Но моя команда касается не одной дюжины спецназовцев. Это сигнал для всех и пушкари приступили к работе, якобы оглаживая уголки сундуков, а на самом деле снимая полукруглые крышечки с уголков и высвобождая спусковые крючки.
Один.
Остановились друг напротив друга. Хан радушно распахнул объятия. Пушкари тянутся к другим крышечкам, скрывающим запоры, удерживающие боковую стенку, а я выпускаю локоть Федора и, шагнув вбок, припадаю на одно колено.
Улыбка на лице Кызы от этого еще шире. Радуется хан. Теперь его не станут называть сыном Толх Ахана, то бишь сыном человека, взявшего столицу. Такое прозвище получил его отец Девлет-Гирей, спалив Москву тридцать пять лет тому назад. Отныне и сам Кызы получит какое-нибудь прозвище, еще более пышное и великолепное. А как же иначе? Девлет-то хоть и сжег город, но на белом коне в него не въехал, жаром оттуда пыхало. Да и Ивана Грозного батюшке Кызы тоже пленить не удалось – когда столица полыхала, царские пятки сверкали то ли под Ростовом, то ли под Ярославлем. А Годунов, пусть пока и не венчанный на царство, но избранный государь, и вот он. Да и поклон его лучшего воеводы на самом деле царский.
Но радоваться хану предстояло ровно секунду. Закончился мой обратный отсчет. Ключ на старт. И когда хан заключил Федора в свои объятия, я повернул этот ключ, включив новый отсчет, где тоже расписано все чуть ли не по секундам.
Один.
Захватываю ноги обнимающихся и делаю резкий рывок, вкладывая в него все силы без остатка. Завалить два центнера – не шутка, но я управился, и мы трое летим на землю. Кажется, хан что-то успел выкрикнуть, но это явно не команда телохранителям – не иначе матюкнулся по-татарски.
Два.
Наполовину лежа на Годунове и прикрывая его своим телом, захватываю свободную руку Кызы. Его левая и без того нейтрализована – он лежит на ней и высвободить ее не в состоянии, а теперь и правая надежно взята мною на излом. Она у него здоровенная, крепкая, но если об колено, хрястнет в локте как миленькая и никуда не денется. Но это – крайняя мера, с нею мы погодим.
И тут раздаются выстрелы. Немного, всего девять (видно три пистолета дали осечку), но для шести телохранителей, думаю, достаточно. А вместе с ними, мгновением позже, ахнули и остальные гвардейцы, выбивая сотню, прибывшую с нами. Залп получился недружный, но ничего страшного.
Три.
Почти одновременно с выстрелами на нас сверху плюхаются телохранители Годунова. Один за другим. Но кучи малы нет – каждый четко знает свое место. Летяга, широко распахнув руки, обхватывает ноги Федора. Частокол страхует тело государя, склонив голову к его груди и на всякий случай придерживая его руки – нечего ими махать. Лапоток закрывает своим животом голову моего ученика, но не наваливается на нее, чтоб дышалось нормально. Кулебяка самый здоровенный изо всех, потому его задача – навалиться всей массой на хана. Кызы не вопит, не кричит – рычит, пытаясь вырваться, но лишь беспомощно ворочается под Кулебякой.
Остальные чуть поодаль. Вот там действительно куча мала – четверо телохранителей, старательно кутающие в бывшую дорожку пятерых барахтающихся татар. Крепко спеленать потом, успеется, сейчас главное – сработать как попало, лишь бы никто не вырвался.
Четыре.
Вступают в дело стрелявшие спецназовцы. Истома перехватывает у меня ханскую руку, Кочеток ловко выдергивает вторую, прижатую к земле, и начинает стягивать их хорошей добротной веревкой. Нетопырь коршуном кидается к куче мале – пришло время вязать остальных и в первую очередь ханских сыновей. А рядом с ним Зимник и Курнос, да и остальные на подходе.
Пять.
Вскочив на ноги, я бегло оцениваю обстановку. Сзади вся татарская сотня выбита – это хорошо. Гвардейцы, включая снайперов Горяя, успели спешиться, торопливо занимая оборону за телегами. Телеги с пищалями и арбалетами едут вдоль них, а сидящие торопливо раздают оружие. Последние телеги почти вплотную примыкают к крутому обрыву, отделяющему нас от речного берега – полукруг замкнулся. Но это позади, а впереди у меня самое уязвимое звено. Там и возле шатра Кызы-Гирея, где пока пребывает в оцепенении придворная челядь, удивленно таращась на происходящее и не веря своим глазам. Вот-вот они придут в себя и тогда….
Ну да, вон уже самый сообразительный нырнул вглубь шатра, еще один, в синем шелковом халате с яркими красными цветами, опрометью бежит куда глаза глядят, лишь бы подальше. Но к ним несутся на всех парах Вяха Засад с остальными спецназовцами, а полусотня Аркуды, издавая воистину медвежий рев (и тут подражание своему сотнику), летит вскачь к шатрам пленниц. Туда же громыхают передние подводы, торопясь замкнуть в наш полукруг три шатра, и прижаться спереди к крутому речному обрыву.
Итак, все по плану и влезать с указаниями ни к чему. Каждый из сотников сам знает, что делать ему и его людям, поскольку я их заранее предупредил на меня не рассчитывать – своих задач по горло, а потому пусть действуют самостоятельно, как на репетициях, чай, не маленькие. Да и задача в общем-то у них простая – обороняться, не допустив прорыва. И в распоряжении каждого по десятку пушкарей с пятью «сороками» и таким же количеством «органов».
Однако остальные татары из числа зевак постепенно приходят в себя. Плохо. Если рванут очертя голову – не остановить. Живым мы ни хана, ни его сыновей не отдадим, но оно понятно нам, а надо, чтоб стало понятно им.
Шесть.
Я кричу, предупреждая, что в случае сопротивления Кызы-Гирей вместе с сыновьями погибнет, но помогает мало. Кто-то не слышит, а услышавший не врубается – понималки, судя по выпученным глазам и оскаленным ртам, выключены напрочь. Придется принять превентивные меры.
Семь.
Я машу рукой Моргуну. Тот постоянно глядит на меня, как велено, потому видит мой жест сразу. И какой рукой я его сделал, тоже. Теперь сам бы не перепутал, ибо взмах правой – залп из органов, а левой – из сорок. Нет, все в порядке, махнул как и я, левой.
Дружного залпа не получилось, куда там. Но не страшно. Ух, как здорово сыграли пушкари на своих «сороках», бабахнув в разъяренные рожи. Выбили, конечно, не всех, кто ринулся вперед, но проредили первые ряды изрядно. Да и уцелевшие мгновенно шарахнулись назад, прочь от наших телег, оставив свободную зону метров в сто.
Восемь.
Я вновь ору, предупреждая татар о последствиях. Судя по истошному визгу ярости, на сей раз мой голос слышат многие. К тому же изрядно помогает наглядная демонстрация. Это Годунов по-прежнему лежит на земле, надежно закрытый со всех сторон телохранителями, а всю троицу Гиреев – Кызы, Тохтамыша и Сефера – успели поднять на ноги и у каждого два ножа под подбородком. Картина маслом, понятная без слов, ибо классика.
Девять.
Оглядываюсь на ханский шатер, из-за которого два других, увы, почти не видны. В них наши невесты. Непонятно одно, почему они еще там и отчего медлит Вяха. Понятно, что везти их сюда следует с предельной осторожностью, времени оно займет о-го-го, но я четко сказал ему: едва они окажутся у тебя, немедленно шли гонца для моего успокоения.
Ну и где гонец, чёрт бы его побрал вместе с Засадом?!
Десять.
Желание самому отправиться туда просто нестерпимое, и я, не сдержавшись, подзываю Груздя, намереваясь оставить его за себя, и начинаю его инструктировать, но вовремя спохватываюсь, взяв себя в руки. В конце концов, Галчонок ясно сказала, что особой дополнительной охраны близ их шатров нет. Следовательно, Вяха попросту не успел послать гонца и можно чуть подождать, ибо тут я гораздо нужнее, поскольку ситуация патовая. Татары не могут смириться с неизбежным, а мы хоть и взяли такие ценные трофеи, но покинуть их лагерь беспрепятственно не можем. Значит, надо задействовать для уговоров их командиров, а кому этим и заниматься, если не мне?
Выдергивал я из ханского окружения лишь тех, кто станет трудиться на совесть, уговаривая воинов угомониться, ибо они сами слишком много теряют в случае гибели Кызы. Да еще тех, кто стоял у шатра не один, а с сыном. У них тоже прямой интерес, чтобы все закончилось мирно – сын в закладе. Откуда я узнал про всех них? Спасибо консультациям Фарида-мурзы. Или вы думаете, я ради праздного любопытства выспрашивал его о наиболее знатных людях в окружении хана?
Говорил я с ними недолго, торопливо изложив самую суть. Либо они нас выпускают вместе с бывшими пленницами и тогда с головы хана и его сыновей не упадет ни один волос, либо… Мы, конечно, погибнем, спору нет, но я и мои люди к этому готовы. Зато и в живых никто из этой троицы не останется. Один выстрел в мешки с порохом – и красноречивый кивок на телегу, которую к тому времени подкатили вплотную к Кызы и его сыновьям – и от них клочков не соберут.
Груздь, стоящий подле меня, понимающе склоняет голову, полагая, что стрелять придется ему, а я продолжаю. Мол, сейчас я их отпускаю – кивок спецназовцам и острые ножи взрезают веревки на их руках – но им придется угомонить своих воинов.
Про то, что и хану с сыновьями, и их отпрыскам, придется отправиться с нами в Москву, я благоразумно умалчиваю. Об этом успеется. Когда угомонятся, обязательно начнется следующая стадия переговоров, и тогда….
Одиннадцати не было – где-то произошла промашка, осечка, прокол, просчет, потому что в глазах спецназовца Скока, наконец-то прискакавшего с весточкой от Вяхи Засада, плещется такой испуг, что мне сразу понятно: рули у ракеты заклинило и дальше нормальный полет невозможен.
– Живы?! – заорал я. – Они живы?!
Скок торопливо закивал.
Фу-у! Значит, полетаем по орбите, повращаемся. А рули и починить можно, не страшно. Ничего не страшно в этой жизни, кроме одного – того, что по счастью не произо…
– Тока худо там, – выпалил он.
– Ксения? – похолодев, выдавил я.
Скок потупился.
– Груздь, командуй, – рявкнул я и ринулся к спецназовцу, испуганно шарахнувшегося от меня.