Разговор с Мишиной мамой оказался коротким. Я осторожно поинтересовался, вернул ли Плакса ей деньги. Она ответила отрицательно. После этого мы какое-то время напряженно молчали. Я не знал, как завершить диалог, а она… Может, я ошибаюсь, но еще с похорон мне все время казалось, что она ждет от меня извинений за гибель сына. Будто я силком втащил его в наши дела и подставил под пули.
– До свидания, Костя, – наконец сказала она, и я с облегчением положил трубку.
Значит, Плакса не заплатил. Интересно, на что он надеется? Явно не на мою короткую память!
Я вдруг сообразил, что даже не знаю, ведется ли еще наблюдение за Пучковским и Плаксой, прослушивают ли их разговоры. Все контакты с нашими «слухачами» и «топтунами» были замкнуты исключительно на Цыгана. И что теперь делать?
Ладно, отложим проблему на завтра.
Чтобы занять себя, я позвонил Инге. Мы молчали дольше, чем говорили. Когда мы разъединились, мне еще больше захотелось выпить. «Еще больше» – потому, что хотелось наклюкаться с той самой минуты, как я сбросил с себя труп Рамиса.
Кстати, в ванне так и остался лежать пистолет! Вот менты удивятся, когда найдут труп, а потом – золоченое наградное оружие с дарственной гравировкой: «Потомку Чингис-хана от непокоренных славян». Это Кушнер такую надпись придумал…
Я открыл бар и прямо из горлышка выпил граммов семьдесят виски. Все, больше нельзя!
Сколько там времени? Еще больше часа осталось!
Наконец народ стал потихоньку расходиться из офиса. Смоля сигарету за сигаретой, я слушал, как они прощаются с охранником и выходят за дверь.
Я выглянул из кабинета, чтобы отпустить секретаршу, и удивился, заметив, что половина сотрудников еще продолжает работать.
– Чего они ждут?
– Когда вы уйдете, Константин Андреевич.
– Зачем? У вас что, пьянка намечена? Я мешаю?
– Нет! – Она смутилась, выскочила из-за стола, подошла ко мне. – Никакой пьянки, просто им неудобно уходить с работы раньше начальника.
Хм, вот дела… А ведь правда! Просто я раньше внимания не обращал, что, когда уезжаю, многие продолжают сидеть за компьютерами.
– Если все дела сделаны, то чего впустую сидеть? Скажи всем, пусть идут. Я сегодня долго здесь буду. И на будущее: без причины никому не задерживаться, понятно? Сама тоже можешь идти.
– Спасибо. Но вот Рамис Вахитович часто замечания делал, когда люди уходили раньше вас.
– Больше не будет. Я с ним переговорю на эту тему. Кстати, ты так до него и не дозвонилась?
– Нет.
– Очень странно!
Я вернулся в кабинет и сел за стол.
Не прошло и десяти минут, как в офисе никого не осталось. Только охранник читал журнал на диванчике у двери. При моем появлении вскочил и начал поправлять портупею.
– Скучаешь?
Парень неуверенно пожал плечами.
– У тебя два часа личного времени. Иди, куда хочешь. И заодно купи мне пачку «Мальборо-лайт». – Я протянул охраннику сто рублей.
– Но как же…
– Давай-давай, не тормози! – Я выпроводил парня за дверь и задвинул засов.
Потом взял пенал с запасными ключами от всех замков офиса и открыл кабинет Татарина. При этом, странное дело, я ощущал себя взломщиком. Пот с меня сыпался градом…
В кабинете Рамиса был минимум мебели – он брал пример с меня. Стол, кресло, несколько стульев, шкаф для одежды и, в углу, – сейф, облицованный дубовыми панелями. Ящики стола я просмотрел быстро, там ничего важного не было. Компьютером интересоваться не стоило – Рамис освоил на нем только игры. Я знал шифр кодового замка сейфа, и у меня был ключ от замка механического, я прихватил его вместе с документами, когда осматривал труп.
В сейфе оказались две тонкие папки с бумагами, деньги и компьютерная дискета. Просмотрев, я бросил папки обратно. А пачку евро и дискету положил в карман. Что ж, пойдем дальше.
Я перебрался в кабинет Цыганкова.
Наверное, Льва Валентиныча мучила ностальгия по временам службы в милиции. На стене висели две почетные грамоты, которыми за успехи в работе в разные годы был награжден лейтенант, а затем майор Цыганков, а на подоконнике пылилась фуражка. Я бы не заметил ее, как не замечал раньше, если бы не включил свет и не обратил внимание, что позади жалюзи темнеет какой-то предмет.
В столе Цыганков хранил только письменные принадлежности, чистую бумагу и сборники законодательных актов. Компьютером он умел пользоваться лучше Татарина, но, опасаясь хакеров, тоже не доверял электронным носителям важную информацию.
Если такая информация и была в кабинете, то храниться она могла только в сейфе.
Сейф Цыганкова была попроще того, что стоял у Рамиса. Без деревянных панелей и без кодового замка. Когда-то давно Лев Валентиныч отдал мне второй ключ. Мне ни разу не доводилось им пользоваться. Теперь – самое время.
Весь металлический ящик оказался забит документами. Мне потребовался час, чтобы их просмотреть, но результат не стоил усилий, которые я затратил. Полный ноль! Впрочем, нет. Если бы Цыганков собирался идти в одиночку на встречу с Рамисом, то не преминул бы оставить письмо. Что-нибудь типа: «Если вы читаете эти строки, значит, меня уже нет в живых…» Такого письма я не нашел. Вывод? Не собирался Цыганков торговаться с Рамисом, не планировал встречу один на один. Скорее всего, в тот дом он вошел не по своей воле.
Я убрал бумаги в сейф, следя за тем, чтоб ничего не перепутать. Клал строго в том порядке, в котором их вынимал. Когда все бумаги оказались разложены по местам, в моих руках остался пустой скоросшиватель. Из жесткого картона черного цвета, с металлическими уголками. Я задумался. Зачем Цыганков держал его в сейфе? Ряд пустых папок выстроился на стеллаже, и этой самое место быть среди них. Тем не менее Лев Валентинович определил ее под замок. Если предположить, что в папке скрыты какие-то ценности, то логика очевидна. В сейфе ее нельзя перепутать с другими скоросшивателями, а в случае обыска, проводимого компетентными органами, на нее не обратят внимания, бросят в сторону, торопясь перейти к документам.
Наверное, я бы не сделал таких глубокомысленных выводов, если б не вспомнил, как зашел однажды в кабинет Цыганкова: он сидел за столом и сдирал со скоросшивателя металлические уголки.
Я сделал то же самое. Стоило подцепить маленькие железячки ножом, как они сами отскочили от картона. После этого я сел за стол и попытался расслоить переднюю обложку скоросшивателя. Намучился, ничего не добился и взялся за заднюю. Она легко поддалась. Раскрылась на две половинки, и я вытащил несколько сложенных листов пожелтевшей бумаги.
Всего их было четыре. Три с неровными машинописными строчками, и один с рукописным.
Я прочитал:
«Начальнику Главного управления внутренних дел
города Ленинграда
Подписка о негласном сотрудничестве
Я, Берестнев Вадим Викторович, 16 ноября 1969 года рождения, добровольно обязуюсь оказывать негласную помощь уголовному розыску, своевременно и в полной мере информируя обо всех ставших мне известными совершенных или подготавливаемых преступлениях.
Суть возможных поручений мне разъяснена и понятна.
С правилами негласного сотрудничества и мерами конспирации ознакомлен.
Способ экстренной связи оговорен.
Свои сообщения буду подписывать псевдонимом “Боец”.
Написано собственноручно.
9 июля 1991 года».
Глава девятнадцатаяРазвенчанный миф
– Ну что, Боец, давненько не было от тебя донесений! – приветствовал я Берестнева.
Он не врубился.
Что ж, поговорим…
В его депутатский полуподвал я заглянул наудачу, сделав крюк по дороге из офиса к дому. Был уверен, что не найду там Берестнева, что придется созваниваться с утра, а он станет от встречи увиливать.
Повезло.
«Гелендваген» стоял на том же месте, что и утром. Проходя мимо, я потрогал крышку капота: она была теплой. Куда Вадим Викторович катался, к врачам? Или новые очки покупал?
Я пнул по колесу джипа, и сигнализация недовольно пискнула.
Сделав своим охранникам знак оставаться в машине, я сбежал по ступеням и забарабанил в запертую дверь. Она приоткрылась на ширину цепочки:
– Вам чего?
За дверью стоял незнакомый мне коротко стриженный парень.
– Не «чего», а «кого»! Берестнев нужен, Вадим Викторович который.
– Он не принимает. Приходите послезавтра с утра.
Парень попытался закрыть дверь. Я придержал дверь ногой, а двумя выпрямленными пальцами ударил его в солнечное сплетение. Парень охнул и начал сгибаться. Я схватил его за воротник и приложил башкой о косяк:
– Открывай, или я тебя здесь, на хер, убью!
Наверное, я очень убедительно это сказал. А может, народные слуги привыкли к таким посетителям. Во всяком случае, он поспешно сбросил цепочку, и я перешагнул порог, продолжая удерживать парня за воротник. Пинком захлопнул позади себя дверь и, не опуская ногу на пол, засадил парню коленом под ребра. Еще и еще. Потом в подбородок. И, отпустив, сцепленными руками рубанул по загривку. Он рухнул на пол, как мешок с цементом. Я перешагнул через него и пошел по длинному коридору, легонько постукивая кулаком в стену.
Берестнев встретил меня на пороге своего кабинета.
– Костя? Что произошло?
Тут я и напомнил ему про длительное отсутствие донесений.
Он не врубился. Протянул для приветствия руку.
Я ухмыльнулся. И врезал ему прямым в челюсть.
Берестнев отшатнулся, вскинул руки к лицу. Я подскочил к нему и левой ногой засадил в печень. Толстая жировая прокладка защитила Вадима, он стерпел боль и даже попытался ответить, нанеся мне два удара руками. Один я отбил, второй принял на плечо и, оказавшись вплотную к противнику, провел серию в корпус, которую завершил неожиданным тычком в подбородок раскрытой ладонью.
Вадим отшатнулся, и я, миновав дверной проем кабинета, сделал то, чего всегда избегал в серьезных боях: провел «вертушку» в солнечное сплетение. Эффект превзошел все ожидания, Вадима буквально отбросило от меня. Он попытался устоять на ногах, но не смог бы этого сделать, если бы под его задницу не подвернулся угол стола.