— А откуда берешь травы для всех этих лекарств? — тем временем беседовал я с Арендом.
— Из разных мест, — заторопился он с пояснениями. — Кое-что привозят из Померании, из Силезии, реже из Баварии и Моравии, а еще из Тюрингии, из Лондона, из…
Перечень оказался долгим. Получалось, снабжением государя и его семьи лекарственными травами занимается чуть ли не вся Европа, кроме… самой Руси. Обидно. И не только обидно, но и странно. Допускаю, растет у них кое-что из того, чего у нас нет, но, если верить аптекарю, у нас вообще ничего нет. Так, никчемные травки, которые никуда не годны. Как там в одной известной кинокомедии? «Ну откуда в Италии мята? Видел я эту Италию на карте — сапог сапогом». А тут с точностью до наоборот. Кстати о мяте. Интересно, она-то тут имеется и откуда ее завозят?
— Мента пиперита, — охотно закивал седой головой Клаузенд. — Как же, ежегодно привозят из баварских земель. А что, есть нужда в настое из нее, князь?
— Нет нужды, — отрезал я. — Это я так, к слову и для поддержания нашей с тобой задушевной беседы.
И тут подала голос Марья Петровна, поинтересовавшись насчет трав, входящих в состав настоя, который она держит в руках. Аренд заявил, что основа — какая-то матрикария… (дальше забыл), привозимая из Тюрингии, и ценна тем, что улучшает отделение желчи и успокаивающе воздействует на человека. Кроме того, что особенно важно, — настой хорош при неких сугубо женских болезнях, кои…
Недослушав его, Петровна уточнила:
— И почем платишь за енту матрику?
Аптекарь замялся, но честно ответил. Травница вытаращила на него глаза и переспросила:
— Отчего ж столь дорого? У нас пуд втрое дешевше можно прикупить.
— То плата не за пуд, — вежливо поправил ее Клаузенд. — За фунт.
Глаза моей травницы округлились. Она покрутила головой и, всплеснув руками, обратилась ко мне:
— То-то ты мне сказывал, княже, будто в казне серебра нетути. Так его там никогда и не будет, ежели за простую ромашку столько серебра отваливать!
— Простую ромашку? — усомнился я.
Петровна, обиженно поджав губы (мол, мне не веришь?!), протянула бутыль. Я осторожно втянул носом запах, доносящийся из горлышка, но он мне ни о чем не говорил, и я переспросил травницу:
— А ты уверена, что это ромашка?
Травница сурово уставилась на меня. В глазах явственно читалось… Ну, короче, нечто нехорошее. Комментарий моих умственных способностей насчет лекарственных растений, с обильным употреблением ненормативной лексики.
— Да верю я тебе, верю, — торопливо произнес я. — Но, может, это какая-то иная ромашка, а?
— Иная и пахнет инако, — отрезала Петровна и, отставив бутыль в сторону, потянулась к другой посудине. С нею она разобралась еще быстрее. — Эвон, молодецкая кровь-трава, — сунула она мне под нос склянку с темной жидкостью. — Ее еще здоровой травой да зельем святого Иоанна[50] кличут.
Я понюхал и, не желая пасть в глазах моей травницы еще ниже, солидно подтвердил:
— Точно, оно самое.
Взгляд Петровны смягчился.
— Енто тоже из заморских земель? — осведомилась она у Аренда и, дождавшись утвердительного ответа: «Из Силезии», заметила: — А к чему его оттуда везть, коль у нас самих его полным-полно? Али лень сапоги топтать да до зелейного ряда на Пожар пройтись? А вот, нюхни-ка… — И я послушно втянул в себя какой-то неприятный запах из третьего флакона. — Это ж…
Спустя полчаса выяснилось, что помимо ромашки с загадочной молодецкой кровь-травой еще десятка три-четыре растений можно запросто насобирать прямо в Подмосковье. Одни — на лугах, другие — близ болот, третьи — подле рек. Более того, кое-какие росли и вовсе рядом с моим подворьем.
И тщетно раскрасневшийся от негодования Клаузенд доказывал ей (но в первую очередь, разумеется, мне), что русский ромашка — тьфу и пфуй, а хуперикум хоть и растет повсюду, но никуда не годен, ибо он есть макулатум, а нужен особый, хуперикум перфоратум, но Петровна лишь досадливо отмахивалась от него, уже не смущаясь обилием латинских названий.
— А хотишь, — пылая негодованием и окончательно забыв про свое первоначальное смущение (а чего смущаться, когда «боги» на полках те же самые, только под другими именами), кипятилась Петровна, — я сама тебе состряпаю настой от тех же болезней, но куда лучше. Ты вон к настою из своей перфы, ежели от бессонницы его готовил, ладанку добавил и отделался. А ведь ежели по уму, то туда надо бы еще и успокойную траву, да гремячку, да егорьево копье…
На Аренда было жалко смотреть. Оно и понятно. Жил себе тихонько, никого не трогал, время от времени передавая единственному на весь приказ подьячему, что именно необходимо купить, да и то ориентируясь на требования государевых медиков, и тут на тебе. Влетает князь с какой-то неистовой фурией, она же гарпия, она же, судя по суровому взгляду, горгона, и все в одночасье летит в тартарары. Непонятно одно — отчего князь с явно иноземной фамилией верит ей, а не ему, дипломированному медику со свидетельством об окончании медицинского факультета Падуанского университета, в котором учились великие умы Санторио и Везалий, Фаллолий и Гарвей, ну и многие другие.
Пытаясь доказать собственную правоту, Клаузенд, нырнув в последнюю из своих комнатушек, приволок целую кучу высохших пучков растений. Оказывается, они хранились у него отдельно, ошибся я. Тряся ими и перечисляя латинские названия, он принялся доказывать, что именно таких на Руси нет, а если и есть, то произрастают они исключительно в диком виде и потому, невзирая на свое сходство с привезенными, никуда не годятся.
У моей травницы на сей счет оказалось иное мнение.
— Да не верю я, будто от того, что енто у вас там плантой прозывается, она иной стала. Трипутник трипутником и останется, как ты его ни назови, верно, княже? — горячо доказывала она, апеллируя ко мне.
Мне было жаль бедолагу Клаузенда, но я согласно кивнул в ответ. Спору нет, скорее всего, этот сухой листок в ее руках действительно где-то там у них в Европах называется плантадо. Но уж он-то и мне хорошо известен. Правда, под другим именем — подорожник, но и ее название весьма близкое.
Петровна же расходилась все сильнее.
— А енто? — И она бесцеремонно вытянула из другого пучка сухую веточку с крупным лилово-сиреневым цветком.
— Пульсатилла паренс, — грустно сказал Аренд.
— Ну какая она пульса? — укоризненно заявила Петровна. — Это ж сон-трава. Я тебе ее чрез месячишко сама сколь хошь наберу. А вон и плакун-траву у тебя зрю. И она у нас растет. А эвон… ну-ка, ну-ка…
— Это хели… — начал было Аренд, но осекся и перевел на русский язык: — Золотой гелиос.
— Ну пущай так он у вас прозывается, — хмыкнула Петровна. — А у нас нечуй-ветер. А еще у нас его кой-где кошачьими лапками кличут, живучкой, неувядкой, бессмертником. И что? Как ни назови, а все равно от одного и того же подсобляет: от нутряных болестей, да раны заживляет. Верно я сказываю?
— Верно, — пролепетал аптекарь.
— То-то, — поучительно сказала моя травница, переводя дыхание, и более благосклонно посмотрела на поверженного врага, уныло взирающего на одну из полок с настоями и сознающего полное и окончательное поражение. А так как лежачих на Руси бить не принято, она великодушно протянула ему руку помощи. — Да ты как-нибудь заглянул бы ко мне, милай, я б тебе еще кой-что подсказала. Может, они тоже в ваших Тюрях растут, да токмо я у тебя отваров из них не зрю, а напрасно — травки-то баские, и при лечбе от них ох какая польза. — И она весело подмигнула своему коллеге.
— И что мне теперь делать? — печально спросил у меня Аренд, демонстративно стараясь не глядеть на невесть откуда появившегося конкурента. — Как я понимаю, у князя ныне есть иной аптекарь, куда лучше меня. Стало быть, я уволен?
Вообще-то так и следовало поступить. Вот только имелась куча «но». И самое первое заключалось в том, что моя Петровна попросту не сможет работать с медиками в связи с незнанием латинских названий трав. Ну и второе — не работают ныне женщины на таких должностях. Да и ни к чему ее совать в приказ. Слишком ответственное дело. Это уже третье «но». Случись что с нерожденным ребенком Марины, который то ли есть, то ли нет, и к гадалке не ходи, чтоб предсказать — всю ответственность лекари свалят на нее. Не из тех компонентов составила отвар, неправильно приготовила настой, не соблюла нужных пропорций, и так далее. Нет уж, пусть травница остается при мне. А вот денежки сэкономить — иное. Тут-то препятствий я не видел, распорядившись:
— Ты не уволен — работай как и раньше. Но травы, которые растут на Руси, больше в Европах закупать не станем. А на будущее надо составить словарик. Для этого я сейчас пришлю тебе подьячего, и ты назовешь ему, что входит в тот или иной настой. Ну и травы перечислишь, которые у тебя остались. А ты, Петровна, принюхивайся, приглядывайся и в свою очередь станешь диктовать Поздееву, как эти травки называются по-нашему, по-русски. И все опознанное тобой отныне мы ни в Силезии, ни в Баварии, ни в Тюрингии закупать не станем, а будем все приобретать…
— …на Пожаре, в зелейных рядах, — торжествующе подхватила моя травница. — Там-то куда дешевше. — И вновь предложила: — А изготовить и я сама смогу, даже лучше. Мне б тока знать, от чего жаждется излечить, а в прочем не сумлевайся, княже.
Итог оказался весьма отрадным. Спустя пару дней — столько длилось «опознание» растений и перевод их названий — расходы на закупку оказались урезанными на две с половиной тысячи рублей. Теперь я мог смело заявить в Опекунском совете, что обязуюсь найти деньги на расходы по закупке свинца, ядер и пороха сам, не требуя дополнительных денег из казны. Просто все, что мне добавят в Стрелецкий и Пушкарский приказы, вычтется из расходов на Аптекарский.
Мнишек, правда, вновь возмутился, хотя я пояснил, что от удешевления закупок ни малейшего ущерба для здоровья его дочки не предвидится. И вообще, не всегда самое дорогое — самое лучшее, тем более основной расход составляет перевозка, и неизвестно сколько стоит та же ромашка в Баварии. Нет, ясновельможный все равно не смирился, но с пятью голосами «за» из семи дедушка будущего императора ничего не смог поделать.