Но Скородом – прелюдия к основному действу, не более, а стоило нам перейти к нему, все застопорилось. И хотя я начал с подробного разъяснения, что за чем должно происходить, начиная с самого порядка движения к татарскому лагерю и прибытия в него, поначалу меня поняли не все. Едва я вывел участников поближе к Москве-реке, дабы очертания местности примерно соответствовали той, на которой будет происходить настоящее действо, как убедился в этом окончательно. И пришлось поправлять, пояснять, вновь и вновь растолковывая и разжевывая. А затем опять репетиция, и снова получалось не совсем правильно, а кое-что и вовсе неправильно…. Что-то приемлемое стало получаться поздним вечером, когда давно стемнело и я устало махнув рукой, решил перенести тренировку на завтра – не зря же я выторговал у татар лишние сутки для сбора «приданого».
Народ на ночлег я разместил здесь же – пустых домов хватало, ночуй в любом, а кроме того имелись и монастырские кельи. У трёх охранных сотен казармы тоже под рукой – прошел через Чертольские ворота Белого города и вот они, пожалуйста. Но сам я укатил к себе на подворье – вдруг понадоблюсь Годунову с утра пораньше. Кроме того все равно начинать завтрашний день мне предстояло с посещения Думы.
По счастью, голова у Федора от выпитого накануне изрядно болела и ему было не до подозрений. Да и вел я себя весьма примерно. Даже в Думе, когда на меня начали наезжать, сперва слегка, а потом обрушившись со всех сторон, я больше помалкивал, потупив голову и сокрушенно кивая ею в такт словам очередного обвинителя.
Грехов у меня отыскали предостаточно: я и Мнишковну с царицей оставил в Вардейке, и охраны им мало выделил, и серебро нужно было забрать все, а теперь поди сыщи столько денег для выкупа, и….
Словом, нашли в чем обвинить. Но больше всего, на мой взгляд, их бесило мое наплевательское отношение к их чинам, титулам и отечеству: каждый был назначен воеводствовать над небольшими участками стен – от башни до башни и только. Правда, до конца я унижать их не стал, никого над ними не поставив – пусть все напрямую подчиняются мне. Мороки куда больше, зато при таком раскладе не будет отказов.
Помалкивал же я потому, что мысли мои были заняты совершенно иным: все ли учел, нигде ничего не забыл. А кроме того я считал, что и впрямь отчасти виноват в их пленении.
Кстати, уверен, что произошел наезд по наущению Романова. По всей видимости, Федор Никитич хотел продемонстрировать мне свою нынешнюю лояльность, ибо когда народ разошелся не на шутку, он неоднократно вставлял что-то примирительное, добродушно улыбаясь мне. Не иначе, как боярин собирался взять слово под конец, представ во всей красе моего защитника.
Хотел, но не успел – пришел Годунов. Появился он на заседании намного позже обычного и свой ушат грязи я к тому времени давно получил, даже не один, а много больше. Более того, поначалу, когда он вошел, натиск усилился. Орали на меня одновременно, не слушая друг друга. Причина проста: желание выказать себя перед государем, ибо каждый хорошо помнил о моей недавней, месяца не прошло, травле, а некоторые из думцев, входивших в Малый совет, и самолично в ней поучаствовали, вот и решили, что все повторяется заново.
Однако Федор, поначалу оторопев от увиденного и услышанного, на сей раз молчал недолго. Спустя пару минут он взорвался и столь рьяно ринулся меня защищать, что я едва-едва успел удержать его от принятия самых кардинальных мер. Да и то прислушался он ко мне не сразу, а лишь когда я процитировал его собственные слова: «Не время для распрей».
Одно плохо – он никак не хотел отпускать меня одного к своим гвардейцам. Мол, худо у него на душе, а при виде меня страх за Марину Юрьевну, ну и за Ксению, проходит. Пришлось напомнить о той куче дел, про которые я говорил ему вчера, а для верности срочно придумать паручку дополнительных. Мол, коли едем к мусульманам, было бы неплохо выяснить у них основные нюансы касаемо их веры. Сдается, если Годунов блеснет своими познаниями перед Кызы-Гиреем, отношение к нам со стороны татар будет куда лучше.
Попутно выдернул из числа собранных купцов-мусульман и одного для себя. Припомнилось мне кое-какая ночь, негогда упомянутая дядькой, вот и хотел аккуратно выяснить о ней некоторые подробности. Сахиб, как звали купца, мое любопытство удовлетворил полностью. Осталось подогнать дату, названную им, к христианскому календарю. В этом мне помог, по счастью, не спрашивая, для чего вдруг оно понадобилось, отец Исайя.
Солнце уже стояло в зените, когда я наконец-то попал в Скородом. Впрочем, сотники без меня времени даром не теряли, успев поутру потренироваться, да и вчерашнее занятие принесло свои плоды. Гвардейцы с пушкарями действовали хоть и не совсем согласованно, но улучшения были налицо. А у телохранителей со спецназовцами вообще получалось отлично.
Сводной репетицией с участием всех, я решил заняться ближе к вечеру, дав людям поспать. Сам за это время еще раз прогулялся в Кремль к Годунову, договорился об организации небольшого застолья для татарской сотни охраны, а заодно забрал у Устюгова большую половину изготовленных плащей-накидок. Остальные, как он клятвенно заверил меня, непременно будут готовы к вечеру.
Ну и в Воскресенский монастырь заглянул. Надо ж попрощаться с тещей, чтоб соблюсти видимость. Та была мрачна, сурова, лицо зареванное, глаза красные, воспаленные. Крестила и благословляла меня как-то автоматически, машинально, думая о чем-то ином. Но когда стала напутствовать меня, вгляделась в мое лицо, охнула и, испуганно прижав руку ко рту, отшатнулась. Кое-как добравшись до стула, причем все время пятясь и ни на миг не сводя с меня глаз, Мария Григорьевна плюхнулась на него и обличительно протянула:
– А ить ты удумал чегой-то, – едва я открыл рот, чтоб отпереться от всего, она замахала на меня руками. – И не лги, не лги ради бога! Я ж по очам твоим зрю. Федя-то ведает ли? – Я чуть помедлив, еле заметно покачал головой. – И правильно. Не надо ему ничего сказывать, – неожиданно одобрила она. – Я и сама тебя ни о чем вопрошать не стану, токмо об одном молю: убереги его. И Ксюшу, девоньку мою, не дай на растерзанье басурманину, – и она как-то жалостливо, по-старушечьи всхлипнула.
«Не зря в народе рассказывают про материнское сердце. И впрямь оно подчас такое чует, что и….», – думал я, спеша в Скородом.
Завершающая тренировка прошла хорошо. Не иначе как количество перешло в качество. А может, сказалось и мое присутствие, ибо никому не хотелось выглядеть перед князем неумехой. Я и сам участвовал в действе на равных со всеми, не раз и не два совершая броски в ноги Одинца, изображавшего хана, и валя его вместе с Годуновым – Емелей на траву. И хотя я был придирчив, стараясь думать за врага, и то и дело подкидывал разные хитрые вводные, особенно телохранителям со спецназом касаемо численности сопровождающих хана людей, но народ отлично ориентировался и соображал влет.
Закончили мы засветло, но солнце успело зайти за горизонт. К тому времени я еле передвигал ноги, а в голове осталось только одно желание: скорее бы все кончилось. Но требовалось подкрепить энтузиазм, подпитав его, чтоб хватило до завтрашнего вечера. И я, собрав людей в каре подле маленькой деревянной церквушки Ильи-пророка, толкнул им речугу, расписав, что за былины начнут слагать об их завтрашнем подвиге, какого не бывало в веках. Много я чего им наговорил, пытаясь вселить в застывший передо мной строй уверенность в грядущей победе.
Кажется, прониклись, осознали и даже, судя по гордо вскинутым головам, возгордились. Значит порядок. Можно и заканчивать. Правда, остался финал. Что бы такого сказать напоследок?
Я внимательно обвел взглядом стоящих. Гвардейцы смотрели на меня преданно, с верой. В голове невольно мелькнуло: «А сколько из них к завтрашнему вечеру глядеть уже никогда не будут? Не на меня – вообще».
Я стиснул зубы, упрекнув себя, что становлюсь излишне сентиментален, а сейчас надо быть…. Каким? Ответа я найти не успел – кто-то из дальних рядов ахнул:
– Гляньте, на куполе-то чего деится! Крест-то! Эхма!
И столько восторга было в этом восклицании, что все мгновенно задрали головы, уставившись вверх. Я поначалу не понял, но когда последовал примеру остальных, обомлел. Да, понимаю, объяснение простое: прощальный луч скрывшегося за горизонтом солнышка уже не мог осветить землю, но достал до верхушки деревянного купола. И все равно зрелище было фантастическое. Крест на куполе не просто сверкал сам, словно его только что начистили каким-то суперсредством, но и воздух вокруг него тоже горел, переливался, создавая радужный ореол.
Поначалу я как и остальные, зачарованно любовался, но через пару секунд спохватился. Такой эффект грех не использовать в своих целях и я рявкнул что есть мочи:
– А ежели бог с нами, кто на ны?!
И разом спало незримое напряжение, витавшее над строем. Загомонили, загудели, на лицах улыбки, словно завтра предстоит веселая прогулка, а не…. Впрочем, того, кто знает, что кому суждено, не спросишь. Хотя….
«Спросить-то не получится, а вот попросить кое за кого…», – осенило меня.
Как гласит мудрая ирландская поговорка, умный, оправляясь в путь, непременно помолится богу, но мудрый при этом не станет проклинать и дьявола. Мне, а главное Годунову назавтра предстояла такая дорожка, что в своем стремлении обеспечить Федору максимум безопасности, я был готов просить о помощи кого угодно – ангелов, богородицу, бога, черта и самого сатану.
Но как молиться темным силам я не знал. Да и не хотелось, честно говоря, связываться с ними – то ли помогут, то ли обманут. Опять-таки и цена может оказаться слишком высокой…. А что касаемо светлых, то они, на мой взгляд, чересчур высоко сидели. Да и воспитание… Молиться-то надо искренне, а как это сделать, если во мне до сих пор сказывался отцовский воинствующий атеизм, из-за которого я доселе испытывал изрядный скепсис как к самой церкви, так и к ее служителям. А когда просишь, но не веришь, то ничего хорошего не жди – еще обидятся чего доброго и наоборот напакостят.