ировал какой-то фотограф из числа гостей. Вряд ли он специально рыскал в поисках компромата, просто так получилось. Вадим чуть не набил ему морду и карточку отобрал. Хотел сохранить, но теперь уже Инга отобрала у него фотографию. Почему не уничтожила сразу? Трудно сказать. Самое правдоподобное объяснение – просто по дурости. Хранила дома, среди всяких своих женских секретов. А потом потеряла. Где, каким образом? Еще один трудный вопрос. Перекладывала с места на место, в том числе могла положить и в одежду, которую потом отдавала в химчистку. Когда хватилась пропажи, уже невозможно было выяснить обстоятельства. Пропала – и ладно. Главное, чтобы я не увидел. Но, зная мой характер, Инга пребывала в уверенности, что я не стал бы ждать какого-то особого случая, чтобы предъявить фотку. Устроил бы разбор сразу, как только увидел ее. Стало быть, раз обошлось без скандала, то карточка попала не ко мне.
С Вадимом у нее ничего больше не было. Правда, он два раза звонил, причем в такое время, когда меня дома быть не могло. На свидание в открытую не приглашал, просто зондировал почву. Инга дала вежливо понять, что ловить ему нечего, и звонки прекратились…
– Я был не прав, Костя! Но и ты пойми меня правильно. Я – нормальный мужчина, а она – очень красивая женщина. Очень!
– И что?
– Неужели ты меня не можешь понять?
– Ты же говорил, что даже в мыслях…
– Говорил, спорить не буду. Но я же не евнух, черт побери! Тем более, тогда столько выпил.
– Это тебя, конечно, оправдывает.
Вадим не уловил иронии в моем ответе. Оживился, придвинулся ближе к столу:
– Ты лучше подумай, кто мог устроить всю эту свистопляску.
– Совсем недавно ты подозревал Плаксу.
– Может, и он. А ты помнишь, как в классических детективах? Там главный вопрос: кому это выгодно?
– И кому?
– Присмотрись к своему Цыгану внимательнее. Я тебе советую. Присмотрись. Кушнера нет. Если тебя отодвинуть от дела, то кому все перейдет? Рамису? Извини, конечно, он хороший парень, но у него извилин не хватит. Он просто не вытянет! А Цыган справится. Дружков своих позовет, из ментовки. Ты в курсе, что в Москве творится? Менты с комитетчиками до власти дорвались и сейчас начнут кроить все по новой. Они ведь приватизацию проворонили, и теперь им обидно. Вот помяни мое слово, будет такое: с одной стороны, станут от своих избавляться, кто зарвался сверх меры, поляны не видит. А с другой – начнут бизнес теснить, все, что наиболее прибыльно, под себя подминать. Фармацевтика – это всегда хорошие деньги… Так что присмотрись к Цыгану. Бля буду, все непонятки он закрутил!
Я убрал фотографии. И свои, и Вадима. Встал, начал обходить стол. Думая, что я хочу попрощаться, Берестнев тоже поднялся и протянул для пожатия руку.
Наверное, он не ожидал того, что произойдет. Ну и дурак! Предупреждать я не стал.
Ударил левой сбоку и сверху, поверх его вытянутой руки. Так называемый «свинг» из арсенала английского бокса. Попал, как и метил, в самую уязвимую часть подбородка. Человека моего веса такой удар бросил бы на пол. Но Вадим устоял, и я добавил прямой справа. Большего не потребовалось. Внезапность атаки стократно усиливает эффект, и Берестнев рухнул на подлокотник своего кресла. Кресло не выдержало, опрокинулось, и стокилограммовая туша Вадима шмякнулась под стол. Ковролин смягчил звук. Хрустнули сломанные очки.
Мне хотелось разнести к чертовой бабушке весь его офис. Но порыв прошел так же внезапно, как накатил. Видя, что Вадим зашевелился и начал поднимать голову, я бросил заумную фразу:
– В следующий раз даже в мыслях будь осторожнее, – и направился к двери.
Тут и раздался звонок телефона.
Я вынул из кармана трубку. На дисплее высвечивался номер Цыгана.
– Слушаю, Лев Валентинович! Есть новости?
– Есть. Помнишь дом в Красном Бору, о котором я говорил? – В голосе Цыганкова слышалась смертельная усталость.
– Дом Рамиса?
– Он самый. Приезжай сюда, сам все увидишь. Только не бери никого, едь один. И поскорее.
– Что случилось-то, ты мне хоть намекни!
Последовала пауза, а потом тяжкий вздох:
– Чего намекать? Все очень просто. Кажется, я его кончил.
Глава семнадцатаяУ мертвых не спросишь
Оказывается, нехилый домишко себе Татарин урвал! Вряд ли он тратился на постройку, скорее всего, оттянул у кого-то готовое.
Два этажа, нижний – кирпичный, второй – из здоровенных некрашеных бревен. Крыльцо в русском стиле, со всякими завитушками. Большая терраса. На коньке крыши – яркий флюгер в виде петуха. Хм, пожалуй, с этой птицей Татарин неосмотрительно поступил. Сразу понятно, что он здесь не друзей принимал, а только работал. Друзья непременно бы засмеяли. Петух на доме человека, топтавшего зону, – это, скажу я вам, несколько вызывающе…
Во дворе, бампер к бамперу, стояли две автомашины. Глазастый «мерин» Цыгана блокировал выезд черному джипу Татарина.
Я поднялся по деревянным, тонко скрипящим ступеням, и толкнул дверь. Она отворилась легко, я переступил порог и оказался в полутемной прихожей.
– Есть кто живой?!
Мне не ответили. Я прикрыл за собой дверь и начал обходить помещения, двигаясь против часовой стрелки.
Меня немного потряхивало. Ожидание казни мучительнее, чем сама казнь. Особенно если знаешь, каким способом она будет произведена.
Правда, в моем случае способ не мог отличаться экстравагантностью. Пуля в затылок или пуля в лицо – вариантов немного. Никакого сдирания кожи, четвертования или утопления в Финском заливе, со связанными руками и чугунной бадьей на ногах. Если я оплошаю, все произойдет быстро и не особенно больно.
Планировка первого этажа логикой не впечатляла. Множество комнатушек, в которых было не развернуться. Просто казарма какая-то!
А вот и спуск в пресловутый подвал… Широкий двустворчатый люк, бетонная лестница. Ступени вели в темноту. Уже начав спускаться, я заметил выключатель. Он был расположен необычно: чуть выше деревянного плинтуса. Татарин по нему ногой, что ли, пинал?
Я ткнул пальцем клавишу, и в подвале загорелся свет. Достаточно яркий для того, чтобы можно было сразу оценить всю картину.
Помещение представляло собой прямоугольник с гладкими бетонными стенами, метров десять в длину и пять в ширину. Справа и слева из металлической сетки и уголков были оборудованы клетки, в которых Татарин, надо полагать, держал своих пленников. На дверях висели замки. Внутри клеток ничего не было – ни лежака, ни столика, ни параши, только в стены, на разной высоте, вмурованы железные кольца. Если придут с обыском, то всегда можно сказать, что подвал предназначен исключительно для хранения корнеплодов и банок с соленьями.
В противоположном от меня углу, слева, за клетками, на полу что-то лежало.
Что-то?!
Почему – что-то? Я сразу понял, что это мертвец. Не было крови, не торчал топор из спины. Но одного взгляда хватило, чтобы понять: я вижу покойника.
Не первого в своей жизни. И, надо полагать, не последнего.
Он лежал лицом вниз, раскинув руки симметрично, под углом в сорок пять градусов к туловищу. Как будто перед смертью пытался изобразить самолетик. Я видел коричневые подошвы ботинок, и что-то странное на ноге: правая брючина задралась почти до колена, открывая темное кольцо, опоясывающее икру. В первый момент я подумал, что вижу протез, потом – что это какие-то кандалы, и лишь затем разглядел, что от кольца протянулись вниз две резинки. Подтяжки для носков? Точно! Такие штуковины я встречал только в магазинах. И никогда бы не надел их на себя. Стыдно представить, какие шутки станут отпускать в морге, раскладывая на столе клиента в этаких причиндалах… Вы бы думали о такой ерунде на моем месте? А я почему-то подумал.
Я подошел ближе. Оказалось, что в пол, верхними краями заподлицо с ним, была вмурована ванна. Обычная чугунная посудина, с драной эмалью, на две трети заполненная ржавой водой. Голова трупа почти свешивалась в нее.
Поверхность ржавой воды подрагивала, расходилась кругами. Наверное, дом вибрировал от проходившей мимо электрички – железнодорожная ветка пролегала всего в полусотне метров от границы участка, и я вроде бы слышал какой-то характерный для электропоезда шум.
А вот запах я слышал не «вроде бы» – он буквально шибанул в нос, стоило мне оказаться в полутора метрах от трупа. Характерный такой запашок…
Как это называется поприличнее? Непроизвольное опорожнение кишечника? Короче, в момент смерти, или непосредственно перед ней, покойник обделался.
Что тут сказать? Со многими это случалось, я знаю. Не все в наших руках, есть вещи, которые случаются неожиданно, каким бы ты ни был героем, пока не посмотрел в бездонный зрачок пистолета.
Но помочи для портянок он бы лучше не надевал.
Я присел рядом с трупом на корточки.
Его убили выстрелом в затылок. Пуля оставила небольшое входное отверстие, почти незаметное в густых завитках седоватых волос, но в лицевой части черепа пробила дырень размером с кулак. Так что вода была бурой не только от грязи и ржавчины…
А перед тем как застрелить, его жестоко избили, переломали на руках пальцы и душили удавкой. На шее осталась видна борозда от петли, и широкие царапины от ногтей – от ногтей его собственных переломанных пальцев, которыми он пытался эту петлю разорвать.
Она, кстати, валялась поблизости – удавка из грубой волосатой веревки. Целехонькая, – ничего он не разорвал, ему просто дали пожить лишние две минуты.
Наверное, исключительно для того, чтобы он смог позвонить…
В застенках подпольной тюрьмы, с полными штанами дерьма – вот, значит, как закончил свой жизненный путь продажный полковник милиции…
Мне не было его жаль!
Мне не было его жаль, хотя он и сделал для меня много полезного.
Как говорится, каждому свое…
Не думаю, чтоб Лев Валентиныч рассчитывал, что его похоронят на Серафимовском под залпы автоматного салюта, а вокруг гроба будут тесниться бывшие сослуживцы, сжимая пудовые кулаки и клянясь отомстить. Он давно стал чужим в той, ментовской, среде. И не стал своим в нашей. Конечно же он понимал, что его уход в мир иной мало кого озаботит. Даже жену. Но и к такому финалу себя не готовил…