции IV в. до н. э. Тем не менее в римской утопии трудно найти проекты идеального государственного устройства, сравнимые по их красоте, стройности и теоретической глубине с теориями Платона и Аристотеля. Для нас, испытывающих сегодня нечто схожее с эпохой перехода от республики к устройству иного типа, представляется чрезвычайно важным понимание «темы Рима».
Утопия
Греция и Рим оставили нам бесценное наследие, которое мы ценим тем в большей мере, чем более узнаем о нем, хотя иногда принято считать, что Рим является только слепком с Греции. Н. Дэвис в своей книге «Европа» говорит о роли Рима в культурной истории человечества. Рим способствовал развитию традиционных римских добродетелей: gravitas (чувство ответственности), pietas (чувство привязанности к семье и своей стране), iustitia (естественное чувство порядка). «Из тех, кто обрабатывает землю, выходят самые сильные люди и самые смелые солдаты», – писал Катон Старший. В наше время историки относятся к Риму очень по-разному: кто преклоняется перед властью, кто восхищается проявлением силы, кого-то больше привлекает римская мощь, чем греческая изысканность. Одни восхищаются размерами Колизея, ставшего символом цивилизации Рима. «Пока стоит Колизей, будет стоять Рим; когда падет Колизей, падет Рим; когда падет Рим, падет весь мир».
Франсуа Буше. Похищение Европы
Это высказывание приводят Беда Достопочтенный, Э. Гиббон и многие другие. У греческой цивилизации было качество, у римской – только количество, Греция – оригинальна, Рим – производен, у Греции был стиль, у Рима – только деньги, Греция – изобрела, Рим – только изучил и применил. Рим – в лучшем случае подражание и продолжение Греции. Такого же мнения придерживались и римляне интеллектуалы. «Если бы греки так же пренебрегали новаторством, как мы, – писал Гораций, – то какие бы произведения древности сейчас существовали?» Говорят, что римляне вульгаризировали многое из того, что копировали, например, в архитектуре они переняли тяжелый, роскошный поздний коринфский ордер, а не утонченный дорический или ионический. «Самая ткань греческого искусства распадается, – пишет один критик, – когда оно приходит в соприкосновение с таким исключительно практическим народом, как римляне». Конечно, Рим был в долгу перед Грецией. Например, в исключительно важной духовной сфере, в религии, римляне переняли весь олимпийский пантеон, превратив Зевса в Юпитера, Геру в Юнону, Ареса в Марса, Афродиту в Венеру. Они переняли эллинскую философию настолько глубоко, что стоицизм стал типичнее для Рима, чем для Афин. В латинской литературе неизменно образцами были греческие книги, и казалось очевидным, что образованный римлянин должен в совершенстве владеть греческим языком. В спекулятивной философии и науках римляне, в основном, повторяли греков. Цицерон писал: «Красноречием зато мы овладели очень скоро; и ораторы наши сперва были не учеными, а только речистыми, но потом достигли и учености. Учеными, по преданию, были и Гальба, и Африкан, и Лелий. Философия же, напротив, до сих пор была в пренебрежении, так ничем и не блеснув в латинской словесности.» Но полагать, что Рим был чем-то вроде младшего партнера в греко-римской цивилизации, – это ошибка. Римский гений был устремлен в новые сферы – в сферы права, военной организации, администрации и инженерного искусства. Литература Рима – явление самого высокого порядка, не случайно многие выдающиеся римские воины и государственные мужи были и превосходными писателями. Одним словом, Греция и Рим – почти что единокровные братья, хотя один из них и «убил другого», взяв многое из наследия.
Европа-соблазнительница
Даже сокрушив Грецию, Рим перенес дух, идеи греческого духовного господства во второй Рим – Константинополь. Историк и философ Я. Буркхард писал: «Однако Константинополь, где бы он ни располагался, представлял собой не просто императорскую резиденцию, но символ нового положения в государстве, религии и общественной жизни. Основатель его, несомненно, вполне это сознавал; ему требовалось место, где новому не мешали бы древние традиции. Заслуженно или нет, но история наделила этот поступок печатью величия; в городе Константина сложились совершенно особый дух, совместивший в себе общественное и религиозное, и совершенно особая культура – культура Византии; любя ее или ненавидя, нельзя отрицать, что это была сила, оказавшая немалое влияние на мир в целом». С Византией связана история и нашей цивилизации. Византия – в каждом камне, слове, законе Руси.
Тинторетто. Осада Константинополя
Пройдут века, прежде чем опыт Римской империи даст возможность Карлу Великому создать Священную Римскую империю. Затем имели место важнейшие в истории цивилизации события – приход на Русь христианства подчеркнем особо – в православной форме, гибель Византии и захват Константинополя, крушение и распад Орды, начало возвышения Московской Руси. Все это – не хронологическое совпадение, но логически связанные события, подтверждение того, что многие народы, в том числе и Русь, вступили на новый и принципиально отличающийся от прежнего этап развития.