– Если не возражаете, в моем номере.
Молроу нехотя выбрался из-за стойки и последовал за Лайтом, не забыв прихватить с собой рюмку и бутылку.
– Я вас слушаю, но недолго, – предупредил он, усаживаясь.
Лайт в течение одной секунды проделал операцию с капсулами ультразвука и, не дав Молроу времени выразить свое возмущение, сказал:
– Только теперь мы действительно наедине. То, что я говорю, никто, кроме вас, не слышит. Захотите меня ругать, прикладывайте большой палец к гортани – тогда не услышат и вас. Вот сюда… Как вы вскоре убедитесь, эта предосторожность была не лишней.
– К чему эта комедия, черт вас возьми?! – заорал Молроу, не считая нужным пользоваться рекомендованной манипуляцией.
– У вас есть семья, мистер Молроу? Жена, дети, любимые люди?
– Как у всех нормальных людей. Все у меня есть, в том числе и отвращение ко всякого рода тайнам, секретам и прочей чертовщине.
– А если вы узнаете, что от некоторых тайн и секретов зависит, увидите ли вы своих близких или нет, вас они тоже не заинтересуют?
– Что вы имеете в виду? – с прежним подозрением, но и с пробудившейся тревогой спросил Молроу.
– Продолжение нашего разговора состоится только в том случае, если вы выполните мое требование. – Лайт указал, куда нужно прикладывать большой палец левой руки.
Молроу помотал головой, брезгливо посмотрел на кончик пальца, ничего на нем не увидел, но подпер им гортань.
– Все время держать его в таком положении необязательно. Только когда будете говорить. А теперь слушайте. Вы были главным архитектором Кокервиля. Благодаря Кокеру вы стали богатым человеком. Естественно, вы ему благодарны и преданы. И вы, вероятно, считаете, что он вас пригласил на свой юбилей из глубокого к вам уважения. А в действительности причина совсем другая.
– Какая еще? – спросил Молроу, с опозданием под нося палец к горлу.
Лайт повторил все, что уже рассказывал Плайнеру, объяснил, по какому принципу подбирались гости, и добавил:
– Вас пригласили только для того, чтобы вы создавали такие же проекты, как тот, по которому воздвигнуто это великолепное убежище для избранных. Создавали потом, когда по их планам Земля будет испепелена, а все архитектурные шедевры превратятся в руины. После этого вам поручили бы строить новые города для процветания кокеровского царства.
Молроу, как и полагалось ошарашенному человеку, изменился в лице и молчал, не находя подходящих слов. А Лайт продолжал уточнять, подбирая такие детали, которые возбудили бы нужные нейронные группы у его слушателя. Он хотел вызвать у Молроу ужас и помочь коренным эмоциям самосохранения подавить все другие: самодовольство, беспечность, честолюбие, недоверие… Нужно было расшатать привычную для Молроу систему умозаключений малого круга, связанную только с его профессиональными интересами и личным благоденствием.
– А какие у вас доказательства? – шепотом спросил Молроу, не забыв про свой палец.
– Множество. Попробуйте понять, почему ни вам, ни другим ученым не разрешили взять с собой даже жен, а в нашем же кемпе вы можете встретить мультимиллионеров, прибывших не только с детьми, но и младенцами-внуками? Очень они нужны, эти детки, для участия в юбилее?.. Другой факт. Если бы вы вздумали сейчас покинуть Кокервиль под любым предлогом, даже если бы у вас на Земле умирал ребенок, вас бы отсюда не выпустили. Можете проверить по моему узлу. Пока еще он действует, но пройдет час-другой, и всякая частная связь с Землей вообще прекратится. Вся она будет сосредоточена в руках генерала Боулза. Достаточно?
Молроу молчал долго. Крупные капли пота выступили на его высоком лбу. Он посмотрел в глаза Лайта, отвел взгляд в сторону и словно выдавил из себя вопрос:
– Что вы от меня хотите?
– Я хочу попытаться помешать злодеям. Хочу сорвать их план. Спасти многих людей, и ваших детей в том числе. Для этого мне нужна ваша помощь.
– А что я могу сделать?
– Мне нужно знать планировку главного корпуса.
Помедлив, непослушными руками Молроу на первом попавшемся экране набросал замысловатую схему.
– Вас, наверно, интересуют личные апартаменты Кокера? – спросил он.
– Интересуют, но не в первую очередь, – улыбнулся Лайт. – Если вы думаете, что моя цель – добраться до этого старого пройдохи, то вы ошибаетесь. Гораздо важнее для меня расположение энергетического корпуса и пути подхода к нему.
Молроу поднял удивленные глаза.
– Он абсолютно недоступен.
– Не имеет значения. Покажите его.
Молроу от одного из крайних отсеков отвел в сторону короткую линию, а на конце ее, как мыльный пузырь на соломинке, возник расцвеченный шарик.
– Это галерея, – объяснял Молроу, указывая на линию, – единственное звено, связывающее энергетический центр с остальными корпусами Кокервиля.
– Каково ее назначение?
– Здесь проходят волноводы, передающие все виды энергии на местные распределительные подстанции. И еще… В случае крайней необходимости через галерею можно пройти в диспетчерскую. В ней сосредоточено все управление.
– Чем?
– Этого я не знаю. Но думаю… Если вы правы и действительно готовится… Все программы и исполнительная аппаратура должны находиться там. Думаю так, потому что более подходящего, недоступного и засекреченного места в Кокервиле нет.
– А как проникают в диспетчерскую в случае крайней необходимости?
– Галерея перекрыта двумя щитами. Ни пробить, ни прожечь их невозможно. Сложнейший шифр, открывающий их, известен только Боулзу.
– И других путей нет?
– Это единственный.
– Подумайте хорошенько. Может быть, можно добраться туда через космос?
Впервые за время беседы Молроу издал хриплое подобие смеха.
– Конечно… Добраться до вентиляционных шахт, прогуляться по горячим зонам, а там уж рукой подать.
– Не смейтесь, Молроу. Покажите, где выходы в космос.
– Вы серьезно? – Молроу с вновь возникшим подозрением посмотрел на Лайта. Мелькнувшая было в самом начале их беседы мысль о том, что перед ним психически больной человек, снова появилась. Но сразу же отпала. Слишком логичным, страшным и убедительным было все, что он услышал. – Выходов несколько. Только для ремонтных бригад роботов на случай исправления повреждений обшивки… Ну, если удар метеорита или что-нибудь вроде этого.
– Где они? Покажите.
Молроу в трех местах галереи поставил крестики.
– Шифр от этих люков тоже у Боулза?
– Нет. Такая предосторожность не предусмотрена, потому что только самоубийце может прийти мысль воспользоваться этими выходами. Довольно простая система запоров, требующих только физической силы роботов. Человеку, конечно, с ними не справиться.
Лайт внимательно изучал схему, запоминая каждую деталь.
– Самый близкий к шахтам выход вот этот? – уточнил он, указывая на один из крестиков.
– Ближе нет.
– Какое расстояние от него до входа в шахту?
– Метров тридцать. Но повторяю, доктор, в самой шахте даже самый совершенный робот обречен на уничтожение, – адская температура и весь набор гибельной радиации. Выход – только для работы на поверхности.
– Это я понял, Молроу. Теперь покажите мне внутреннюю планировку помещения, ведущего из шахты в диспетчерскую.
Перестав чему бы то ни было удивляться, Молроу точными штрихами начертил лабиринт ходов.
– Вы ни черта не запомните.
– И это пусть вас не беспокоит. Теперь все ясно, можете стирать. Вы забыли про свою бутылку. Советую выпить, – уж очень плохо вы выглядите. Не знаю вашей нормы, но напоминаю: если вы опьянеете настолько, что потеряете контроль над своим языком, и вас и меня могут убрать до того, как примутся за Землю. Жизнь ваших детей теперь зависит еще от вашей выдержки, от умения молча ждать дальнейших событий.
– Вот что, доктор Лайт… Не знаю, что вы задумали и как собираетесь провернуть задуманное, но если вам удастся… Я… Можете на меня положиться во всем.
– Спасибо, Эд, вы мне очень помогли. Поверьте, что все будет хорошо.
На этом они расстались.
23
– Если тебе не позволят меня сопровождать, я сегодня же улетаю на Землю.
– Никуда ты не улетишь, Рэти.
– Ты сомневаешься в моем упрямстве?
Лайт подошел к ней, ласково отвел прядку волос и коснулся ее правого уха. Так же нежно взял ее за руку и пожал большой палец.
– Что ты делаешь?
– Молчи и слушай внимательно. В этих благословенных владениях твоего пра-пра прослушивается и записывается каждое слово. Но только в том случае, если слова произнесены обычным голосом. Сейчас я говорю с тобой в ультразвуковом диапазоне выше двадцати килогерц. Ты меня хорошо слышишь?
– Как всегда.
– И это только потому, что я оснастил твое прелестное ушко одной хитрой штуковиной. На вид и на ощупь она так же неприметна, как наши датчики биотоков, но обладает свойством преобразования звуковых частот. Никто, кроме тебя, сейчас не слышит меня в Кокервиле.
– Это чудесно, Гарри!
– Молчи! Ты не выслушала меня до конца. Я хочу, чтобы подслушивать не могли не только меня, но и тебя, когда я с тобой разговариваю. Поэтому, когда будешь отвечать на мои вопросы или захочешь сообщить мне нечто, не подлежащее оглашению, приложи палец к гортани… Покажи, как ты это сделаешь… Правильно. Теперь говори.
– Я люблю тебя, Гарри.
– Спасибо. Но это ты можешь говорить обычным голосом. Теперь продолжим разговор, начатый ранее. Не забудь только про палец, когда будешь возражать.
– Не забуду.
– Ты уже допустила ошибку. Точнее – мы допустили, и не одну, а две. Твоя первая реплика «как всегда» и последняя «не забуду». Они прозвучали как обычно и записаны. Причем записаны после моих объяснений, которые зафиксированы у них как длинные паузы. Теперь охранники будут ломать голову над тем, что означают твои слова и чем они были вызваны. Приложи палец и скажи, понятна ли тебе механика нашего общения.
– Ты мне надоел со своими наставлениями, – ответила Рэти, прижимая палец к горлу. – А разве полное молчание не вызовет у охраны подозрения?