За день до нашего прибытия один из жителей деревни убил великолепную пантеру и с гордостью показал нам ее шкуру, достигавшую в длину около двух метров. Эту пантеру называют дымчатой из-за украшающих ее мраморных разводов, кое-где затушеванных, как можно видеть на этой на редкость красивой шкуре. К несчастью, голова и лапы оказались отрезанными, что лишало ее всякой научной ценности. Тогда охотник предложил нам череп животного, но предварительно он вырвал кривые клыки, пользующиеся большим спросом у даяков и зачастую имеющие хождение вместо денег.
В голодное время два зуба дымчатой пантеры можно обменять на двадцать тинов риса (в одном тине содержится шестнадцать — двадцать литров), а если к тому же зубы плавают на воде, как это бывает с дуплистыми клыками старых животных, то они стоят в два-три раза дороже.
В обычное время эти зубы являются просто хорошим помещением капитала и внешним признаком богатства. Замужние женщины благородного происхождения, то есть принадлежащие к семье вождя, украшают несколькими рядами таких зубов корзины, в которых они носят младенцев. Таким образом, зубы пантеры представляют постоянный предмет торговли, и отдельные семьи копят их, как некогда откладывали в шерстяной чулок золотые экю.
Но покупатель должен быть особенно недоверчивым, так как часто ему предлагают — и это не раз случалось с нами — фальшивые зубы пантеры, которые оказываются всего лишь источенными зубами медведя, имеющими гораздо меньшую ценность. Некоторые искусные фальсификаторы даже ухитряются вырезать довольно похожие подделки из оленьего рога.
Шкура также имеет символическое значение, и в принципе на ней могут сидеть только вожди. Вообще даяки считают дымчатую пантеру исключительно благородным животным, королем леса, и ее умерщвление сопровождается особым церемониалом.
Когда во время охоты на кабана собаки подымают дымчатую пантеру, она спешит укрыться в верхних ветвях дерева. Тогда охотник кладет на землю свое копье и мандоу и обращается к животному: «Твой час пришел, царь животных. Я не хотел убивать тебя, но должен исполнить волю духов. Поэтому я надеюсь, что ты не будешь питать ненависти ко мне и не причинишь мне зла. Я доверяю тебе, вот я приношу тебе копье и мандоу. Я знаю также, что ты благороден и не побежишь трусливо перед лицом смерти».
Закончив речь, охотник берет свое копье и взбирается к противнику, а в это время собаки воют от возбуждения у подножия дерева. По словам даяков, пантера никогда не пытается бежать или защищаться. Она смотрит на человека, который с трудом продвигается к ней, и стоически ждет, чтобы он пронзил ей сердце заостренным наконечником своего копья.
Вокруг Бангау водилось также много медведей, о чем свидетельствовали следы их когтей на коре деревьев и множество стволов, расщепленных надвое косолапыми, стремившимися завладеть медом диких пчел.
С наступлением ночи медведи подходили к самой деревне, чтобы опустошать крохотные плантации сахарного тростника. В то время как кабаны шумно жевали стебли сахарного тростника, предоставляя сладкому соку стекать им в глотку, медведи ломали стебли пополам, осторожно извлекали мякоть своими кривыми когтями и устилали место пиршества длинными, безупречно очищенными трубками.
Некоторые не довольствовались этим диетическим режимом и не колеблясь похищали свинью-другую из загона на краю деревни. Мне рассказали даже историю о медведе с извращенными вкусами, который пожирал мертвецов, сбрасывая для этого крышку с гроба, стоящего, по даякскому обычаю, на подставках. Медведь не показывался неделями, и уже начинали думать, что он переменил место жительства. Но стоило торжественно отнести мертвеца на маленькое кладбище на берегу реки, как медведь в тот же вечер являлся справлять тризну.
Жители деревни в течение нескольких лет пытались избавиться от этого осквернителя гробниц, однако зверь был крайне осторожен и своим непогрешимым нюхом издалека чуял присутствие человека в засаде. В конце концов косолапый свалился в приготовленную для него яму и напоролся на вбитый в дно острый бамбуковый кол. Медведь был так тяжел, что понадобилось шесть человек, чтобы вытащить его из ловушки. Ни к чему говорить, что, хотя он был очень жирный и хотя даяки обычно ценят медвежатину, никто не захотел дотронуться до него, и справедливости ради его труп бросили свиньям.
Несмотря на изобилие медведей в окрестностях Бангау, их редко приходилось видеть днем. Однако как-то раз, когда я и Ладжанг потрошили оленя, мы услышали поблизости яростное рычание, сопровождаемое пронзительным хрюканьем.
— Это медведь дерется с кабаном! — вскричал Ладжанг.
Схватив свое копье, он бросился в заросли, а я с карабином последовал за ним. При нашем приближении к месту, откуда доносились звуки, какое-то грузное животное с шумом убежало. Выйдя на маленькую поляну вокруг большого дерева, мы застали там только огромного кабана с косматой мордой; один бок у него был окровавлен. Животное кидалось из стороны в сторону, находясь, очевидно, во власти сильного возбуждения.
Заметив наше появление, кабан бросился прямо на нас; по-видимому, его близоруким глазкам почудился медведь. Я уже поднял свой карабин, но, не добежав каких-нибудь трех метров, он почуял ненавистный человеческий запах и сделал резкий поворот. Так как у нас уже было достаточно мяса, мы предоставили ему идти своим путем, не без сожаления упуская это великолепное количество сала, равного которому мы, быть может, больше не встретим.
Осматривая окрестности, мы быстро восстановили детали разыгравшейся там драмы. Оказалось, что большим деревом в центре полянки был литокарпус, родственный европейским дубам и приносящий похожие на желуди плоды. Плоды эти очень любят все животные: следы когтей на коре свидетельствовали о том, что медведь спускался с дерева, когда появился кабан. Так как и тот и другой наделены одинаково скверным характером, то встреча получилась довольно-таки грубой, но свинья осталась хозяином положения.
Плодоносящие деревья всегда привлекают к себе птиц и млекопитающих со всей округи. Поэтому через два дня после описанного случая я решил устроить в этом месте одиночную засаду в надежде снова увидеть большого кабана. Поскольку оно находилось всего в часе ходьбы от Бангау, то я добрался туда вскоре после захода солнца и устроился под деревом, скрытый заслоном из воткнутых в землю ветвей. Не желая упустить случая пополнить свою коллекцию птиц, я захватил с собой только охотничье ружье, один ствол которого был заряжен дробью, а другой — круглой пулей.
Едва я засел, как появилась пара неслышных, как тени, оленей мунтжаков, которые принялись поедать устилавшие землю желуди. Я не шевелился, и, так как ветер мне благоприятствовал, грациозные животные прошли, ничего не почуяв, в нескольких шагах от меня и медленно удалились.
Затем на дерево с шумом опустились два больших черных калао — напоминавших зонты благодаря своим узким телам и длинным шеям, которые заканчивались кривыми клювами, — и начали трапезу, сопровождая ее ссорами, хлопаньем крыльев и носовыми криками. К ним присоединилась стайка зеленых голубей, тихих и незаметных, когда они не двигались, потом несколько дятлов-бородастиков — зеленых птиц с толстыми клювами, окруженными венцом черных волосков; они издавали металлические крики, назойливые, словно удар молота по наковальне.
Наконец из-за кустов показалась косматая голова большого кабана. Он медленно продвигался, долго нюхая землю и останавливаясь на каждом шагу, чтобы разгрызть плод. Когда он подошел совсем близко, я заметил с удивлением, что за ним следовала стайка из пяти руль-руль — маленьких лесных куропаток; у самца на голове был хохолок из красных перьев.
Сначала я подумал, что присутствие птиц было случайным: просто они пришли поесть плодов, как все другие. Но я заметил, что они все время держались возле кабана, то опережая его, то следуя вплотную за ним. В трех метрах от меня животное остановилось и начало жадно поедать плоды, покрывавшие землю, куропатки же собрались перед его рылом.
Тогда я понял причину этого странного содружества. Так как плоды литокарпуса слишком велики, чтобы куропатки могли проглотить их целиком, то заботу разгрызать их птицы предоставляли свинье. Пока она грызла желуди, птицы подбирали падавшие с ее морды кусочки, склевывая без колебаний даже те, которые приклеились к губам животного.
Иногда какая-нибудь куропатка обходила вокруг кабана и клевала его кожу. Одна из них даже вскочила на мгновение на спину животного, которого это, видимо, не удивило. Вероятно, такое содружество птиц и свиньи имело двоякий смысл. Куропатки питались остатками трапезы своего спутника, избавляя его взамен от паразитов, и поднимали тревогу в случае опасности, компенсируя своей бдительностью близорукость кабана.
Меня все же мучили сомнения. Стрелять ли в кабана, казавшегося очень жирным, или в одну из куропаток для моей коллекции? В конце концов высокое восторжествовало над низменным в этом споре, и, не без горечи думая о куче сала, которое уйдет от меня, я прицелился в одну из руль-руль.
Птицы обладают таким совершенным зрением, что это неуловимое движение не ускользнуло от куропаток. Две из них с беспокойством подняли головы и издали тихое тревожное кудахтанье. Кабан тотчас бросил есть и с подозрением понюхал воздух. Я не стал больше ждать и выстрелил в самца с ярким хохолком. После выстрела кабан мгновенно исчез в кустах, сопровождаемый четырьмя уцелевшими куропатками.
Я подобрал свою жалкую добычу и снова сел в засаду, говоря себе, что этому кабану необычайно повезло. К счастью, я был один, ибо даяку трудно представить, что можно пренебречь столь великолепным животным, чтобы застрелить птицу! Подобная самоотверженность была, однако, частично вознаграждена, так как попозже я убил мунтжака, также явившегося полакомиться желудями.
Выпотрошив свою жертву, я приделал к ней две лямки из коры и взвалил ее себе на спину. Возвращение прошло бы без приключений, если бы около деревни мне не пришлось переправляться через небольшую речку по переброшенному через нее тонкому стволу. На вид он казался прогнившим, но я не раз убеждался, что он был прочнее, чем это представлялось на первый взгляд.