– Я, например, бываю счастливым, когда интеллект работает особенно плодотворно.
– Ты, ты… Я говорю о простых людях, таких, как я. Мысли мешают нашему счастью… Как-то Дик показал мне обобщенную голограмму тысяч людей. Господи! Сколько на свете дураков с птичьим интеллектом! Они ни о чем, кроме своих выгод, не думают и не могут думать. А на каких только постах они не сидят, какой властью обладают!
– А при чем тут счастье?
– Ну как же ты не понимаешь?! Именно они чаще всего испытывают счастье. Ум не мешает им. Разве это справедливо?
– Никак не могу привыкнуть к твоей логике. Давай разберемся, что такое счастье. Назовем так особое состояние, которое человек испытывает, когда удовлетворяется его самое сильное желание. Согласна?
– Не только. Бывает счастье без всякого желания… От бездумья, от простого созерцания неба…
– Бывает… Неосознанное. Такое состояние мы называем «радостью бытия». И оно отобрано в числе других поощрительных эмоций, как приманка жизни. Особенно часто мы наблюдаем его на голограммах детенышей. С возрастом эта радость приходит все реже. Ее сменяет другое, очень распространенное состояние – «тоска бытия». Но не эти переживания я имел в виду. Вернусь к своему определению. Счастье может быть коротким и длительным, чуть заметной вспышкой и глубоким потрясением. Все зависит от того, какое желание и как оно удовлетворено. Мини-желание приносит мини-счастье. Когда достигается великая цель, рождается огромное счастье. Великую цель может поставить только высокий интеллект.
– Ну какую ерунду ты говоришь, – возмутилась Рэти. – Я ставлю цель – добиться победы в какой-нибудь чертовой гонке. Рискую жизнью. Добиваюсь своего. И думаешь, я очень счастлива? Черта с два. На другой день мне плевать на эту победу. А когда я без всякой цели сплю с тобой, я счастлива, как богиня, если только богини бывали счастливы, в чем я очень сомневаюсь.
Так они пререкались, пока Лайт не привлекал ее к себе и они не забывали о всех голограммах.
Как-то она ему призналась:
– Старая сводня все чаще стала твердить мне одно и то же: «Пора заводить ребенка. Рожай. Будет поздно, пожалеешь…»
– По-моему, в этом случае она права.
– Вот видишь, какой ты непоследовательный! Сам прекрасно знаешь, что желание это неразумное, слепое, снижающее меня до уровня крольчихи.
– Ты испытала бы очень глубокое и длительное счастье. Не случайно естественный отбор связал эту эмоцию с инстинктом продления рода. Никогда счастье не бывает таким полным, как в периоды любви и материнства.
– Знаю эту приманку, – не дослушав его, подняла голос Рэти, – и не поддамся. Не доставлю старой дуре удовольствия, не принесу еще одного жильца в этот сумасшедший дом.
Уже задним числом Лайт по голограммам познакомил Рэти с трагедией Силвера и ролью Гудимена. Особенно потрясла ее правда о заключении комиссии Боулза.
– Как же мы все ему поверили?!.
– Не все, но поверили.
– Почему же молчал наш проклятый Инт? Почему человечество становится все глупее?
– Ты зря отождествляешь свое окружение со всем человечеством. Но есть в твоих словах и правда, которую нетрудно объяснить. Структуры интеллекта возбуждаются, растут, крепнут, когда они сталкиваются с новыми задачами, когда нужно вести борьбу, преодолевать препятствия. У нас всю умственную работу отдали ДМ и мэшин-менам. Питательные автоматы бесплатно насыщают. Зрелища отвлекают и убаюкивают. Что остается Инту среднего человека? Тупеть. Вместо знания довольствоваться верой. Вера – примитивнейшая форма умственной деятельности. Она создает иллюзию знания и заполняет вакуум непостижимости. Когда человеку трудно и он сам не может додуматься до правды, у него появляется готовность верить. Кому угодно и чему угодно. Лишь бы эти «кто» или «что» успокоили его, вернули надежду, посулили еще больше благ. Блага обязательны. Пусть это будет кусок пожирнее при жизни или райские кущи в загробном мире. И еще при этом обязателен страх. Это или страх божий – перед адом и вечными муками, или страх перед государственной машиной с ее тюрьмами и деструкционной камерой.
– Ужас! Ужас! – повторяла Рэти, сжимая пальцами виски. – Лучше бы ты не показывал всего этого. Лучше не знать.
– И тупеть?
– Я больше не могу, Гарри. Я уеду. Меня зовут в экспедицию. Скоростная – в космос. Будем испытывать новые двигатели. Не отговаривай. Иначе я сойду с ума.
Лайт знал, что отговаривать ее бесполезно. Он уже давно был готов к очередному побегу.
– Надолго?
– Не знаю…
– Мне очень грустно, Рэти… Обещай мне, что не будешь делать глупостей и вернешься ко мне.
– Ну конечно же вернусь! Просто мне сейчас необходимо оторваться от этой треклятой Земли.
– И еще, Рэти. Теперь ты много знаешь. И должна не только понять, но и помочь. Судя по всему, вместо провалившегося заговора готовится кое-что еще более страшное. Замешаны в этом и твой пра-пра, и Боулз, и Торн.
– А Дэви при чем?
– При них. Они в одной лодке. Я хочу поставить перед тобой очень высокую цель. Это будет наша общая цель. Поэтому возвращайся скорей, дорог каждый день.
– Ты заговорил, как пророк. Что ты от меня хочешь?
– Когда вернешься, возобнови отношения со всеми тремя, встречайся, где только представится возможность. Мы должны быть в курсе их замыслов. Теперь ты знаешь их голограммы, и тебе будет легче понять…
– Прекрасная Рэти в роли шпионки?
– Называй себя как тебе приятней. Но ты должна нам помочь.
– Милый! Чего я для тебя не сделаю!..
Это обещание и заставило Рэти присутствовать на помолвке. Она знала, что увидит и Боулза, и Торна, ставшего своим человеком в высших сферах.
После того как Рэти поработала в лаборатории, она впервые оказалась в окружении людей, знакомых ей с детства. Голограммы многих из них она видела, запомнила и теперь с интересом приглядывалась к своим родственникам с позиций неведомого раньше внутривидения. Она знала, что их Инт не поднимается выше третьей-четвертой ступени, а проще говоря, при всем их богатстве, высоких постах и самодовольных физиономиях они тупы и ограничены. За витринами сияющих лиц она видела и злобность, и зависть, и гнетущую скуку, и страх.
Рэти знала, что известные филантропы прикрывают расчетливыми благодеяниями свою скаредность и жестокость, а почтенные матроны, слывшие образцами добродетели, одержимы отвратительными пороками. Рэти чувствовала себя колдуньей, видящей людей насквозь, и не могла свыкнуться с этим состоянием. Порой подкатывала тошнота и хотелось тотчас же отключиться от сборища уродов. Но ее удерживало и любопытство, и желание помочь Лайту.
Вскоре она увидела жену Торна. Сю красовалась в набедрянке из жемчужных нитей. Это была новинка, привлекавшая взгляды. Необычным было и сочетание ее лиловых волос с вплетенными в прическу цветами-бабочками. Фирма «Джилстон» совсем недавно додумалась применить генную инженерию для производства безобидных декоративных монстров. Гибрид розовато-желтой катлеи с зелено-черной уранией выглядел очень эффектно. Лепестки орхидей только наполовину были растениями. Заканчивались они трепетавшими крыльями живых бабочек.
Рэти не могла не признать, что дочь генерала Боулза должна нравиться мужчинам, и эта мысль удовольствия ей не доставила. Она пожалела, что в архиве Лайта нет голограммы Сю. Очень хотелось бы узнать, что скрывается за томной улыбкой этой высокомерной законодательницы мод.
Увидев Боулза, Рэти ответила на его солдафонский поклон небрежным кивком и злорадно усмехнулась. Она вспомнила безобразно раздувшиеся структуры его инстинктов, уродливо извивавшиеся лианы гипертрофированных эмоций. Как бы искусно ни носил генерал маску безмятежного спокойствия и надменной учтивости, Рэти хорошо знала, какие страсти гложут его днем и ночью.
Наконец появился и Торн, излучавший оптимизм преуспевающего человека. Он совершил ритуал поздравлений и взаимных приветствий, жену одарил нежной улыбкой счастливого супруга и один за другим осушил два бокала. Как и надеялась Рэти, увидев ее, Торн поспешил к ней с третьим бокалом в руке.
Они сели на два дивана, которые телекомнаты свели в один, и могли разговаривать, чуть ли не соприкасаясь руками.
– Выпьем, Рэти, я тебя давно не видел.
Рэти протянула руку к своему автомату-поставщику и взяла готовый коктейль. В такие дни и вино и еда подавались обычным путем, но согласно меню, составленному и оплаченному устроителем приема.
– Выпьем, Дэви, хотя я по тебе не соскучилась.
– Я знаю, ты скучаешь по другому и завидую. Кстати, Рэти, ты давно видела Гарри?
Вопрос прозвучал не как случайная фраза в светской болтовне. Рэти почувствовала в его тоне не безразличие, а заинтересованность, и у нее мелькнула смешная мысль. Не собирается ли Дэви использовать ее в том же качестве, в каком она уже помогала Гарри?
– Не очень.
– Удивительный человек, – с оттенком печали произнес Торн. – Поистине безумный гений.
– Если ты будешь плохо говорить о Гарри, я плесну это пойло в твои бесстыжие глаза. Ты его не видел несколько лет. Как ты можешь называть его безумным?
– Единственно, кто не меняется, это ты, Рэти. Всегда восхищался тобой. Ты меня не поняла. Никогда ни одного дурного слова о Гарри я не скажу. Мне жаль его… Он, видимо, не вводит тебя в курс своих дел. А ведь он добился огромных успехов. Добился и по-прежнему прозябает.
Торн горестно развел руками. Должно быть, он уже порядочно выпил и говорил с пьяной откровенностью.
– Откуда ты знаешь о его успехах? – спросила Рэти.
– Догадываюсь. Когда стало известным чудо рук Силвера, я понял, что это дело Гарри. Витаген стал реальностью. При желании Гарри мог бы стать богатейшим человеком… После этого прошло много времени, и я уверен, что он не топтался на месте.
– А почему это так тебя волнует? У вас с ним всегда были разные представления о прозябании и процветании.
– Он мне нужен. – Торн приблизил свои губы к самому уху Рэти и заговорщически зашептал: – Понимаешь – нужен. Как союзник нужен. Вместе с ним мы перевернули бы мир.