Но едва я попытался осторожно приблизиться, как кабан убежал с громким хрюканьем, свидетельствовавшим, что он нас почуял. Мы снова двинулись в путь. Дождь перестал, и где-то вдали гиббоны приветствовали показавшееся солнце своим меланхолическим улюлюканьем.
Внезапно совсем рядом с нами тишину леса прорезали два пронзительных выкрика: «ку-ваи! ку-ваи!» Это был зов большого аргуса[26], таинственной птицы Борнео, которую все путешественники всегда слышат, но никогда не видят. И вдруг, прежде чем я успел вскинуть ружье, сквозь заросли промчалось какое-то длинное пятнистое животное. Я подумал было, что это пантера, но только что выпавшее перо указало мне на мою ошибку. Это был всего-навсего самец-аргус. Меня ввели в заблуждение его рост — он был величиной с павлина — и серое оперение, усеянное маленькими золотистыми глазками[27].
Птица тщательно расчистила на земле круг диаметром примерно два метра, выбросив за его пределы все веточки и сухие листья. На такой площадке аргус исполняет свой брачный танец, подпрыгивая на месте, хлопая крыльями, качая головой и издавая услышанные нами крики, призывающие самку.
На этом безупречно чистом пространстве птица не выносит даже вида какого-нибудь предмета. Даяки используют эту странную манию, помещая на танцевальной площадке куваи ловушку с обыкновенной веточкой вместо приманки. Стоит ему заметить постороннее тело, как он бросается его убирать и оказывается в плену.
— Мне бы хотелось увезти одну из этих птиц к себе на родину, — сказал я.
— Невозможно, — возразил мой проводник. — Поймать его легко, но вот сохранить живым в деревне — совсем другое дело. Куваи так горд, что умирает от гнева при одном виде курицы, уродство которой кажется ему карикатурой на его красоту.
После полудня мы не встретили больше ни одного животного, и ближе к вечеру Таман остановился ненадолго, чтобы приготовить себе жвачку из бетеля. Я сидел рядом с ним, следя за бегавшим по моему пальцу гигантским муравьем, достигавшим в длину почти трех сантиметров, как вдруг в двух метрах от нас папоротники раздвинулись, и появилось рыло великолепного кабана. Удивленный не меньше нас, он замер с поднятыми ушами и наморщенным пятачком, стараясь уловить запах этих двух скорчившихся перед ним предметов. Но едва я потянулся к своему карабину, как кабан издал испуганное хрюканье и убежал галопом, скрывшись в зарослях. Я был взбешен, что совершил такую непростительную ошибку: охотник в лесу никогда не должен оставлять свое оружие за пределами досягаемости.
Носовой трубный звук, издаваемый «торговцем стеклом» — так мы прозвали большую ночную цикаду, которая поет только ровно в шесть, — уже возвестил о приближении ночи. Мы выбрали на берегу небольшого потока более или менее ровное место для привала. Экваториальный лес обладает неисчерпаемыми запасами строительного материала: каждое срубленное дерево немедленно заменяют несколько других, только ждавших его смерти, чтобы устремиться к свету. Поэтому я без зазрения совести срубил около тридцати прямых, как шест, молодых деревьев толщиной в руку. Из более длинных стволов Таман Н’Джок быстро соорудил остов убежища, покрыв его ветками и листьями папоротника. Другие пошли на изготовление пола, который должен был предохранить нас от сырости и задержать вторжение пиявок. У обоих концов нашего однодневного жилища мы разожгли по костру и запаслись валежником, чтобы защитить себя от ночной прохлады.
Рассчитывая с присущим мне оптимизмом на убитую дичь, которая обеспечит нам пропитание, я не захватил никакой еды. Но в корзине моего, к счастью, более предусмотрительного спутника нашелся мешочек рису. Мы поставили варить его в пустотелых стволах двух больших бамбуков, и полчаса спустя в распоряжении каждого из нас был длинный цилиндр с вареным рисом, которому бамбук придал привкус каштанов.
Затем мы растянулись у костра и закурили огромные сигареты из даякского табака. Лес, такой безмолвный днем, жил интенсивной ночной жизнью. Вокруг нас, на земле и деревьях, жужжали миллионы насекомых и квакали маленькие лягушки. Некоторые из этих лягушек, величиной едва ли не с кузнечика, прятались под жердями пола и без конца терзали наш слух одной и той же высокой нотой. Другие прилепились к стволам деревьев или к большим листьям папоротника и удивительно похоже подражали писку выводка цыплят, суетящихся вокруг наседки.
Примостившаяся по соседству сова посылала нам через правильные промежутки времени свое резкое «увак-увак», а над нашим убежищем, испуская пронзительные крики, сновали тупайи — маленькие, похожие на белок насекомоядные. Близ ручья задавали концерт лягушки-волы, напоминая своим мычанием перегоняемое стадо, вдали разносился по лесу хриплый крик самца-кабана. Тьму прорезали молнии тысяч светляков; между стволами время от времени начинал раскачиваться маленький фосфоресцирующий фонарик какого-нибудь светящегося жесткокрылого.
Мой спутник задремал с сигаретой в углу рта» Я подбросил топлива в огонь и заснул в свою очередь, обратив глаза к лесному своду, сквозь который никогда не было видно ни луны, ни звезд, ни солнца.
На рассвете, искупавшись в ледяной воде потока, мы возобновили поиски в древовидных папоротниках. Многочисленные ночные следы свидетельствовали о присутствии кабанов, привлеченных изобилием маленьких кислых плодов с хрустящей кожурой у подножия некоторых деревьев. Но за два часа молчаливого продвижения мы не встретили никого, кроме оленька[28] — маленького животного ростом с зайца, — который выскочил у наших ног из гущи папоротников.
Обескураженные, мы присели наконец под каким-то деревом; Н’Джок снова приготовил себе жвачку из бетеля, а я тем временем свертывал огромную сигарету из листа дикого банана. Тут я вдруг почувствовал, что в спину мне смотрит живое существо. Незаметно повернувшись, я увидел в нескольких шагах от нас большого кабана, явно удивленного нашим присутствием. Едва его взгляд встретился с моим, как он бросился в папоротники. Наученный вчерашним опытом, я держал карабин на коленях и не стал лишать себя удовольствия послать ему вдогонку пулю, прежде чем он успел скрыться. Выстрел заставил подскочить моего спутника.
— Что случилось?
— Баби, но он ушел.
Н’Джок недоверчиво поглядел на меня, и, чтобы убедить его, что я не грезил, мне пришлось показать ему совсем свежие следы животного. Согнувшись, он долго всматривался в землю, ища капли крови или клочки шерсти, затем выпрямился, качая головой.
— Ты промахнулся. Да вот, погляди, куда попала твоя пуля.
И он показал мне срезанное деревцо впереди того места, где, как я думал, стоял кабан в то мгновение, когда я нажал на спуск. Я выругал себя за столь поспешный выстрел. Мне был достаточно хорошо знаком сатирический склад ума даяков, и я не сомневался, что рассказ о моей неудаче с быстротой молнии облетит все племя. Даяки никогда не упоминали об удачных выстрелах, считая их чем-то само собой разумеющимся. Но стоило мне однажды упустить кабана, подстрелить которого было просто невозможно, в последующие дни все мужчина деревни спрашивали меня с насмешливым видом: «Значит, он все еще бегает, этот баби». Я уже понял, что мой спутник сочиняет историю, которую станет рассказывать по возвращении. Словно в подтверждение моих мыслей, он снова покачал головой:
— Однако же он был недалеко.
Я уже собирался запальчиво возразить Н’Джоку: мол, если он такой умный, то ему остается только взяться за ружье, как вдруг совсем рядом с нами раздался громкий хрип.
— Баби! Он мертв! — вскричал Н’Джок и бросился в заросли. Я последовал за ним, и мы сразу наткнулись на нашего кабана: он уже испустил дух, и пузыри кровавой пены выходили из его ноздрей. Пуля прошила его наискосок, задев сердце, но у него еще хватило сил пробежать несколько метров, прежде чем рухнуть. Если бы не шумный предсмертный вздох, мы бы его не нашли. Я снова допустил ошибку. Всегда, особенно в лесистой местности, нужно как можно дольше идти по следу животного, в которого стрелял, даже если думаешь, что промахнулся. Не раз после долгих поисков ты найдешь дичь мертвой или раненой и неспособной бежать дальше.
— Ты все-таки попал в него, — констатировал Н’Джок с довольным видом.
— Я был в этом уверен, — нахально солгал я.
Тогда он сделал надрез на хребте нашей неожиданной жертвы в том месте, где слой сала наиболее толстый, и с улыбкой повернулся ко мне:
— Он очень жирный!
Взяв кабана каждый за одну лапу, мы с трудом потащили его через заросли к ручейку. Там Н’Джок занялся последним туалетом свиньи, то есть дочиста вымыл и выскоблил ее. Затем сильными ударами мачете он разрезал ее вдоль, и мы погрузили по половине в свои корзины. Голова животного обычно дается охотнику, но я с готовностью уступил ее своему проводнику, не испытывая особого желания нести еще с десяток килограммов.
Долгие часы ходьбы по ужасной местности с половиной кабаньей туши за плечами превращались в настоящую пытку. Я назвал это «посмертным реваншем баби»! В тот день мы забрались особенно далеко от деревни. Мой выстрел прозвучал в восемь часов утра, а первых домов мы достигли только в шесть часов вечера, так как, естественно, время от времени останавливались, чтобы передохнуть.
Мы шли, сгибаясь под тяжестью своей ноши, и ротанговые лямки корзин врезались нам в плечи, как вдруг мой проводник обернулся ко мне:
— Держи ружье наготове: сейчас мы пересечем поляну, где живет бали — злой дух. Он зовется Уджук Лойонг. Сюда никто не рискует ходить безоружным.
— Но что он может нам сделать, этот бали?
— Много лет назад он бродил вокруг деревень и посылал невидимые стрелы в людей. Все, в кого он попадал, умирали два дня спустя с красным пятном на шее в том месте, куда угодила стрела. Люди гибли каждый день, и мы думали, что всех ждет та же участь. Тогда старики положили приношение на берегу реки, попросив Уджука Лойонга быть нашим другом. На другой день все предназначенные для него подарки унес паводок. С тех пор Уджук Лойонг стыдится своей неблагодарности по отношению к даякам. Он больше не хочет убивать тех, кто был так добр к нему. Поэтому он отыгрывается