– Прости, почтенный хан, я совсем забыл уточнить: земли ты дашь Руси во временное пользование, а из неволи отпустишь одних православных – остальные меня не интересуют. Благодаря этой существенной оговорке ты сможешь выменять их у нежелающих отпустить своих ясырей просто так, на своих собственных – у тебя ведь имеются и поляки, и венгры, и немцы. А отпустить на волю надо для того, чтобы они стали обрабатывать новые земли, доходы от которых станут делиться пополам между нашими странами.
– А нельзя ли обойтись вовсе без этого? – поморщился он.
– Можно, – невозмутимо согласился я, – но это невыгодно в первую очередь для тебя самого. Ведь отдав Руси земли и рабов, ты станешь гораздо сильнее.
Кызы-Гирей недоверчиво переспросил:
– Я не ослышался? Ты сказал сильнее?
– Именно так, – хладнокровно подтвердил я. напомнив, что он сделал в первую очередь, когда пришел к власти. Да увеличил численность собственных воинов, пытаясь тем самым ослабить свою зависимость от могущественных татарских родов. Но сила последних от этого все равно не уменьшилось, а кроме того воинам надо хорошо платить.
– А тут никаких расходов, ведь если в неурожайный год не мурза, не бей, а щедрый и милосердный султан и хакан обоих морей, – процитировал я запомнившийся мне кусочек его цветистого титула, – накормит их самих и их семьи, не дав умереть от голода, то и люди эти впоследствии против хана никогда не пойдут.
– Хлеб приобретаю, а серебро теряю, – глубокомысленно заметил хан.
– Да ничего подобного, – отрезал я. – Или ты забыл о приморских городах, из коих в твою казну польются серебряные ручейки, сливаясь в Бахчисарае в настоящую полноводную реку? Ведь доходы от торговли, за вычетом затрат на русские гарнизоны, тоже будут поделены поровну, и тогда….
– Торговли не будет, – перебил он. – Султан закроет Босфор и не пропустит через него корабли к городам, ставших чужими для него. Кроме того, у него имеется флот, наводящий ужас на все страны. А у Руси есть хоть один корабль?
– Они очень скоро появятся, – твердо пообещал я, но чуточку схитрил, заявив: – Поверь, главное не корабли – люди, ими командующие, а таковых на Руси в избытке. Ты пока не слышал о Нахимове, Корнилове, Ушакове, но будь уверен – никто из османских флотоводцев с ними не сравнится. А потому мы сумеем дать отпор их флоту, отогнав его подальше от крымских городов.
– Но остается Босфор, – напомнил он. – Или ты уверен, что русский флот сумеет….
– Для этого понадобятся десятилетия, – с сожалением сознался я. – Но вспомни-ка, ведь порвав с турками мы таким образом станем союзниками персидского шаха, а Аббас понимает важность торговли. И смотри, что получается. Все караваны из восточных стран двинутся через его владения на Северный Кавказ, оказавшийся в руках Руси, и далее в твое ханство, чтобы оттуда следовать в Европу. В древности эту дорогу называли Великим шелковым путем и он приносил немало дохода властителям, через чьи земли сей путь пролегал. Мы его возродим, но сосредоточим контроль за всей дорогой в трёх парах рук и руки эти – шаха Аббаса, государя всея Руси Феодора Борисовича и…. твои.
…Что и говорить, хан оказался дотошным, и каждый день у нас находились нерешенные вопросы, каковые мы с ним продолжали обстоятельно обговаривать во всех подробностях, включая сроки выполнения того или иного условия. Но это были мелочи, процесс шел вовсю.
Однако успевали и отдыхать, отведя для этого время после салят аль-асра. Вернувшись из церкви – надо же изобразить верующего – мы с с ханом усаживались за низенький столик, на котором нас уже ждали две чашки со свежесваренным кофе, и предавались обсуждению поэзии, а еще… музицированию.
Я не оговорился. Не зря же я прихватил с собой гитару, так что каждый вечер с нами незримо присутствовал Высоцкий. Разумеется, пел я преимущественно о чести, о достоинстве, о мужестве, о верной дружбе…. Признаться, имелись немалые опасения, что хан не прочувствует тонкость строк великого барда, все-таки разность культур, да и времен. Плюс загадочные аллегории: «Соленые слезы на ус намотал…» или «если мяса с ножа ты не ел ни куска»… Основа-то их в пословицах, поговорках, присказках, и, заметьте, русских, а не татарских. Но не успев до конца пропеть первую из песен, я по глазам хана понял – мои опасения напрасны. Разность разностью, а подлинно великое, вроде рафаэлевской мадонны или васнецовской богородицы понимают и чувствуют все. Это вам не какой-то черный квадрат, не абстракционизм, не примитивизм, то бишь, применительно к песням, не дешевая попса, вроде зайки моей.
Надо сказать, кое-какие из песен сослужили мне аж двойную службу. Выслушав «Корсара», хан уважительно поцокал языком и заметил:
– Написать такие строки под силу лишь тому, кто сам прошел через все. И, судя по ним, можно поверить – у Руси и впрямь будут корабли и уже сейчас есть достойные люди, чтоб на них плавать.
Впрочем, памятуя тексты Газайи, я не чурался и лирики. Романсы на стихи Есенина, Заболоцкого, Анненского и прочих он слушал с удовольствием, но судя по его просьбам повторить кое-какие из песен – Высоцкий пришелся по душе ему больше всего. Он даже изъявил желание с ним повидаться, на что я уклончиво ответил:
– И мне бы этого хотелось, хан, но увы….
– Великий наверное был воин, – задумчиво протянул он.
– Да, великий, – согласился я. – И погиб он в неравном сражении, но пощады не просил.
– Достойная смерть, – прокомментировал Кызы-Гирей.
Но пел и играл я не один. Когда во второй из вечеров хан, не выдержав, посетовал на отсутствие танбура[61], я заговорщически улыбнулся и… через минуту вынес его из своей комнаты, вручив Гирею. В том, что я заранее знал об этом его увлечении, я не сознался, пояснив иначе. Мол, такой тонкий знаток поэзии не может не любить музыки. Так и получилось, что пели и играли мы по очереди, а иногда и аккомпанировали друг другу.
Словом, время мы проводили интересно. Однако рано или поздно всему приходит конец. Седьмой день нашего общения оказался последним – в полдень прибыл гонец, известивший, что на русской земле не осталось ни одного татарского воина и ни одной деревни они на своем пути не разорили. Выслушав от меня эту новость, хан молча кивнул, сдерживая радость, и поинтересовался, когда ему позволят выехать к своим людям и разрешат отправиться обратно.
– Хоть завтра, – пожал я плечами, осведомившись: – А… наш договор?
Вообще-то их было два, но Кызы-Гирей предложил и я не возражал оставить втайне от всех будущий военный союз наших держав. Во всяком случае до открытого столкновения с Османской империей,. Ни к чему извещать будущего врага о существенных изменениях в раскладе сил. Куда лучше, если оно станет неожиданностью.
Но оставался другой, явный, о мире и дружбе. Те места, что хана не устраивали, подьячие исправили и переписали набело. Признаться, я рассчитывал, что Кызы-Гирей утвердит его своей подписью до своего отъезда, но он резко мотнул головой, перебивая меня.
– Пожалуй, я не стану торопиться с его подписанием. У нас говорят, кто не спешит, тот и на арбе зайца догонит. А еще советуют прежде чем взглянуть один раз вперед, вначале пять раз оглянуться.
– Помнится, у вас говорят и иное: кто долго выбирает, тому плешивая жена достается, – недовольно пробурчал я.
– Говорят, – кивнул хан. – Но согласись, князь, решение отдать земли и рабов, пускай не всех, а лишь православных, не следует принимать одному. Лучше собрать Диван, убедить остальных в выгодности союза с Русью, иначе… твое зловещее предсказание может сбыться куда быстрее и мало утешения, что я погибну не от черной смерти.
Я приуныл. Хотелось в очередной раз вернуться в Думу триумфатором, а заодно утереть нос Романову, но…. Что и говорить, хан прав. Действительно, в одиночку такие вещи не решают. Куда надежнее повязать свою знать участием в его составлении, дабы впоследствии никто из них не дергался.
– Ты не выпустишь меня, пока я не подпишу требуемое? – услышал я откуда-то издалека ханский голос.
Я посмотрел на Кызы-Гирея. Хан иронично прищурился, а уголки его губ чуточку изогнулись, готовые к насмешливой улыбке. Я высоко вскинул подбородок. Ишь какой! Во лжи уличить меня задумал. А вот фигушки тебе.
– Ну почему ж. Князь сказал, князь сделал, – на ходу изменил я любимое выражение одного из моих университетских приятелей Димки Викалюка «пацан сказал, пацан сделал». – Слова своего я нарушать не собираюсь.
– Тогда в путь, – предложил хан. – К чему откладывать.
Ближе к вечеру я вместе с ним и Сефером был под Москвой, а на утро следующего дня, появившийся в сопровождении боярской свиты Годунов привез и вручил обильные подарки. Хану и его сыну досталось по роскошной шубе, а кроме того пяток соколов, с которыми Сефер успел волю поохотиться, да столь удачно, что его трофеи исчислялись двузначным числом. Не забыл государь и про дары ханским женам, попросив передать особый поклон его любимой старшей сестре Кутлун-Султан.
Вечером, как водится, состоялся пир. Федор, пожалуй, веселился больше всех остальных. Не испортило его настроение и мое сообщение о ханском отказе подписать договор о союзе. Напротив, он кинулся ко мне с утешениями, горячо уверяя, что это воюют быстро, да и то такое дано не всякому, а с прочим как ни старайся, резвости не выйдет.
Утром мы выехали к южным рубежам. Вообще-то я не собирался провожать Кызы-Гирея, но что делать, если накануне, он по дороге в Москву попросил меня об этой услуге. Мол, тогда он будет до конца спокоен за безопасность своего отряда. Отказывать напрямую не хотелось и я пояснил, что в данном случае одного моего согласия мало. Кто знает, какие неотложные дела скопились в Думе, потому государь может и не дозволить. Увы, подсказать Федору не отпускать меня, я не успел – хан мастерски сработал на опережение, обратившись к нему с просьбой чуть ли не в первую минуту их встречи. Годунов же, верный слову ни в чем мне не отказывать и услышав от хана, что я не против, благодушно махнул рукой.